Страница 2 из 56
Позже в тот же день мама велела, чтобы его привели в ее туалетную комнату.
– О, Кристофер, как ты мог! – воскликнула она. – Я только-только уговорила леди Баджетт почтить меня визитом, а теперь она больше никогда не придет. Ты разрушил труды нескольких лет!
Кристофер понял, что быть красавицей – очень тяжелый труд. Мама была ужасно занята, сидя перед зеркалом со всевозможными гранеными бутылочками и баночками. Горничная позади нее была занята еще больше – гораздо больше, чем любая няня, – трудясь над мамиными блестящими кудрями. Кристоферу стало так стыдно из-за того, что он испортил весь этот труд, что в попытке скрыть свое смущение он схватил стеклянную баночку.
Мама резко велела ему поставить ее на место.
– Понимаешь, Кристофер, деньги – это еще не всё, – объяснила она. – Хорошее место в обществе значит гораздо больше. Леди Баджетт могла бы помочь нам обоим. Почему, ты думаешь, я вышла замуж за твоего папу?
Поскольку Кристофер не имел ни малейшего представления, что свело маму и папу, он протянул руку, чтобы снова взять баночку. Но вовремя вспомнил, что не должен ее трогать, и вместо этого взял большой пучок искусственных волос. Пока мама говорила, он крутил его в руках.
– Ты вырастешь с папиным хорошим происхождением и моими деньгами, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты сейчас пообещал мне, что займешь место в Обществе рядом с самыми лучшими людьми. Мама хочет, чтобы ты стал великим человеком… Кристофер, ты слушаешь?
Кристофер бросил попытки понять маму. Вместо этого он протянул искусственные волосы:
– Для чего это?
– Чтобы мои волосы выглядели объемнее, – ответила мама. – Кристофер, пожалуйста, послушай. Очень важно, чтобы ты уже сейчас начал готовиться к своему будущему. Положи эти волосы.
Кристофер положил пучок искусственных волос обратно.
– Я подумал, может, это мертвая крыса, – сказал он.
И, наверное, мама ошиблась, поскольку, к величайшему интересу Кристофера, вещица действительно оказалась мертвой крысой. Мама и ее горничная завизжали. Кристофера отпихнули прочь, пока не прибежал лакей с совком.
После этого мама часто стала звать Кристофера в свою туалетную комнату и разговаривать с ним. Он стоял, стараясь не забыть, что нельзя вертеть в руках баночки, глядя на свое отражение в зеркале, размышляя, почему у него кудри черные, а у мамы – насыщенно каштановые, и почему его глаза гораздо больше похожи на уголь, чем мамины. Что-то не давало мертвой крысе появиться снова, но иногда можно было поощрить паука спуститься перед зеркалом, когда мамина речь становилась слишком тревожащей. Кристофер понял, что мама крайне озабочена его будущим. Он знал, что должен будет попасть в Общество с лучшими людьми. Но единственное Общество, о котором он слышал, было Обществом Помощи Язычникам, которому он должен был подавать пенни каждое воскресенье в церкви, и он подумал, что мама имела в виду его.
Кристофер осторожно расспросил няню с большими ногами. Она сообщила ему, что язычники – это дикари, которые едят людей. Миссионеры – самые лучшие люди, и их-то и едят язычники. Кристофер понял, что ему придется стать миссионером, когда он вырастет. Мамины слова всё больше тревожили его. Хотел бы он, чтобы она выбрала для него другую карьеру.
Он также спросил няню про леди, у которых есть хвосты, как у рыб.
– О, ты имеешь в виду русалок! – со смехом ответила она. – Они не существуют на самом деле.
Кристофер знал, что русалки не существуют на самом деле, поскольку встречал их только во сне. Теперь он был убежден, что встретит и язычников, если зайдет в неправильную Везделку. Какое-то время он так боялся встретить язычников, что, попадая из Места Между в новую лощину, ложился и внимательно рассматривал Везделку, в которую она вела, чтобы, прежде чем отправляться туда, посмотреть, что там за люди. Но некоторое время спустя, когда никто не попытался его съесть, Кристофер решил, что язычники, вероятно, живут в той Везделке, которая не пускает к себе, и отложил беспокойство до тех пор, пока не станет старше.
Когда он немного подрос, люди в Везделках иногда стали давать ему деньги. Кристофер научился отказываться от монет. Как только он прикасался к ним, всё прекращалось. Он с резким толчком приземлялся на кровати и просыпался весь в поту. Однажды это случилось, когда красивая леди, напоминавшая ему маму, со смехом пыталась повесить ему на ухо сережку. Кристофер спросил бы насчет этого няню с большими ногами, но к тому времени она давно ушла. Большинство из тех, кто приходил после нее, когда он их о чем-нибудь спрашивал, просто отмахивались:
– Не надоедай мне – я занята!
Пока Кристофер не научился читать, он думал, что так делают все няни: остаются на месяц, слишком занятые, чтобы разговаривать, а потом сжимают губы в неприятную линию и сбегают. Он был изумлен, прочитав о Старых Слугах, которые всю жизнь проводили в одной семье, и которых можно было уговорить рассказать длинные (и иногда ужасно скучные) истории о прошлом семьи. В его доме ни один слуга не задерживался дольше, чем на шесть месяцев.
Причина, видимо, заключалась в том, что мама и папа перестали разговаривать друг с другом даже через лакеев. Вместо этого они протягивали слугам записки, чтобы передавать друг другу. Поскольку ни маме, ни папе никогда не приходило в голову запечатать записки, рано или поздно кто-нибудь приносил их в детскую и читал няне вслух. Кристофер узнал, что мама всегда говорит коротко и по существу.
«Мистера Чанта просят курить сигары только в его комнате». Или: «Не мог бы мистер Чант обратить внимание, что новая прачка жаловалась на дыры, прожженные в его рубашках». Или: «Мистер Чант поставил меня в весьма затруднительное положение, уйдя посреди моего утреннего приема».
Папа обычно накапливал записки, а потом отвечал сразу на несколько – бессвязно и сердито. «Моя дорогая Миранда, я буду курить, где мне нравится, и в обязанности этой ленивой прачки входит разбираться с последствиями. Но опять же твоя блажь нанимать глупых бездельников и грубых деревенщин – лишь для твоего эгоистичного удобства, и никогда для моего. Если ты хочешь, чтобы я оставался на твоих приемах, попытайся нанять повара, который умеет отличать бекон от старых туфлей, и перестань постоянно смеяться этим идиотским звенящим смехом».
Папины ответы обычно заставляли слуг уходить немедленно.
Кристофер наслаждался проблесками, которые дарили записки. Из безличной фигуры папа становился живым человеком, хотя и ужасно язвительным. Для Кристофера стало серьезным ударом, когда появление первой гувернантки лишило его этих записок.
Мама послала за ним, и он нашел ее в слезах.
– На этот раз твой папа перешел все границы, – сказала она. – Дело матери – заботиться об образовании ребенка. Я хочу, чтобы ты пошел в хорошую школу, Кристофер. Это самое важное. Но я не хочу принуждать тебя учиться. Я также хочу, чтобы расцвело твое честолюбие. Но вот твой папа вмешивается со своими закоснелыми понятиями и у меня за спиной нанимает эту гувернантку, которая, зная твоего папу, наверняка будет ужасна! О, мое бедное дитя!
Кристофер понял, что гувернантка – его первый шаг на пути к миссионерству. У него возникло одновременно торжественное и тревожное чувство. Но когда гувернантка появилась, она оказалась просто скучной леди с покрасневшими глазами, которая была слишком благоразумна, чтобы разговаривать со слугами. К маминому ликованию, она пробыла лишь месяц.
– Теперь мы можем начать твое обучение по-настоящему, – сказала мама. – Следующую гувернантку я выберу сама.
В течение следующих двух лет мама довольно часто это повторяла, поскольку гувернантки приходили и уходили, точно так же, как до них няни. Все они были скучными благоразумными леди, и Кристофер путался в их именах. Он решил, что главное различие между гувернанткой и няней состоит в том, что гувернантка обычно перед уходом разражается слезами. И это было единственным временем, когда гувернантки говорили что-нибудь интересное про маму и папу.