Страница 22 из 24
На расстоянии, подумала она, Поппинсак смотрится куда как симпатичнее.
– Предпочитаешь со сливками? – спросил он.
– А у вас есть сливки?
– Ни капельки. Сдобрить ложечкой рома? – Он достал из кармана пальто пластиковую флягу.
– Нет, но все равно спасибо.
Наполнив свою кружку, он щедро плеснул туда рому и вернулся на место.
Робин посмотрела на свой чай. К ее радости, ничего в нем не плавало. Она сделала глоток.
– Неплохо, – сказала она.
Отхлебнув из своей кружки, Поппинсак вздохнул и причмокнул.
– Поведай, дева-менестрель, какой судьбой-злодейкой ты занесена на этот проклятый богами пляж?
– Я просто путешествую, смотрю мир.
– Спасаясь от чего-то иль кого-то?
Она покачала головой:
– С чего вы взяли, что я от чего-то спасаюсь?
– Твою обиду с болью пополам в твоих глазах я вижу.
– Вы с ума сошли.
– Я видел все, что происходит на Земле и в Небесах; я видел самый Ад, и ты мне говоришь, что я свихнулся?
– Эдгар По, верно?
– По счастью, нет. Итак, раскроешь ли ты мне свое сердце?
Она не видела причин скрывать от Поппинсака правду.
– Мой отец умер. Мать завела хахаля, которого я интересовала гораздо больше нее. Я ударилась в бега. Конец.
– И как это ты так долго путешествуешь?
– Как, как… Ножками. Расскажите лучше о себе.
– Чтобы остроумье краткостью затмить, скажу просто, что я – бомж-книгочей.
– А вы правда были профессором?
– О да, но перестал преподавать: уж лучше бисер собирать, чем перед свиньями метать.
– То есть вы забросили преподавание и посвятили все время книгам?
Он кивнул и сделал глоток сдобренного ромом чая.
– И давно вы здесь, в Болета-Бэй?
– Быть может, день, быть может, вечность целую.
– А троллеров не боитесь?
Он взглянул на Робин, приподняв густые серые брови:
– А ты боишься троллей?
– Мы же тролли, так? В смысле, подростки наверняка нас ими и считают.
– Тролли, тролли, – затянул Поппинсак на манер Роберта Ньютона в роли Долговязого Джона Сильвера. – Бывают безобидные, бывают очень злые, но знает Поппинсак о них истории такие, что кровь застынет в жилах и сердце застучит…
– Вы что, пытаетесь меня напугать? – скорчила гримаску Робин.
– Ты прекрасный бард и менестрель, – сказал Поппинсак уже своим обычным голосом. – Умная леди, дерзкая и отважная. Но если отбросить все эти достоинства, то ты еще совсем ребенок и не знаешь жизни.
– Возможно, знаю больше, чем вы думаете. Я всякого навидалась.
– И была Божьим свидетелем на Страшном суде?
– О чем вы? – пробормотала она.
– Уноси ноги. Собирай вещи и уезжай. Доберись до Сан-Франциско или Лос-Анджелеса, а там садись на автобус до Палуковилля. – И с выражением добавил: – Уноси ноги к чертям из этого города, Робин. Если останешься, рискуешь просто-напросто исчезнуть.
Она уставилась на него.
– Все знали Робин-Пташку. Никто не знал, куда она пропала.
– Вы в самом деле меня пугаете.
– Если пташка упорхнет, может, завтра не умрет…
– Но если здесь так опасно, – спросила она, – почему же тогда вы остаетесь?
– В самом деле почему? Наверно, ради дивных песен, что здешние русалки мне поют. – Он допил свой чай и произнес одно лишь слово: – Прощай.
Робин кивнула:
– Мне уйти?
– Твоя компания для меня бесценна. Внемли моим предупрежденьям и беги.
– Думаю, я так и поступлю, – сказала она. – В любом случае у меня от этого места мурашки по коже, а вы уже четвертый человек, который предупреждает меня об опасности.
Она допила чай, поставила кружку на песок и убрала банджо в чехол.
– Спасибо за чай, – сказала она, вставая.
– А тебе спасибо за песню.
Она помахала ему на прощанье, повернулась и покинула лагерь Поппинсака.
В кафе двумя кварталами восточнее променада Робин заказала на завтрак яичницу с сосисками, картофельные оладьи и тост. Пока она ела, из головы не шел странный старик и его предупреждения.
Зловещие тролли. Исчезновение. Страшный суд.
Что за чертовщина? Впрочем, он вполне мог просто брать ее на испуг. Может, решил, что она вторглась на его территорию. Может, ему просто нравится людей пугать.
Но когда он это говорил, то и сам выглядел слегка испуганным.
Вообще-то нельзя исключать, что он нес полный бред, не имеющий ничего общего с реальностью. В конце концов, он явно любит заложить за воротник.
Как бы там ни было, а вчерашнее знакомство с троллями было не из приятных, да и подростки представляли серьезную угрозу.
Взорвать бы этот город к чертям собачьим.
Покончив с едой, Робин сверилась с меню. Завтрак стоил четыре восемьдесят, и Робин достала из кармана пачку банкнот.
Начала отсчитывать нужную сумму.
И разинула рот.
Желудок сжался.
Она смотрела на купюры, не в силах поверить своим глазам.
Однодолларовые.
Вчера, после того как она вышла из кинотеатра, у нее было шесть двадцаток и одна десятка.
Значит, в промежутке между кинотеатром и кафе кто-то вытащил у нее деньги и заменил двадцатидолларовые купюры на банкноты по доллару.
И она знала, когда это можно было сделать.
Только пока она спала.
Может, в кинотеатре?
Но она сильно сомневалась в этом.
Там было слишком много народу.
Кто бы осмелился обчистить ее при такой куче свидетелей? А если б кто и рискнул, он не смог бы запустить руку в карман ее джинсов, пока она сидела, не разбудив ее. Джинсы были слишком тесными.
Нет. Как бы ни хотелось ей верить, что ограбление произошло в кинотеатре, она понимала, что это не так.
Деньги вытащили после того, как она обустроилась на ночь.
Несмотря на то что в кафе было тепло, Робин почувствовала, как по спине ползут мурашки. Она стиснула ноги. Она представила Поппинсака, стоящего на коленях в темноте рядом с нею. Вот он расстегивает молнию ее спального мешка, наверняка обыскав уже рюкзак и даже обувь и полагая, что деньги она хранит ближе к телу. Представила его руки, исследующие ее тело, пока она спит, – не корысти ради, но удовольствия для, вот его рука проникает в трусики, нащупывает там деньги… и не только.
Птичка-невеличка, и ни одного яичка.
Грязный ублюдок.
И он поил меня чаем! И я для него пела! И все это время у него были мои деньги, а он вспоминал, что со мной проделывал!
Лицо Робин пылало. Сердце бешено колотилось. Ее всю трясло.
Он все у меня захапал, всю меня облапал, а потом еще прикидывался другом.
Так вот почему он советовал скорее покинуть город – надеялся, что я уеду раньше, чем обнаружу его проделки.
Она оставила пустую посуду на столе, накинула на спину рюкзак и, подняв банджо, подошла к кассе. После оплаты завтрака у нее осталось ровно семь долларов.
Она вышла на улицу.
Теперь мне не покинуть город, думала она, как бы ни хотелось.
Конечно, семь долларов – лучше, чем ничего. Но на дорогу все равно не хватит.
Дрожа от гнева и стыда, она поспешила к променаду.
Фанленд еще не открылся, но работники уже готовились к приему посетителей. Внизу, на пляже, бригада уборщиков сгребала мусор в кучи. Там же рылась и кучка бомжей. Поппинсака среди них не было.
Несколько бегунов трусили вдоль берега. Какой-то мужчина в трико делал зарядку, выкидавая такие трюки, что, глядя на него, создавалось ощущение, будто смотришь балет в замедленном действии. Какой-то малыш возился в песочнице, а родители его фотографировали. Загорающих не было, солнце еще не начало припекать. Серфингисты исчезли, купальщики еще не появились. Тем не менее на вышке уже сидела девушка-спасатель, одетая в белую блузку и красные шорты. Та самая, которую Робин видела до встречи с Поппинсаком.
Она поплелась дальше, оставляя всех позади. Наконец, миновав сорок – пятьдесят метров забора, отделявшего границу общественного пляжа, она свернула в сторону и продолжила свой путь через дюны.