Страница 3 из 5
– Ты прав, Ориген – сказал Фотий. – А налог диаграфи? Его по древнему обычаю взимали только в чрезвычайных ситуациях. А теперь – каждые полгода.
– Да-да – согласился Ориген. – А прасинов просто откровенно грабят.
– Потому что они ещё и еретики-монофизиты – сказал сенатор Аврамий, – не все, но большинство, а мы, венеты, как и нас августейший василевс, православные.
– Зато василиса Феодора благоволит монофизитам – сказал Фотий. – Вон их сколько в Город понаехало! Целый дворец Гормизды им отдали.
– Может быть и правильно, что благоволит. Во-первых, они её, как говорят, когда-то выручили. Как, кстати, и мы, венеты. А во-вторых, разница между православными и монофизитами не велика. Они во всём православные, кроме одного. Они считают, что в Христе есть только одна природа – божественная. И нет человеческой. И что? Мы тоже считаем его Богом!
– Нет, кир Ориген. Если в Нём нет человеческого, значить он не мучился на кресте и не искупил грехи человеческие. Тяжело умирать, не зная, что воскреснешь! А мы все воскреснем!
– Хорошо Богу было умирать, зная, что через три дня воскреснет – сказал Прокл.
Аврамий посмотрел на парня осуждающе, а Ориген сказал:
– Это богохульство, сын.
– Да я ничего – пожал плечами Прокл. – Я так.
– В прошлом году наш василевс – продолжил Ориген, обращаясь к Аврамию, – пригласил в Город монофизитских епископов, Фотий правильно говорит, целый дворец заняли, который, кстати, принадлежит Феодоре. Так ли он поддерживает православных?
– Поддерживает – твёрдо сказал Аврамий.
– Поддерживают – сказал Фотий. – Юстиниан поддерживает православных, а Феодора – монофизитов. Ортодоксы идут с жалобами к василевсу, а монофизиты жалуются василисе, а выгоду получают оба супруга. Это как если бы твоя супруга от какого-то бездетного дядюшки получила бы землю. И тебе бы с этого тоже была бы выгода, Ориген.
– Так же как и наоборот – согласился Ориген. – Но с другой стороны, монофизиты выручили Феодору в Александрии. Она им просто благодарна. Память у неё хорошая. А наш василевс к ней прислушивается.
– Ещё, какая хорошая память – сказал Фотий и перешёл на шёпот – Вы знаете, когда наша василиса ещё не была василисой, а торговала своим телом и выступала в театре, многие ею пользовались. Но сейчас вы не найдёте ни одного, кто мог бы этим похвастаться.
– Так не мудрено. Больше пятнадцати лет прошло с тех пор.
– Меньше – сказал Фотий, – но не в этом дело. Она их всех!
И он показал характерный жест.
– Наказание по грехам – назидательно сказал Ориген, – не надо было ходить в такой театр и глазеть на обнажённое женское тело. Сидели бы дома около жены и смотрели бы не её тело, если заняться больше нечем. Тем более что сейчас Феодора ведёт себя целомудренно.
Ориген посмотрел на своего сына Прокла и добавил:
– Вот сын, не греши смолоду, что бы в старости не каяться. А то вот не бреешься, хвост отпустил…
– Все так ходят, отец – ответил юноша лет восемнадцати.
Тем временем прасины поднялись по лестнице к воротам. По обычаю, сам василевс не разговаривал с народом. Его устами был специальный человек – мандатор. И просители к нему обращались как к самому императору. Мандатор доложил, кто стоит перед императорской ложей.
Прасины выстроились цепочкой, что бы передавать разговор с василевсом на трибуны.
Зенон, подняв вверх голову, начал:
– Многие лета, Юстиниан-август, да будешь ты всегда победоносным! Меня обижают, о, лучший из правителей! И видит Бог – нет сил терпеть. Я боюсь назвать обидчика, ибо он венед, а я – прасин, а суды все на стороне венедов.
– Кто он? Я не знаю его – устами мандатора ответили из императорской ложи.
– Моего обидчика, трижды августейший, можно найти в квартале сапожников.
– Вас никто не обижает!
В ложе императора находились ещё и его приближённые, и говорить мог кто угодно, а мандатор обязан был повторять всё, что слышал, поэтому отвечал он иногда невпопад.
– Он один-единственный, кто обижает меня. О, Богородица, ты единственная заступница моя!
– Кто он такой? Мы не знаем.
– Ты, и только ты знаешь, трижды августейший, кто притесняет меня! Кто желает зла мне и дому моему!
– Если кто и есть, то мы не знаем кто.
– Спафарий Калоподий притесняет меня, о, всемогущий – выдохнул Зенон.
– Какое отношение имеет к тебе Калоподий?
– Кто бы он ни был – его постигнет участь Иуды! Бог покарает его, притесняющего меня! – в голосе Зенона послышалась угроза не только Калоподию.
И это поняли в ложе василевса:
– Вы приходите не смотреть скачки, а грубить архонтам!
– Тех, кто притесняет нас – как заклинание повторил Зенон – постигнет участь Иуды!
– Замолчите! Вы – иудеи, манихеи, самаритяне!
– Ты называешь нас иудеями и самаритянами? О, Богородица! Смилуйся над нами!
– Вы изобличаете себя как еретики!
– Кто не говорит, что истинно верует, владыка, проклятье тому, как Иуде!
– Вы окрещены в единосущного Бога!
Старшины прасинов с возгласом: «Я крещусь во единого!» стали дерзко осенять себя крестным знамением одним указательным пальцем, указывая тем самым на единосущность Бога, а не двумя перстами, как православные, указывая на двуединую сущность Христа. Трибуны повторили действия своих старшин.
– Если вы не успокоитесь, я прикажу обезглавить вас! – грозно вскричал, подражая голосу за спиной, мандатор.
Зенон смело глядя снизу вверх в запертую дверь, как в глаза императора, твёрдо произнёс:
– Каждый домогается власти, чтобы обеспечить себе безопасность! Если же мы, испытывающие гнёт, что-либо и скажем тебе, пусть твоё величество не гневается. Терпение – божий удел! Мы же, обладая даром речи, скажем тебе сейчас всё. Мы, прасины, трижды августейший, не знаем где дворец и как управляется государство.
Зенон намекал на то, что прасинов не допускают к власти.
– В городе мы появляемся только сидя на осле!
На осле по городу провозят преступников.
– О если бы это было не так, трижды августейший! – громко закончил Зенон.
Но в императорской ложе намёков не поняли или не захотели понять и мандатор ответил опять невпопад:
– Каждый свободен заниматься делами, где хочет.
– И я верю в свободу – гордо сказал Зенон, – но мне не позволено ею пользоваться!
Старшины прасинов и трибуны одобрительно загудели.
– Будь человек свободным – продолжил Зенон, – но, если есть подозрения, что он прасин, его тотчас подвергают наказанию!
– Вы не боитесь за свои души, висельники!
Зенон с отчаяньем понял, что сына ему спасти не удастся и, превозмогая душевную боль, он с горечью продолжил:
– Где здесь не правда? Запрети наш цвет и правосудию нечего будет делать! Позволяй убивать и попустительствуй преступлениям! Скажи – за что мы наказаны? Ты – источник жизни, карай, сколько пожелаешь! Воистину такого противоречия не выносит человеческая природа! Лучше бы не родился твой отец Савватий, он не породил бы сына-убийцу. Двадцать шестое убийство совершилось в регионе Земвге! Утром человек был на ристалище, а вечером его убили, владыка!
На трибунах прасинов поднимался зловещий грозный гул.
К воротам кафизмы подошли димархи венетов.
– На всём ристалище только среди вас есть убийцы! – взвизгнул старшина венетов Марсалий.
Трибуны прасинов возмущённо зароптали, а с трибун венетов послышались одобрительные возгласы.
– Ты убиваешь, а затем скрываешься – толи к василевсу, толи к Марсалию обратился Зенон.
– Это ты убиваешь и устраиваешь беспорядки! – заходился в визге Марсалий. – На всём ристалище только среди вас есть убийцы!
– О-о-о!– возмущённо ответили трибуны прасинов.
– Это истина! – закричали с трибун венеты. – Нас тоже убивают!
– Владыка Юстиниан! Они кричат, но никто их не убивал – продолжил Зенон.
– Ложь! – кричали с трибун венеты.
– И не желающий знать – знает! – настаивал, повысив голос, Зенон. – Торговца дровами в Зевгме кто убил?