Страница 7 из 11
Утверждают, будто бы у Венцеля была договоренность с Москвой, что в случае ареста он сообщит немцам определенную информацию. Возможно, когда это случилось, у Венцеля возник план побега, и 17 ноября 1942 г. ему удалось сбежать от своих тюремщиков. С тех пор о нем никто ничего не слышал. Лишь впоследствии появилось неподтвержденное сообщение о том, что в 1943 г. его видели в Голландии. Поскольку он выдал немцам все, что знал, без разрешения Москвы, вполне возможно, что Венцель сбежал, опасаясь как немцев, так и русских, и совсем отказался от участия в шпионской деятельности.
После ареста Венцеля бельгийская сеть быстро развалилась. Треппер, которому Жермена Шнайдер сообщила о несчастье, предложил Ефремову как можно скорее заручиться новым прикрытием. Естественно, тот обратился к изготовителю фальшивых паспортов Абрагаму Райхману, который согласился обеспечить Ефремова новыми документами.
Однако гестапо уже несколько месяцев следило за Райхманом. Работавший на немцев провокатор Шарль Матье снабдил Райхмана фальшивыми бумагами для членов организации. Райхман договорился о встрече между Матье и Ефремовым на 22 июля 1942 г. В этот день Ефремов должен был получить новые документы. Неподалеку от места встречи советский разведчик был арестован.
Почти сразу после ареста немцы стали считать Ефремова «перевербованным». Его заставили написать письмо из тюрьмы Райхману, будто бы все в порядке и отсутствие его, Ефремова, не должно никого беспокоить. Немцы надеялись, что это сообщение Райхман передаст Гроссфогелю, а затем Трепперу. Они рассчитывали начать «радиоигру» и попытались скрыть от остальных участников разведсети арест Ефремова.
После того как Ефремов был схвачен немцами, он рассказал им о деталях своих встреч с подчиненными ему агентами, и спустя несколько дней были арестованы Избуцкий и Пепер. Пепер проговорился, что является связным с сетью в Голландии и должен через несколько дней встретиться с руководителем голландской сети Антоном Винтеринком. Встреча должна была состояться во второй половине дня на одной из торговых улиц Амстердама. Едва Винтеринк появился на условленном месте, как тотчас был схвачен немецкими агентами. Начались аресты в Голландии, предположительно на основании показаний Венцеля. У немцев создалось впечатление, что передатчик Винтеринка находился под косвенным контролем Венцеля.
С августа по октябрь 1942 г. немцы предприняли ряд «радиоигр». Венцеля заставили начать «радиоигру» под псевдонимом «Вайхе», используя его собственный «почерк». В сентябре с помощью другого передатчика была начата «радиоигра» с привлечением подставы Винтеринка. Этот передатчик получил наименование «Пихта». В октябре были задействованы еще два передатчика. На одном из них работал Ефремов, получивший псевдоним «Бук-Паскаль», на другом – подстава Германа Избуцкого под псевдонимом «Бук-Боб». Ни одна из этих радиоигр с Москвой не увенчалась успехом. Помимо поспешного ареста Венцеля, о котором Жермена Шнайдер уведомила Треппера, существовали указания на то, что Москва знала о несчастье.
Абрагам Райхман работал поочередно для сетей Треппера, «Кента» и Ефремова в «Красной капелле» в Бельгии. 23 июля 1946 г. он был арестован бельгийской полицией и предстал перед судом по обвинению в шпионаже и коллаборационизме. Ниже приводятся показания, сделанные им вскоре после своего ареста. Показания Райхмана хорошо вписываются в обстоятельства дела и являются важным источником понимания методов работы «Красной капеллы».
Свое заявление Райхман начал со следующих слов:
«Я хотел бы давать свои показания по-французски.
Приблизительно в 1934 или 1935 году я обедал в еврейском ресторанчике на улице Таннер в Брюсселе, который принадлежал некоему Рейнштейну, когда вошли два господина и спросили меня. Я не знаю, кто их ко мне послал. Все, что я могу сказать, это то, что они знали мое имя «Адаш» – уменьшительное от полного имени Адам, которое во французском языке соответствует имени Абрагам. Они спросили у меня, могу ли я устроить сирийские визы для двух польских паспортов. Я устроил им эти визы за сто франков.
Несколько месяцев спустя, если я не ошибаюсь, они попросили меня сделать им визу для одной южноамериканской страны. Это я им устроил.
Господ этих я не знал, но мне было известно, где они живут.
Приблизительно в 1937 году один из них снова отыскал меня и спросил, могу ли я на основании официальных документов достать польские паспорта для нескольких человек, чтобы им не пришлось обращаться в польское консульство. Он также попросил меня сопровождать несколько человек, которые, по его словам, являются еврейскими беженцами, помочь им в качестве переводчика и таким образом облегчить им получение паспортов. Эти лица имели соответствующие документы – такие, как свидетельства о рождении и удостоверения о гражданстве. Я согласился выполнить просьбу. После этого разговора он договорился со мной о следующей встрече. Я должен был снова встретиться с ним в брюссельском кафе «Метрополь». В условленный день я туда отправился и встретил его. Во время нашей встречи в кафе «Метрополь» мимо нас прошел мой друг Лейзор Бугаер и поздоровался с «Леопольдом». Тот заметил, что у нас есть общий знакомый и что он родственник директора фирмы «The Foreign Excellent Raincoat Company» («Король каучука»).
Позднее мой друг Бугаер сообщил мне, что в действительности «Леопольда» зовут Леон Гроссфогель. Он мне также сообщил, что этот человек занимается политикой и что я должен быть осторожен.
Вскоре я снова встретился с Гроссфогелем. Из-за того, что я узнал, я не решился помочь ему еще раз. Чтобы утишить мой страх, Гроссфогель воззвал к моим чувствам и напомнил мне о том, что я и сам попадал в сложное положение. Он сказал, что люди, помочь которым он меня просит, в таком же положении, как и я, из-за их расового происхождения. Его аргументы убедили меня, и я сделал то, что он от меня потребовал. После этого в наших отношениях наступил длительный перерыв.
В 1938 году мы встретились в Брюсселе с моим другом Лейзором Бугаером и неким Максом Униковским, чтобы вместе заняться торговлей искусственной кожей. Наши конторы находились во внутреннем городе, на улице Нев. Эта фирма закрылась из-за разногласия между ее акционерами.
В начале 1939 года по просьбе Бугаера я снова встретился с Гроссфогелем. Во время разговора он дал мне понять, что я у него в руках и что я должен на него работать. Затем сказал, что намерен познакомить меня с человеком, имени которого он мне не назвал и которому я должен оказать такие же услуги, какие оказывал ему самому. Я согласился, и спустя две недели снова с ним встретился. Гроссфогель представил меня одному мужчине, которого он назвал «Дядей». Это был полный приземистый мужчина – очень спокойный и серьезный [это был Треппер]. «Дядя» сказал мне, что речь идет не о визе. Я должен выполнять роль специалиста, с которым будут консультироваться относительно доброкачественности документов, которые ему будут предъявлять. Мы договорились, что связь между «Дядей» и мною будет поддерживаться через некоего «Шарля» (Макарова), с которым я познакомился при следующей встрече. «Шарль» дал мне номер телефона, по которому могу связаться с ним в случаях необходимости. Номер этот я забыл.
16 сентября 1939 г. я обратился в комиссариат полиции, чтобы, в соответствии с законом, зарегистрироваться как иностранец, проживающий в Бельгии. Меня тотчас же арестовали и отправили в тюрьму Сен-Жиль как подозрительную личность. Позднее от своих близких я узнал, что вскоре после моего ареста «Шарль» приходил ко мне на квартиру. Услышав, что я арестован, он заявил, что придет снова, чтобы узнать обо мне. При этом он сказал одному из моих близких, чтобы после освобождения я позвонил ему по указанному телефону.
Где-то в конце октября или начале ноября (1939 г.) меня выпустили из тюрьмы. Я сообщил «Шарлю» о своем освобождении. Мы договорились встретиться через несколько дней в кафе в центре города. Я не помню ни адреса, ни названия кафе. Я встретил там «Шарля». Он тотчас принялся меня упрекать за то, что я пошел регистрироваться в комиссариат, что мне следовало вести себя более осмотрительно. Он также сказал, что я должен изменить свое имя. Я ответил, что это невозможно, потому что я слишком хорошо известен в Брюсселе. Мы договорились, что я переберусь в какой-нибудь тихий дом с садом, где меня можно будет отыскать, как мы об этом договорились с «Дядей». После этого разговора я перебрался на улицу Прогрэ, также в Брюсселе, где жила одна еврейская семья по фамилии Рыбски или Рыбский. Я уже не помню, кто нашел эту квартиру – я сам или же «Шарль». Время от времени ко мне приходили за консультациями «Дядя» и «Шарль». Однажды «Дядя» мне сообщил о том, что нашел некоего человека, который сможет организовать визу. Он спросил меня, нельзя ли привести этот документ в соответствие с требованиями, действующими в различных консульствах. В следующий раз «Дядя», придя ко мне, сообщил, что некое лицо, имевшее польский паспорт, получило мексиканскую визу. Однако этому лицу следовало получить транзитную визу у американских властей. Один мужчина, которого я не знаю, получил задание организовать такую визу, но он утверждал, что паспорт получен в американском консульстве. Он вызвался выполнить такого рода задание за 800 долларов. «Дядя» обратился ко мне за консультацией. Я заявил, что его одурачили; после этого «Дядя» приказал «Шарлю» уничтожить этот паспорт.