Страница 16 из 17
Чуть что, так сразу предлагать девчонке руку и сердце – был в этом у Артема какой-то порок. Мать его, Елена Анатольевна, даже вздыхала вслух: «Слишком хорошо я воспитывала сына, слишком правильно!» На четвертом курсе в Англии, куда поехал по обмену, увлекся латышкой, тоже старше его, которая работала, подумать только, продавщицей! Пусть в «Харродсе» – но продавщицей же!
В дальнейшем случались у Артема и другие, пусть меньшие по масштабам и в смысле накала чувств-с, но аналогичные по уровню мезальянса романы и романчики. И все время его под венец тянуло, только успевала семья отваживать.
А эта фотография! Можно было смириться с ней, когда бы она увенчалась достойным рабочим местом где-нибудь в «Нэшнел Джиографик» или хотя бы в «Максиме». Так ведь нет! Стал Артем, как неприкаянный, бродить по свету, щелкать затвором, искать свой путь. Начал вести свой блог, довольно стремный. На реновацию наезжает, на чрезмерное столичное благоустройство. Денег, правда, у родителей не просит – хотя вот машину ему, «Ауди А-6», приобрели: пусть ездит на приличном и безопасном авто. (Хотя записали его, на всякий случай, на отца – которому приходили в результате многочисленные квитанции гаишных штрафов за превышение скорости.) А вообще, следовало признаться (делали свои выводы отец Александр Николаевич и мать Елена Анатольевна), что благородная советско-дворянская ветвь на Артеме, похоже, закончится. Растворится в результате новой сословной революции, начавшейся примерно в те годы, когда он появился на свет…
Родители – они вообще всегда думают о своих детях больше и чаще, чем наоборот.
Так и в нашем романе: в разговорах Артема его отец и мать вовсе не всплывали, в его душе и сердце занимали третье или даже пятое место. А вот Александр Николаевич и Елена Анатольевна Кудряшовы поминали ребеночка часто. И отнюдь не радовались, что он, в компании друга, на дорогом авто отправился на российские юга. Все-таки наша страна – место любимое, но непредсказуемое. Поехал бы лучше, как все, в спокойные страны Шенгенской зоны: Италию, Францию или Испанию. На худой конец, в безвизовую Турцию… Но Артем доказывал, что хочет ориентироваться на собственные финансы, денег с родителей предпочитает не тянуть – поэтому выбирает отечественное. Хотя, если разобраться и посчитать, Турция на круг вышла бы дешевле.
Звонками или скайп-сеансами сыночек не баловал, отделывался скупыми эсэмэсками. А чаще родители судили о том, где сын, все ли с ним в порядке и как он себя чувствует, по его живому журналу. Отец Александр Николаевич так и говорил матери: «Пишет, снимает, постит – значит, все в порядке». При том, что блог Артема становился в последнее время далеко не личным, а скорее общественным достоянием, и автор никогда не забывал, что каждый его пост как минимум пара десятков тысяч человек просмотрит – поэтому никаких себе сю-сю-сю и пу-сю-сю не позволял. Не грузил читателей пустопорожней болтовней, типа: мы прибыли в курортный город Х, ах, как здесь красиво, смотрите, какое море, а вот что мы ели на завтрак. Нет, его взгляд (и объектив) выхватывал нечто реально интересное широкому кругу: вот часовню поставили на самом морском берегу, у пляжа – довольно смешно смотрятся обнаженные люди рядом с золотом куполов. Или: вот тетенька мирно спит в кресле, прямо на обочине, под рукописной табличкой Сдаются комнаты у моря, из чего заинтересованные зрители могли сообразить: отдыхающие схлынули, на юге мертвый сезон…
Родители, Елена Анатольевна и Александр Николаевич, прилежные подписчики сыновнего блога, по этим и другим фото и заметкам делали вывод: слава богу, у Темочки все нормально, он здоров и, кажется, весел.
Они только не знали, что Кудряшов-младший (прекрасно представляя себе особенность предков судить о том, чем ребеночек занят и как себя чувствует, по его сетевому журналу) заранее наготовил, что называется, «консервов». А именно: наделал вперед снимков и подписей к ним, а потом задал интернетскому автомату команду: размещать их по одному каждый день.
А сам – ни к компьютеру, ни к фотоаппарату не прикасался.
Был полон морем, солнцем и своею новой любовью – Настей.
Капитан полиции Кирилл Косаткин
Задувал сильный «моряк» – то есть ветер с моря, и водная стихия бурлила. Волны накатывались с неправильными промежутками, без никакой системы. Брызги и мелкая пыль иногда долетали, через всю полоску пляжа, до кабинок для переодевания. Гул стоял преизрядный. Накат, шипя, выбрасывал на берег камни, а потом утягивал их за собой в глубину. Немногочисленные курортники, сидевшие на топчанах, кутались кто в свитера, кто в полотенца, а иные в куртки.
Гражданин терпила Порфеев сам вычислил меня и подошел. Я хоть и был одет по гражданке, зато, наверное, единственный, кто аккуратно причесан, в отутюженной рубашке и цивильных ботинках.
– Давайте, рассказывайте.
– Что вас интересует?
– Во-первых, как вам показалось: эти деффки, злодейки – они местные?
– В смысле, уроженки курортного поселка Каравайное?
– Да и вообще – с Кубани ли?
– Нет, они, скорей, не здешние.
– С чего вы взяли?
Он пожал плечами:
– Не знаю, почему-то кажется. Понимаете, если б они тут жили, их бы здесь знали. В кафе – официант, бармен, тапер.
– Может, они в сговоре с преступницами состояли?
Я своими вопросами, что называется, «бил по квадратам». Спрашивал то о том, то о сем. А мой визави, чувствовалось, глубоко свои ответы заранее продумал – видно, что немало времени провел (может, и бессонные ночи), перекатывая в уме то, что с ним приключилось. Да и спрашивали его уже об этом (я надеюсь) местные полицейские.
– Не похоже на сговор. Обслуга с преступницами так обращалась, будто первый раз видит. Потом, кафе открытое, мимо по набережной все время люди ходят. Но никто им не улыбнулся, не поздоровался, руку приветственно не поднял. Затем мы в магазин заехали, спиртное покупали – продавщица тоже на них смотрела, как на новые ворота. А поселок маленький, все друг друга знать должны.
– Стало быть, вы считаете – гастролерши?
– Наверное. Но вряд ли издалека. Они откуда-то из края. Или, по крайней мере, с Юга.
– Почему вы так решили?
– Кажется мне. Опять-таки акцент. «Гэ» говорят как южанки.
– Может, украинки?
– Тоже вряд ли. У тех было бы больше диалекта, собственных словечек.
– А как эти деффки друг к другу обращались? По именам?
– Нет. Никак. Они вообще почти не говорили друг с другом.
– Может, вообще только что скорешились – чисто ради дела?
– Нет, наоборот. Скорее, понимают одна другую с полуслова.
– Из чего вы это заключили?
– Не знаю. Почувствовал.
– Хороший из вас свидетель, – искренне похвалил его я. – Многое приметили.
– Я не свидетель, – грустно усмехнулся он. – Я потерпевший.
– Давайте съездим в отдел, попробуем составить субъективные изображения преступниц – то есть, как говорят в народе, фотопортреты. Я на машине.
– А я вот – больше нет.
В тепле моего авто, когда мы ушли наконец от резкого морского ветра, терпила стал изливаться:
– Вы не подумайте, что раз у меня «Лексус» и отдыхаю я в санатории, я миллионер и коррупционер. У меня просто тесть богатый. Он мне тачку и подарил. И вы представьте теперь, что я ему скажу. И как он на меня посмотрит. Поэтому остается Бога молить, чтобы до него не дошло, при каких обстоятельствах я тачки лишился.
– Зачем тогда заяву в полицию писали?
– Дурак был, – искренне высказался он. – Думал, что девчонки просто взяли покататься да потом бросили тачку, а как я ее в таком случае без полиции найду?
– Сразу скажу, – ухмыльнулся я, – мы по месту прописки закладушек о неприглядном поведении граждан не рассылаем. Если только сами проболтаетесь. Но когда, даст бог, пришлют вам повестку в суд, давать показания – как оправдаетесь перед женой и тестем?
– Пусть бы прислали! Я там найду что соврать. Очень уж охота на этих засранок поглядеть. А еще лучше подвесить их обеих за ноги – и выпороть розгами, смоченными в скипидаре. Сколько им светит хоть, если найдете?