Страница 9 из 9
«Скоро цапли с ибисами прилетят, — прикидывал Федор Иванович, — проталины образуются, а там болота окончательно отогреются, всё размокнет — и не выберешься отсюда до самого мая. Скоро ли обернётся Кузнецов?.. Даша всё, поди, плачет, а может, и плакать перестала», — Фёдор Иванович представил вдруг, что не он, а кто-то другой любовно смотрит в её глаза, и хоть тотчас мысленно обозвал себя дурнем — не такой человек Даша, — а всё-таки не мог уснуть, поднялся с топчана и направился в канцелярию.
Семилинейная лампа была прикручена — керосин в тайге дороже золота! — и еле освещала небольшую комнатушку. На стене висела схема участка заставы. Чертил её, пользуясь советами Деда, сам Кузнецов. До гражданской войны он работал фрезеровщиком на московском заводе Михельсона и умел чертить.
Кроме Деда и дежурного, на заставе находилось ещё трое бойцов — двое спали, третий стоял часовым на дворе. Остальные пограничники были в нарядах на участке.
Дежурный, с явным трудом сдерживая зевоту, перечитывал роман Войнич «Овод». Это была единственная художественная книга на заставе, и даже Дед выучил ее почти наизусть.
— Ко сну клонит? — сердито спросил он.
— Клонит, — признался дежурный.
— А ты книгу-то брось и голову в ведро окуни, — посоветовал Фёдор Иванович. — Часового давно проверяли?
— Полчаса назад.
— Пора ещё раз проверить.
Кротенков вышел во двор. Темнота была кромешная, и Дед с трудом увидел часового Гладышева.
— Кругом ходишь?
— Кругом, — прошептал Гладышев. — Всё в порядке…
Фёдор Иванович вернулся в канцелярию и порекомендовал дежурному разбудить спящих бойцов.
— Неровен час, что случится. На улице зги не видно!
Минут через двадцать Дед решил снова проверить часового и вышел в коридор. Привычно придерживаясь за стенку, он направился в сени и остановился, услыхав чьё-то сдержанное дыхание.
— Сдавайся, во имя господа! — хрипло прошептал кто-то, обдав Деда перегаром. Коридор осветила яркая вспышка, и Деда ударило в плечо. Он пошатнулся, однако не упал, а, наугад вытянув руку, уцепился за ствол винтовки, которую держал неизвестный человек, рванул её, и тот повалился на Кротенкова, сквернословя и крича кому-то: «Давай сюда, давай!..»
Фёдор Иванович не выпускал врага. Наконец, ему удалось схватить его правой рукой за горло, а пальцами левой ткнуть в глаза. Враг взвыл.
В коридор выскочили дежурный и двое бойцов. Одновременно распахнулась дверь из сеней. Новые вспышки выстрелов осветили коридор.
«Назаровцы!» — подумал Фёдор Иванович, с трудом поднимаясь на ноги, и выстрелил в дверь из отнятой у врага винтовки.
Выстрелили и пограничники. Снова кто-то взвыл, кто-то упал, свалив стоящие на лавке вёдра. Дверь захлопнулась.
— Исаков, к окошку в казарме! Панюшкин, в канцелярию! Морозов, у дверей! — скомандовал Дед: он понял, что застава окружена. «Хорошо мы придумали, что сделали изнутри ставни с бойницами!» — мелькнула мысль.
В это время лежащий на полу бандит схватил его за ноги. «Недобитый!» — Фёдор Иванович ударил прикладом вниз…
Трое пограничников и партизан до рассвета отстреливались от бандитов. На рассвете прискакал Голубев с пятью бойцами. Банда бежала.
Часового — бандиты подкрались к нему сзади и прикончили ножом — похоронили неподалёку от заставы под пихтой.
На прибитой к стволу дерева дощечке Голубев написал большими печатными буквами: «Питерский пролетарий, красный пограничник и большевик — Степан Гладышев. Погиб на боевом посту от злодейской руки врагов народа 9 марта 1923 года. Вечная память тебе, дорогой товарищ!..»
Когда вернулся Кузнецов, рана у Фёдора Ивановича уже поджила, он свободно владел рукой и на радостях так сжал руку начальника, что тот невольно поморщился.
Фёдор Иванович подробно рассказал Кузнецову обо всём, что случилось на заставе в его отсутствие. Помимо нападения назаровцев, пограничникам пришлось выдержать бой с бандой Шубина. Кроме того, всё тот же Панюшкин задержал ещё двух контрабандистов.
— Словом, особенно долго спать было некогда, — закончил Дед свой отчёт.
— «Мы — солдаты на боевом посту», так нам говорил товарищ Дзержинский, — сказал Кузнецов. — Знаешь, кто такой твой японец? Очень крупный шпион.
Жил во Владивостоке с девятьсот третьего года. Прачкой в порту работал, а перед тем окончил академию генерального штаба. Он получал задания от самого генерала Ямато — командующего оккупационной армией. Шпион шёл к Назарову с директивой насчёт объединения банд в большую ударную группу. Никому не решился доверить это дело.
— Выходит, хорошо, что он у меня кабанов спугнул! — удовлетворённо проговорил Дед.
— Очень даже хорошо! — подтвердил Кузнецов. — Да что же ты не интересуешься судьбой Син Хо? Ему предложили на выбор — или жить в своей фанзе, или поехать на остров Аскольда: мы там создаём питомник чернобурых лисиц.
— Ну, и как он?
— Поехали оба на Аскольд: и он, и сын. Кстати, я давно тебя хочу спросить, что это за штука такая «тысяча смертей»? Помнишь, ты говорил, что Син Хо спас тебя после «тысячи смертей»?
— Игра самурайская, — хмуро сказал Кротенков — Поставят тебя к стенке, выстроят против взвод солдат. Офицер взмахнёт платочком: «Пли!» Ружья грохнут, а ты жив останешься: они холостыми стреляли. Потом опять на допрос поведут. Пытают, пытают, видят, толку от их иголок да шомполов мало — к виселице приговорят. Повесят, у тебя уже глаза на лоб вылезут, и в это время перережут верёвку — живи. И опять на допрос, опять иголки и щипцы в ход пошли. Молчишь? Решат голову отрубить, на плаху положат, палач подойдёт, размахнётся и ударит топором перед самым носом… И всё в таком роде. Который человек здоровьем слабый, у того сердце не выдержит, разорвётся. Это у самураев называется пыткой «тысячи смертей».
— Изверги! — Кузнецов покачал головой. — Неужели ты всё это перенёс?
— Пришлось, — спокойно ответил Фёдор Иванович. — Я тогда из тайги в подпольный губком партии пошёл, а шпики меня на явочной квартире накрыли. Ну, в общем, короче-то говоря, когда я из тюрьмы убежал и добрался до тайги, меня Син Хо укрыл у себя и вылечил.
…В ночь начальник заставы и Кротенков направились к границе проверять посты.
Они долго ехали, не разговаривая. Дед первым нарушил молчание:
— Ты, товарищ Кузнецов, напиши в Никольск-Уссурийск насчёт меня: пусть зачислят в твои помощники.
— Напишу, — ответил Кузнецов. — А ты бороду сбрей, завтра чтобы её не было. Не к лицу пограничнику с такой страшенной бородой ходить. Чего ради раньше времени в старики определился?!
Они проехали молча с версту, и Кузнецов спросил, словно только сейчас подумал об этом:
— А как же с отдыхом твоим будет?
— Какой там отдых! — разгорячился Фёдор Иванович. — Разве положено солдатам в такое время отдыхать?!