Земля-воздух

Я тупо смотрела, как из раскоряченных посреди дороги минивэнов выбегают бравые молодцы в масках, при полной амуниции и вооружении, и мчатся в сторону мерина Паши, припарковавшего машину на обочине, вызывающе усмехнувшегося и выходящего им навстречу.

Глава 6

Страх.

Заполонивший все тело и разум. Заставляющий оцепенело, не моргающе смотреть, как его, поднявшего руки, рывком роняют на землю. Что было дальше с ним, я не увидела. Потому что дверь с моей стороны распахнулась и меня грубо выдернули из салона. Чтобы потом жестко прижать к грязной пыльной обочине. Чье-то колено больно уперлось в мою спину. Рука в перчатке удерживала мою голову, рефлекторно повернутую в бок на дорожной пыли. Чтобы смотреть, как мимо проносятся машины. Равнодушные железные коробки с равнодушными тварями внутри.

— Руки за голову! Руки за голову, блядь! — рявкнул амбал, прижимающий меня ногой и рукой к земле.

Послушно подала кисти назад, чтобы их в следующий момент рванули к моей пояснице и заковали в безразличный метал наручников.

Чужие жесткие руки прошлись по телу, выудили из кармана пиджака телефон, из джинс пропуск на проход в центр, где шли занятия.

— Тачку шмонай, этих по машинам. — Холодный приказ.

Мое парализованное происходящим тело дернули вверх, заставляя встать на непослушные ноги. В тонированный минивэн фактически зашвырнули. Одну. Паши не было. Не было, пока вслед за мной, поставленную на колени посреди салона с пригнутой к груди головой, в машину забрались трое сотрудников. Не было, когда хлопнула водительская дверь. Его не было, когда минивэн тронулся. Его не было.

Адреналин жег вены, заполненные страхом. Мне не разрешали шевелиться и задавать вопросы, пригрозив уебать прикладом. Я, не моргая, смотрела перед собой в потертое покрытие пола и… все. В голове мыслей никаких. Точнее их настолько много, они лезут, перебивают друг друга, что проще обозначить этот бурлящий поток как «мыслей никаких». Плечи, из-за сведенных за спину и скованных рук болели. Это нонсенс. Чувствовать сейчас боль, когда в голове абсолютный хаос. Я не знала, сколько мы уже проехали. Шесть песен, два звонка в прямой эфир и три рекламы по радио игравшем в машине. Глупо и неуместно.

Что с Ковалем? Что, блядь, с Ковалем? Очевидно же, что его повезли в другой машине. Что будет дальше? Что станет с его мерином, брошенном на обочине?.. Последняя мысль заставила истерически улыбнуться.

«Ничего не бойся… Не верь… Не рассказывай». Легко сказать. Особенно про первое. Когда ты нихера не одупляеешь, что происходит и что случится дальше.

«Моя женщина не сдается» — снова моя улыбка. Мрачная и холодная. По телу почему-то судорога, заставившая гудящее от напряжение тело отчего-то кратко, но сильно вздрогнуть.

— Степ, у нее, кажись истерика… — голос того, что сидел спереди меня. Я видела его ноги, обутые в берцы. И приклад оружия у правой стопы, что снова вырвало из меня измученную полуулыбку-полуоскал. — Эй, ты давай вот без этого, да?

Какая, сука, забота!

«Не бойся. Не верь. Не рассказывай».

Только что меня мордой в обочину тыкали, а теперь удивляются истерике. Твари. Как с бандитами какими-то. С террористами. Как с последней криминальной швалью, убивающей людей или покушающейся на их убийство. Суки. Я вообще ни в чем не виновата. Вообще ни в чем. Коваль может и виноват, но я не думаю, что он сотворил что-то такое, что могло спровоцировать подобный процесс задержания. Вот вообще не думаю. Так надо с педофилами, насильниками, наркоторговцами и террористами. Но нет же. С этими тварями не так. Сколько раз видела по телевизору. Разве что с барыгами…

Ни к одному из перечисленных групп Паша явно не относился. Тем более к последней касте падших. Нахуя так жестко тогда? Просто на-ху-я?

— А ты умеешь поддержать. — Слова сорвались с моих губ с какой-то злой усмешкой. С почти ненавистью.

— Пасть закрыла. — Сразу в ответ, что снова вызвало у меня улыбку и окончательную солидарность с Костей, страстно вчера рассуждающим о правоохранительных органах. — Сразу видно, сучка Коваля. Что, девочка, не поняла еще куда попала? Скоро поймешь и зубки спрячешь.

«Сучка Коваля». Да это, мать вашу, комплимент. Его сучка, может быть. Но явно не ваша.

«Не бойся». — Эхом в голове и прохладой на накаленные нервы.

Насмешка в тоне мужика, предрекающего мне явно не радужное будущее, не усмирила вскипевший в крови протест, как он рассчитывал. Ведь он не знал, что я рога навостряю всякий раз, когда мне пытались угрожать. Тем более вот так. Когда я и без этого на грани аффекта от страха. Когда связали и закинули в машину как какое-то опасное животное. Когда относятся, как к животному не разрешая глаз от пола поднимать, угрожая силой, заставив стоять на коленях и ничего не поясняя. Было бы за что такое обращение, сука. Один знакомый юрист как-то сказал мне, что нет более забавного чтива, чем конституция. Просто открой и умри от смеха. Действительно. Прямо сейчас ощущаю, что это действительно так. Какие, нахер, права и свободы? Они из правоохранительных, они и правы. А я, видимо, преступница. Потому что они так решили. Суки.

— А ты, видимо, будешь тем, кто… — я даже осмелилась поднять взгляд на сотрудника перед собой, но договорить мне не дали.

— Сука, пасть закрыла, я сказал! Или тебе и правда прикладом уебать?! В пол смотри, блядь!

Они действительно думают, что после такого я что-то расскажу?

«Ничего не рассказывай»

Даже если бы знала, не рассказала бы. И я поняла, откуда эти нотки ненависти в голосе Коваля, прежде чем нас скрутили. Отчетливо прочувствовала и была с этим солидарна. Страх и ненависть. И последнего больше.

Сцепила зубы, дыша часто и неглубоко и перевела ненавидящий взгляд себе в колени.

Приехали. В отдел. В который меня затащили почти так же, как в машину. Жестко, как пойманную добычу. У окна дежурного просто назвали мои данные и спросили верно ли. Глядя на безразличное лицо женщины, листающей мой паспорт, вынутый из моей же сумки, которую бойцы прихватили собой из Мерседеса Паши, прищурилась и кивнула. К моему удивлению наручники сняли. Завели в какой-то кабинет на втором этаже и сказали ждать, но чего не уточнили. Хмуро огляделась, потирая затекшие кисти с алыми полукружья следов от металла.

Небольшая комната, квадратов восемь, может быть. Крашенные в блекло-персиковый цвет стены. Невысокий, давящий потолок с тусклой люминесцентной лампой за каким-то хреном включенной посреди бела дня. Рядом с ней камера. Ухмыльнулась и подмигнула ей. Наблюдайте, твари. Перед зарешеченным окном, выходящим на задний двор с ментовской стоянкой дешевый стол с тремя стульями.

Отряхнула запачканный блейзер и загубленный белый шелковый топ. Села на стул перед столом, мрачно оглядывая свои дрожащие пальцы, сцепленные на не менее трусящихся коленях. Почему-то не было дикого чувства того, что Коваль во всем виноват. Сложно вообще винить человека, которого ты уважаешь. И которого так прессуют. А заодно и тех, кто с ним рядом. Особенно когда прессуют те, кого ты уже ненавидишь.

Почувствовала помимо ноющей боли в кистях и плечах, режущий дискомфорт в ступнях. Села на стул и почти не удивилась, что стельки лодочек заляпаны кровью из открывшихся порезов. Хотела же клеем залить с утра…

Дверь хлопнула, я подняла взгляд от туфель. Вошедшему, может быть было немного за сорок. Черные волосы с проседью. На испещренном оспинами чуть вытянутом лице, живые, блестящие глаза. Дурацкие усы, над тонкими змеиными губами.

Он был без формы, в обычном отглаженном костюме и песочного цвета рубашке с распластанным, почти лежачим на лацканах пиджака воротником. Первый парень на деревне — при виде этого злобно гогонуло насторожившееся сознание, пристально следя за его выражением лица, чтобы отметить детали и понять, что ожидать от него ничего хорошего мне не стоит.

В его руках пара папок и бутылка минералки. Вроде ничем не примечательный мужик, прошла бы мимо такого на улице и в жизни бы внимания не обратила. Но сейчас интуиция истошно вопила, что это мой лютый вражина на всю оставшуюся жизнь. Это чувствовалось в обманчиво плавных движениях в холодном пристальном интересе глаз, наблюдающих за мной словно кот за мышью, в кратко, но нехорошо изогнувшихся губах, вызывающих желание инстинктивно ощериться в ответ. Но я сдержалась.