Анна Болейн. Страсть короля

Недавно вышедшая замуж, она превозносила радости супружества другим фрейлинам королевы, и Анна, утомившись от этого, поддалась желанию заметить, что не все женщины считают супружество идеальным состоянием.

– Мадемуазель Анну называют Ледяной Девой, – пошутила мадам де Ланжеак.

Они сидели в саду замка Блуа, наслаждались жарким июльским солнцем и пили лимонный сок. За их спинами на фоне лазурного неба вырисовывался отреставрированный Франциском для супруги, украшенный шпилями и башенками замок.

– С меня хватит мужчин! – бросила Анна, внутренне содрогаясь при воспоминании о своей недавней слепой страсти, которая закончилась горьким разочарованием.

Ну и сглупила же она – решила, что у джентльмена благородные намерения! На самом деле таковые имелись у очень немногих из них, по крайней мере при этом дворе. Кавалеры в накидках и масках не гнушались перелезать через садовую ограду и подкарауливать в темноте фрейлин королевы, обрушивая на них свои непрошеные знаки внимания. Они оставляли записки с неприличными предложениями и шаловливыми стишками; следуя примеру короля, безнаказанно приставали к каждой приглянувшейся им женщине, причем некоторые наглецы не принимали за отказ простое «нет». Пару раз Анне пришлось наградить подобных джентльменов пощечинами, а одному особенно приставучему нахалу еще и отдавить ногу.

Всего неделю назад сидевший рядом на пиру молодой кавалер преподнес ей вино в золотой чаше. Только осушив ее, Анна заметила на дне гравированный рельеф с изображением парочки, наслаждавшейся актом любви. Увидев, как она залилась краской, молодой человек громко загоготал и поделился удачной шуткой с друзьями. Анна же провела остаток вечера в подавленном настроении. Теперь она начала понимать, чем вызвана строгость Клод.

– В жизни есть не только мужчины! – во всеуслышание заявила юная бунтарка.

Дамы захохотали.

– А что может делать женщина вне брака? – спросила одна.

– Может учиться, может заниматься творчеством… может быть самой собой, – ответила Анна.

– Я могу быть очень творческой, имея мужа, шестьдесят поместий и титул! – с издевкой в голосе заметила другая дама. – Правда, детка, вам нужен мужчина, чтобы быть чем-то в этом мире. Только брак открывает двери для женщин.

– Думаю, он закрывает большее дверей, чем открывает, – парировала Анна.

Она знала, что за презрение к делам сердечным ее прозвали Ледяной Девой, но время не уменьшало антипатию к мужчинам – на самом деле Анна лишь укреплялась в своем невысоком мнении о них. А сейчас была зла на себя за то, что потеряла голову из-за смазливого подлеца, который ухаживал за ней, но бросил, как только стало ясно, что она не отдастся ему вне уз брака. Она, гордившаяся своей независимостью, вела себя столь глупо, что теперь не могла даже об этом думать. В отместку Анна облачилась в защитный панцирь. Компаньонки-фрейлины относились с подозрением к ее столь радикальным взглядам и острому уму, а самой Анне не нравилось, какой озлобленной она стала.

Королева Клод, погруженная в заботы о маленькой дочери, замученная тревогами из-за своего волокиты-мужа и увлеченная филантропическими интересами, казалось, не замечала, как мрачно смотрит на жизнь ее фрейлина. В конце концов, Анна была всего лишь одной из трехсот – с чего бы Клод как-то особенно выделять ее?

В последнее время Анна почти убедила себя, что должна расстаться с этим миром и уйти в монастырь.

– Я серьезно подумываю о том, чтобы принять постриг, – сообщила она своим компаньонкам, хотя в глубине души знала, что слеплена не из того теста и не годится в монашки.

– Вы – монахиня?! – удивленно воскликнула мадам де Ланжеак, а остальные засмеялись.

Должно быть, кто-то повторил ее слова, потому что позже, на той же неделе, во время дворцового приема сам король разыскал Анну. Поднимаясь из реверанса, она предусмотрительно опустила глаза.

– Мадемуазель Анна, – заговорил Франциск, весело сверкая очами, – среди придворных дам ходит слух, будто вы имеете склонность стать монахиней. Меня бы это весьма опечалило.

– Сир, я всерьез задумываюсь о постриге. Надеюсь, вы дадите мне благословение, – ответила она, а про себя подумала: «Пусть это отпугнет его».

– Я молюсь, чтобы вы как следует подумали от чего отказываетесь, – сказал король и отошел от этой взбалмошной фрейлины.

Разумеется, Анна обо всем хорошенько подумала, и постепенно к ней пришло понимание: она слишком любит жизнь, чтобы замуровать себя в монастыре, а рассматривать возможность таких отчаянных шагов ее заставило нежелание давать мужчинам преимущество над собой.

Время от времени Анна получала письма с новостями из дома. Приятно было узнать, что Джорджа отмечают при дворе короля Генриха; он непременно будет иметь там успех, в этом она не сомневалась.

Умер граф Ормонд, их прадед. Трудно было печалиться об этом, ведь он был очень древним стариком, да и Анна встречалась с ним крайне редко, так как граф жил в Лондоне и много лет служил при дворе. В тоне отца чувствовалось ликование, когда он сообщал дочери о том, что ее бабушка, леди Маргарет, как наследница почившего Ормонда, получила большое состояние. Но пожилую леди оставил разум, а потому сэр Томас сам будет распоряжаться всем ее имуществом.

«Вот радость-то для родителя!» – подумала Анна.

Письма отца всегда были полны рассказами о достигнутых успехах и почестях, которыми его осыпали. Когда в начале 1516 года сэра Томаса выбрали одним из четырех джентльменов, которые во время обряда крещения в Гринвичском дворце понесут полог над новорожденной дочерью короля Генриха принцессой Марией, он, по собственному признанию, едва не запрыгал от радости. «Это действительно высочайшая честь», – писал сэр Томас и при этом наверняка раздувался от гордости.

На следующий год в Англию пришла ужасная напасть, именуемая потницей. Эта болезнь убивала людей за считаные часы. Каждое письмо, приходившее из Англии, Анна открывала трясущимися руками. «Только не мать, не милый Джордж, не самые дорогие мне люди!» – горячо молилась она. Но умерли не они. Сперва заболел ее старший брат Томас; его похоронили в Пенсхерсте, потому что герцог Бекингем считал небезопасным перевозить тело покойного в Хивер. Потом пришла весть о том, что Хэл тоже не устоял против болезни и скончался в разоренном лихорадкой Оксфорде.

Опечаленная Анна с трудом могла представить, каким ударом стала для отца потеря двоих старших сыновей. В письмах он проявлял стоицизм и задерживался больше на страданиях матери, чем на своих, но сэр Томас вообще никогда не показывал своих эмоций. Анна оплакивала братьев, но она не была с ними близка и в глубине души не могла удержаться от радости: ведь теперь Джордж стал наследником. Милостью Божьей он и Мария теперь спасены.

Годом позже отец приехал к французскому двору в качестве постоянного посланника. Анна не виделась с ним уже три года и знала, что сильно изменилась за это время. Что подумает о ней отец теперь? Одобрит ли то, какой она стала? Анна с трепетом ожидала отцовского вердикта.

Когда они встретились в так называемой галерее тыкв замка Турнель, потолок которой был отделан плитками с геральдическими знаками, а стены расписаны изображениями зеленых тыкв, Анна была поражена тем, как постарел отец. Выражение лица сэра Томаса было, как обычно, задиристым, но щеки и лоб иссекли печальные морщины, а каштановые волосы поседели. Отец непривычно тепло приветствовал дочь и одобрительно оглядел с головы до ног.

– Во Франции ты стала такой утонченной, Анна, – заметил он, и это прозвучало похвалой.

Сэр Томас привез ей изданную Кекстоном книгу «Смерть Артура» и, конечно же, домашние новости: Джордж отмечен вниманием короля, который хвалил его ученость, а мать и Мария так и живут в Хивере, что не стало для Анны сюрпризом.

– Вы нашли Марии мужа? – спросила она.

– Пока нет, – ответил отец, прогуливаясь с дочерью по галерее.