Страница 6 из 8
Я, помнится, рассердилась:
– Что деньги тратить да руки пачкать! Опять Катьку-засранку ублажать начнешь? Глупой она родилась, глупой и останется, лучше о себе подумай!
Да разве он слушал! Мало, Катьку мыл да портки менял, он и маленького, можно сказать, один ростил. Шалава совсем распустилась, слонялась где попало, гостей в дом водила, так Васенька насушит хлеба на печке, вымочит в молоке – и мальцу в рот. Тот только причмокивает. Хлеб я носила, а молоко – соседка, бывшая Надькина учительница Вера Петровна. Она, правду сказать, женщина культурная и не жадная, но такая праведница, аж тошнит. Все поучает, все замечания делает, да кто тебя спрашивает?! Конечно, и хлеба часто не бывало, шалава по пьянке находила и съедала последнее, а я что, нанималась из своих копеек ейное отродье кормить? Так Вася придумал сухари на шкафу прятать. В газетку завернет, на стул влезет, пока дома никого нету…
Думаю, в тот раз она за сухарями и полезла, зараза пьяная. С Катькиного детского стульчика ногой соскользнула да со всего росту об печь головой и вдарилась. Так и милиция записала. Стульчик-то в сторону отлетел и от огня сохранился, только ножка обломана и картинки смазаны. Васенька на нем всё картинки рисовал для засранки, может, сиденье скользкое было. Теперь не спросишь. Полдома выгорело, от Надьки одна задница и ноги остались, а детей и вовсе не нашли. Ни одного. А что искать? Мал мала меньше, пацан еще сидеть не умел, на улице холод, осень. Может, собаки растерзали. У нас на соседней улице пес мальчонку уел, как раз в прошлом годе в это же время. А если бы и нашли, кому они нужны? Я себя-то еле тяну, Николай скоро не воротится, Надькиного брата, почитай, десять лет никто не видал. А что в приюте, что в могиле – одно счастье. Ой, не травили бы душу, шли своей дорогой! Мочи моей нет об них вспоминать.
Только одно еще скажу – стала я недавно ощущать, что не умер он, мой Васенька. Всем сердцем чую – не умер! Как куда делся? Вознесся! Святое дитя завсегда Богу угодно, вот он его к себе и забрал и жалеет мою кровинушку. Отец Афанасий тоже так говорит. «Ты, говорит, молись, Татьяна, за упокой невинной души. А Васенька будет сверху на тебя глядеть в любви и утешении».
Автобус. Калужская область. Октябрь 2005 года
Васильева, Татьяна Игнатьевна, пятьдесят девятого года рождения, товаровед. Местная, как родилась в Калуге, так всю жизнь и живу, недавно и внучок тут родился. Да мне рассказать не трудно, товарищ участковый, но помню мало. Я от родных возвращалась, как раз они картошку выбрали под зиму, яблоки осенние. Люди пожилые, самим не осилить, да и не нужно им столько. Вот я рюкзак загрузила в багажное отделение, сама села в заднем ряду и задремала – темнеет-то рано, осень, холод. И дорога длинная как-никак. А на людей особо не глядела. Да, трое ребятишек. Я поначалу удивилась, что одни, но старший мальчонка разумный такой оказался, и номер знал, и название остановки. Мы, говорит, к мамке в родильную больницу едем, там нас папка ждет и бабушка. Я и успокоилась, всяко бывает. Какой-то военный помог малышей втащить, кажется, еще две девочки были, но я точно не разглядела. Их сразу вперед пропустили, на сиденье для инвалидов. Нет, не заметила, когда вышли. Уж, извините, мало от меня помощи. А что случилось-то?!
Быков, Валерий Викторович, шестьдесят пятого года, русский. Да, водителем автобуса, я на этой линии десятый год езжу. Права еще в армии получил, но сначала в частной фирме шофером устроился, думал свободы больше. Платили прилично, только условия больно неудобные – то тебя днем требуют, то ночью, то за город гони, то, наоборот, загорай как пень у подъезда. А потом объявление увидел – всего два с половиной месяца обучения, еще и стипендию дают, а после сразу категорию D получаешь. Главное, условия работы очень неплохие – отпуск длинный и еще двенадцать дней дополнительных, зарплата стабильная, можно спокойно на шестьдесят тысяч потянуть, если в выходные и праздники выезжать. Я за первые три года на собственную тачку заработал! Сейчас, правда, женат, детишки растут, как прежде не разгуляешься, но я не жалуюсь. Да, был в тот день на маршруте, раз в расписании указано, но врать не стану, ничего не помню. Оно ведь как – дорога знакомая, не то что остановки, каждый столб тебе как родной, вот и гонишь без внимания. Еще и музыку повеселее включаю, чтоб не задремать. Может, и сели эти детишки, но я не видел. Абсолютно ничего не видел! Если бы происшествие какое, шум или драка, а мы обыкновенно ехали, тихо. Да не за что, рад помочь!
Трифонов, Александр Сергеевич. Тысяча девятьсот семидесятого года рождения, майор. Какой там Пушкин, мама в память своего отца назвала, он с фронта не вернулся, тоже был кадровым военным. Да, ехали трое детей. Вернее, один парнишка постарше с младенцем на руках и еще девочка лет трех. Почему девочка? Так она в платье была. А иначе, конечно, не отличишь. Я только помог пацану этому детей в автобус затащить, а так он все сам – и малыша качал, и девчонку за руку держал. Настоящий мужик! Вроде говорил, что к мамке в больницу. Безобразие, конечно, одних детей отпускать, но у нас в районе половина баб без мужей живут. Про папку? Не припомню. Может, и про папку говорил, честно сказать, не умею я с детьми общаться. И жена, бывает, обижается, но я ее сразу предупредил – что хочешь по дому сделаю, только не заставляй меня с пацаном сидеть, если еще раз эту дебильную «Муху-цокотуху» услышу, в окно выпрыгну! Нет, больше ничего не могу вспомнить. Они тихо сидели, как мыши. Даже младенец ни разу голоса не подал. Вышли на Центральной, это точно. Я еще хотел девчонку подхватить, а она вся уписанная, аж платье мокрое. Да, все плохо одеты, не по погоде. Я бы своей никогда не позволил так ребенка растить.
Кислицина, Варвара Игнатьевна, тридцать шестого года, беспартийная. Ох, извиняйте. Раньше всегда говорили беспартийная, так я по привычке и ляпнула. Нет, сынок, из Чубарова я, что рядом с Бухловкой. Правда, теперь Бухловку к Папино присоединили, но мне по старинке звать привычнее. Места у нас хороши, луга заливные, на лето из самой Москвы люди приезжают, не ленятся. А чего бы мне в город не прокатиться – автобусы нынешние шибко удобные, теплые, сиденье мягкое. И ходят по расписанию, не как в прежние времена. За продуктами? Нет, продукты теперь где хошь можно купить. У нас прямо на соседней улице лавка открылась – были бы денежки! А что я люблю в городе – торговые центры! Только не смейся, сынок, тянет старуху на новую жизнь посмотреть. Подумать – всё под одной крышей, и товаров невиданных полно, и кино, и рестораны. Хи-хи, насмешил ты меня! Нет, в ресторане не была, а в кино наведывалась, даже два раза. Что я тебе расскажу – такой срамной фильм показали, хоть под лавку лезь. Главное, название хорошее, про белого кота и черную кошку, а как началось – никаких кошек, одни уроды! Невеста – карлица, жених – длинный с версту, все бегут куда-то, дерутся, в говне пачкаются. Одна молоденькая девчонка неплоха была, на лицо смазливая, и парнишка за ней приударял, зато остальные страшней смертного часа. Да еще покойника по дому таскали взад-вперед, три ночи не заснешь! Ты мне скажи, для чего этакую гадость выпускают и людям показывают? Но, грешна, смеялась я, сильно смеялась, особенно когда они поженились с карлицей. Не зря в народе говорят – не родись красивой, а родись счастливой. Зато в другой раз я очень хорошее кино поглядела, наплакалась-налюбовалась! Там парнишка один, вроде гусара, влюбился в заграничную красавицу. Но не в нашем времени, а в царском, одних платьев да мундиров на сто тыщ. А у самого-то паренька мамаша вдовая, учеба не закончена, да еще пожилой генерал на эту же девицу зарится. Оглянуться не успел, упекли парня в Сибирь. А только оно к лучшему все обернулось – в Сибири-то он на красивой молодой бабе женился, детишек нарожал, в богатой избе поселился. Заморская приехала было за ним, а как увидала такую хорошую жизнь, так и восвояси подалась. Называется? – «Сибирский царульник». Парикмахер, значит. Наверное, он в Сибири на парикмахера выучился, а там и избу купил. Одного я не поняла, к чему это в самой концовке американский солдат в противогазе марширует? Страх людской! Ты подумай, то немцы, то американцы, что им всем надо от России-матушки? Ой, что-то разболталась не к месту, извиняйте! Да-да, в тот день и ехала, во вторник. Я люблю по вторникам ездить, не начало недели и не конец, народу поменьше. Детишек? Помню, чего же не помнить! Парнишка с девочкой и с ними еще младенец. Дети смирные, небалованные, сразу видно – не орут, не лезут вперед, даже младенец не плакал, сидит, будто кукла живая. Я было подумала, цыгане, да больно светлые, волосики совсем белые. Но на всякий случай сумку покрепче стала держать. Так и доехали до Центральной, ничего не случилось. А что дальше? Люди вышли, и они вышли. Нет, не удивилась. Мне в войну еще шести годов не исполнилось, а за годовалым братом смотрела – и поиграю, и водичкой напою, и укачаю, если что. Мама нас с утра запрет и бегом на ферму, а мы не плачем, потому как знаем, что к вечеру она молочка принесет и хлеба краюшку. Сильно нынешние родители детей разбаловали, вот что я тебе скажу. Все им подавай – музыку в кармане, телефоны заграничные, штаны по тысяче рублей, а как мамке помочь – так маленькие!