Страница 7 из 7
Словом, говоря об истории XX века, мы превращаемся в человека со сломанным пальцем: во что ни ткни, везде больно. И (вот теперь мы, наконец, подходим к главной теме нашего разговора) именно литература предлагает нам сегодня спасительную шину, позволяющую зафиксировать этот несчастный палец и ощупать наше прошлое так, чтобы в плечо не стреляло. Романы о русском XX веке позволяют увидеть его с какого-то нового – очень терапевтичного и, извините за это слово, душеполезного – ракурса, внеположного категориям «хороший – плохой», «мы – они», «палачи – жертвы».
Роман Захара Прилепина «Обитель» – первый и, пожалуй, самый крупный слон этой спасательной экспедиции – несет нам весть на первый взгляд не слишком благую. Соловецкий лагерь, который Прилепин населяет представителями всех возможных видов и подвидов наших соотечественников, становится у него эдакой Россией в миниатюре. И наблюдение за этой микро-Россией не оставляет у читателя ни малейших сомнений в предопределенности и неизбежности трагедии сталинской эпохи – так тонка и практически неразличима грань, отделяющая мучителей от мучимых, так грешны и виновны люди по обе ее стороны. Виновны чаще всего не в том, за что их мучают, и чаще всего мера страданий не соразмерна их вине, но тем не менее «Обитель» ясно дает понять: история сталинских репрессий – это не история про плохих и хороших, про правых и виноватых. В ней нельзя встать на чью-то одну сторону, да и вообще – это история не про стороны, а про всеобщую вину, беду и кару.
Примерно о том же – только, пожалуй, с чуть более гуманистических позиций – рассказывает и «Авиатор» Евгения Водолазкина: герой претерпевает страшные мучения на Соловках, но претерпевает их, мягко скажем, не вовсе безвинно. Однако вина его – объяснима, обусловлена временем и даже – как ни сложно это признать – простительна. Месседж, прямо скажем, несколько пессимистичный, но вместе с тем и целительный: переварить нашу общую травму, полюбить и принять в себе не только расстрелянного или раскулаченного прадеда, но и прадеда-вохровца или прабабушку-доносчицу можно, только отказавшись от однозначного деления на правых и виноватых.
Роман «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной наклеивает пластырь на другой сегмент нашей общенациональной раны, а именно – на непредставимость нормальной жизни в аду (и автоматическое признание всех, кто пытается ее жить, злодеями или их пособниками). Меж тем героиня Яхиной не просто выживает посреди ужасов коллективизации, но и ухитряется выстроить собственное маленькое – скудное и бедное, конечно, но вполне однозначное – женское счастье. Ад не перестает быть адом, но, как показывает нам опыт Зулейхи, и в нем можно выгородить для себя крошечный кусочек тепла и уюта – подобно тому как в углах заброшенных микенских дворцов археологи находят следы тесных хижин последующей темной эпохи. Ту же тему подхватывает и развивает недавний «Учитель Дымов» Сергея Кузнецова: делай свое дело, не иди наперекор собственной совести, не лезь наверх, помни об опасности – и найдешь свою дорожку в царство фей, вьющуюся между торной дорогой в ад и тернистой тропой в рай.
Про то же самое, но немного иначе, говорит нам и Юлия Яковлева в своих детективах из сталинской жизни. Идут репрессии, льется кровь и вообще всё очень плохо, но следователь Василий Зайцев тем не менее каждый день идет на службу ловить преступников, выполняя тем самым свой высший долг, не зависящий от времени и внешних обстоятельств. Ад – по-прежнему ад, но это не означает, что он оправдывает и легализует любое бездействие.
«Калейдоскоп» Сергея Кузнецова работает с травмой XX века по-другому. Он причудливым образом встраивает всё произошедшее «с родиной и с нами» в общую мозаику истории и проявляет некие общемировые закономерности, избавляя нас тем самым от тягостного ощущения собственной исключительности, уникальности и вместе с тем изолированности. Включение российских бедствий в широкий и более чем драматичный общемировой контекст не то что бы примиряет с ними, но позволяет от них немного дистанцироваться и слегка охолонуть.
Словом, в ситуации, когда осмысление и, пользуясь жаргоном психотерапии, интеграция травмы XX века вынесены за рамки общенациональной повестки, именно литература откликается на тот самый неоднократно уже упомянутый ипполит-тэновский «зов народа, погребенного под землей» (в нашем случае, увы, в том числе и во вполне буквальном смысле). И спрос на книги о русской истории, а также увлеченность писателей этой тематикой – не признак страусиного желания спрятать голову в песок прошлого (как порой может показаться), но свидетельство глубинной и по-настоящему всенародной потребности разобраться с ним для того, чтобы комфортнее чувствовать себя в настоящем.
Список
Главные новые книги о русской травме XX века
1. Захар Прилепин. Обитель
М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2014.
Роман о том, что в действительно плохие времена нет большой разницы между виноватым и невиновным.
2. Евгений Водолазкин. Авиатор
М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016.
Примерно то же самое, только с чуть более гуманистичных позиций.
3. Гузель Яхина. Зулейха открывает глаза
М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015.
Роман о принципиальной возможности персонального счастья даже в самом страшном аду.
4. Маргарита Хемлин. Дознаватель
М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2012; 2014.
Опыт наложения травмы Холокоста на травму общесоветскую.
5. Сергей Кузнецов. Калейдоскоп. Расходные материалы
М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.