Страница 7 из 9
- Где же папа? - спросила Эрна, видимо сама удивляясь, что так поздно вспомнила о нем.
- Откуда я знаю? - ответил голос матери, раздраженной уже одним упоминанием о нем. - Вероятно, ждет внизу и в сотый раз перечитывает биржевой бюллетень во франкфуртской газете - больше ведь он ничем не интересуется. Ты думаешь, он хоть раз взглянул на озеро? Он сказал мне сегодня, что ему здесь не нравится. Он хотел, чтобы мы сегодня же уехали.
- Сегодня?.. Но почему же? - прозвучал голос Эрны.
- Не знаю. Кто его разберет? Здешнее общество его не устраивает, наши знакомства ему не подходят - вероятно, сам чувствует, что он не на месте среди них.
Просто стыдно смотреть на него - всегда в измятом костюме, с расстегнутым воротничком... Ты бы сказала ему, чтобы он хоть вечером одевался приличнее - он тебя слушает. А сегодня утром, как он накинулся на лейтенанта, - я готова была сквозь землю провалиться...
- Да, да... что это было?.. Я все хотела тебя спросить... что это нашло на папу?.. Таким я его никогда не видала... я просто испугалась.
- Пустяки, просто был не в духе... наверное, цены на бирже упали... или оттого, что мы говорили по-французски... Он не выносит, когда другие веселятся... Ты не заметила, когда мы танцевали, он стоял у двери, точно убийца, спрятавшийся за деревом... Уехать! Сию минуту уехать! - и только потому, что ему так захотелось... Если ему здесь не нравится - это не причина мешать нам веселиться... Но я не обращаю внимания на его капризы, пусть говорит и делает что ему угодно.
Разговор оборвался. По-видимому, они закончили свой вечерний туалет, потому что дверь в коридор стукнула, послышались шаги, щелкнул выключатель, погас свет.
Старик неподвижно сидел на диване. Он слышал каждое слово. Но удивительно он больше не чувствовал боли, ни малейшей боли. Неугомонный часовой механизм, который еще недавно так невыносимо стучал и неистовствовал в груди, затих и успокоился - должно быть, он сломался. Ничто не дрогнуло в нем от этого грубого прикосновения. Не было ни гнева, ни ненависти ничего... ничего... Старик не спеша оправил костюм, осторожно спустился с лестницы и подсел к жене и дочери, точно к чужим людям.
Он не разговаривал с ними за обедом, а они не обратили взимания на это ожесточенное, стиснутое, словно кулак, молчание. Не прощаясь, он поднялся в свою комнату, лег и потушил свет. Много позже пришла его жена после приятно проведенного вечера; предполагая, что он спит, она разделась в темноте. Скоро он услыхал ее тяжелое, ровное дыхание.
Старик, наедине с самим собой, широко открытыми глазами смотрел в пустоту ночи. Рядом с ним что-то лежало и глубоко дышало в темноте; он силился вспомнить, что эту женщину, которая дышит одним воздухом с ним, он когда-то знал молодой и страстной, что она родила ему ребенка и была связана с ним глубочайшим таинством крови; он настойчиво внушал себе, что это теплое и мягкое тело, лежащее так близко, что он мог коснуться его рукой, когда-то было жизнью в его жизни. Но странно: мысли о прошлом не вызывали в нем никаких чувств, и он слушал дыхание жены точно так же, как доносящийся в открытое окно плеск волн, набегающих на прибрежную гальку. Все это ушло, давно миновало, осталось только случайное и чуждое соседство: кончено, все кончено навеки.
Еще один-единственный раз он вздрогнул - тихо, как бы крадучись, скрипнула дверь в комнате дочери. "Итак, сегодня опять", - подумал он и почувствовал легкий укол в уже омертвевшем, казалось, сердце. С минуту что-то дергалось в нем, словно умирающий нерв. Но и это прошло: "Пусть делает, что хочет! Что мне до нее!"
И старик опять откинулся на подушку. Мягче обволакивал мрак горячий лоб, благотворная прохлада проникала в кровь. И вскоре неглубокий сон затуманил обессиленное сознание.
Проснувшись на другое утро, жена увидела, что он уже в пальто и в шляпе. - Куда это ты? - спросила она сонным голосом.
Старик не обернулся; он невозмутимо засовывал ночную рубашку в чемодан. - Ты ведь знаешь, я еду домой. Я беру с собой только самое необходимое, остальное можете выслать.
Жена испугалась. Что это? Такого голоса она никогда у него не слыхала: холодно, жестко прорывались слова сквозь стиснутые зубы. Она вскочила с постели. - Неужели ты хочешь уехать?.. Подожди... мы тоже едем, я уже сказала Эрне...
Но он только нетерпеливо помотал головой. - Нет... нет... оставайтесь... не надо... - и, не оглядываясь, зашагал к двери. Ему пришлось поставить чемодан на пол, чтобы нажать ручку.
И в этот краткий миг он вспомнил: тысячу раз он ставил чемодан с образцами перед чужой дверью, прежде чем уйти, почтительно откланявшись и предложив свои услуги для дальнейших поручений. Но здесь его дела кончились, поэтому он не счел нужным прощаться. Без единого слова, без прощального взгляда он поднял чемодан и захлопнул дверь между собой и своей прежней жизнью.
Ни мать, ни дочь не поняли, что произошло. Но этот внезапный и решительный отъезд обеспокоил их. Тотчас же они послали ему вслед, в родной город на юге Германии, письма с подробными объяснениями по поводу происшедшего недоразумения, почти нежные, заботливые письма; они опрашивали, благополучно ли он доехал, как его здоровье, и даже изъявляли готовность немедленно прервать свое пребывание за границей. Он не ответил. Они опять писали, отправляли телеграммы: ответа не было. Только из конторы была получена сумма, упомянутая в одном из писем, - почтовый перевод со штемпелем фирмы, без письма, без привета.
Столь необъяснимое, тягостное положение вещей побудило их ускорить отъезд. Хотя они известили заранее о дне своего возвращения, никто не встретил их на вокзале и дома тоже ничего не было приготовлено: прислуга уверяла, что старик рассеянно бросил телеграмму на стол и ушел, не сделав никаких распоряжений. Вечером, когда они уже сидели за обедом, наконец хлопнула входная дверь; они вскочили и побежали ему навстречу; он посмотрел на них с изумлением, по-видимому, он забыл о телеграмме, - но никаких чувств не выразил, равнодушно дал дочери обнять себя, прошел с ними в столовую и с тем же безразличием слушал их рассказы. Он ни о чем не опрашивал, молча сосал сигару, на вопросы отвечал односложно, но чаще пропускал их мимо ушей; казалось, он опит с открытыми глазами. Потом он грузно поднялся и ушел в свою комнату.