Алхимики. Бессмертные

Джиллиан вбежал в ворота монастыря, пересек узкий проулок между строениями и очутился у двери гостевого дома, где его с нетерпением ждала Каризма. В изнеможении он оперся о дверной косяк.

– Я не опоздал?

– Нет. С ним Джакомо и несколько монахов. Но Ласкари хочет говорить только с тобой.

Джиллиан кивнул. Этого он и опасался, ведь Ласкари уже намекал, кого хочет сделать новым магистром ордена.

Джиллиан направился в дом, но Каризма остановила его, взяв за руку, и протянула бутылку с водой.

– Вот, выпей. Нехорошо будет, если ты придешь к Ласкари, умирая от жажды.

Глаза ее сверкали, как вода на солнце. Словно она долгое время берегла этот блеск в глазах для одного Джиллиана.

Улыбнувшись, Джиллиан выпил разом полбутылки и допил остальное, пока они поднимались по узкой лестнице. Приближаясь к келье Ласкари, он почувствовал дух старости. К горлу подступила тошнота. Этим Джиллиан тоже обязан Ауре и ее проклятому цветку.

Келья Ласкари по размерам была такая же, как кельи остальных членов ордена, нашедших приют в монастыре Святой Екатерины. Со временем Джиллиан перестал различать, где он проснулся, – у себя или у магистра. За прошедшие месяцы он приобрел способность спать сидя, на расстоянии вытянутой руки от постели умирающего.

Войдя в келью, Джиллиан встретился взглядом со своим ближайшим другом, братом Джакомо. Тот стоял у постели магистра вместе с другими братьями – Ионой и Гиоргиосом. Здесь же находился и отец Евгений, настоятель монастыря, грек, как и большинство местных монахов. Остальные братья ордена толпились у входа в келью.

Джиллиана мутило, но он старался этого не показывать. Проводя долгие месяцы у постели Ласкари, он все время пытался избавиться от отвращения к старости, которое приобрел вместе с бессмертием. В результате Джиллиан просто привык к тошноте, спазмам в желудке и рвотным позывам, но так до конца и не излечился.

– Джиллиан, – прошептал обессиленный Ласкари, едва приоткрыв рот.

Лицо его оставалось неподвижным. Большая часть серебристых волос сбрита, особенно тщательно – вокруг шишки размером с кулак над левым ухом. Чудо, что Ласкари вообще может говорить. Ведь почти круглые сутки он лишь кричал от боли.

– Джиллиан. Подойди.

Вот уже много дней Ласкари не мог произносить слова так четко.

Джакомо и остальные отошли в сторону. Никто не увидел неуважения в том, что Джиллиан присел на край кровати и взял Ласкари за руку. Все знали, сколько любви и заботы он подарил магистру в последние месяцы.

Костлявыми, похожими на птичьи когти пальцами Ласкари сжал руку Джиллиана. Лицо старика казалось совершенно мертвым – двигались только глаза.

– Я… рад, что ты здесь.

Каждое слово походило на стон.

– Я же говорил, что всегда буду рядом.

Джиллиан отсутствовал всего несколько часов, и теперь его мучила совесть. Надо же было уйти именно сегодня, именно сейчас!

– Ты станешь магистром Нового ордена, – сказал Ласкари прямо. Он понимал, что для торжественных слов времени не осталось.

Подняв взгляд, Джиллиан посмотрел на Джакомо, Иону и Гиоргиоса. Джакомо медленно кивнул.

– Они уже знают.

После каждого слова Ласкари надолго умолкал. И каждый раз Джиллиан боялся, что именно это слово – последнее.

В голове у Джиллиана появилось несметное количество возражений и отговорок. Главное – он не хотел быть магистром. Ведь он не истинный христианин. Джиллиан не проводил за молитвой и половины того времени, что проводят другие. Неохотно исповедовался. Обет безбрачия считал фарсом, ведь после Ауры потерял всякий интерес к женщинам – по крайней мере, до встречи с Каризмой. Первой женщиной в Новом ордене с незапамятных времен – пожалуй, в последний раз женщин посвящали в тамплиеры еще в Средневековье. Ласкари принял Каризму в орден вскоре после того, как она появилась на пороге дворца. И это было смелым шагом. «Как ты, – сказал он тогда Джиллиану. – Она такая же, как ты».

– Я не могу стать магистром, – начал Джиллиан. – Я не такой, как вы.

Слабая отговорка.

– Женское начало в тебе столь же сильно, сколь и мужское, – ответил Ласкари удивительно спокойно и отчетливо. – Ты дашь ордену новую жизнь, и он вернет себе доброе имя. Все рано или поздно меняется. Ты достаточно силен, чтобы отказаться от старого и сотворить что-то новое. И в Адаме сильно было женское начало, раз Господь создал Еву из его ребра. Он стал прародителем человечества. И ты станешь прародителем, Джиллиан.

Джиллиан хотел было возразить, но Джакомо, подойдя сзади, опустил руку ему на плечо. Такую легкую – словно из бумаги. Уже не в первый раз Джиллиан осознал, насколько стары остальные члены ордена. Не считая Каризмы, все они уже перешагнули порог семидесятилетия. Немногие из них проживут еще десяток лет.

Ясно, чего хотел Ласкари. Вдохнуть в орден новую жизнь. Принять новых братьев и сестер – вслед за Джиллианом и Каризмой. Свежая кровь смоет ошибки стариков и при этом сохранит их наследие. Ласкари грезил обновлением ордена столько, сколько Джиллиан его знал, но у магистра никогда не хватало энергии, чтобы порвать с традициями и воплотить в жизнь свои планы. Приняв в орден Джиллиана, он пошел на эксперимент. Следующий шаг – посвящение Каризмы. Может, Ласкари не остановился бы на этом, если бы им не пришлось сломя голову бежать из Венеции.

У Ласкари хватило сил привести их сюда, в безопасное место. Оно может стать для ордена как временным убежищем, так и могилой. Теперь решать это предстоит Джиллиану.

«Что я должен делать?» – подумал Джиллиан и сам не заметил, как произнес эти слова вслух. Остальные восприняли это как знак согласия. Им казалось, будто Джиллиан уже обдумывает, как вести их отсюда в новое место, а орден – в новую эру.

Одна лишь Каризма знала, что творится в душе у Джиллиана. Она вошла в келью, хотя ее и не звали, протиснулась между братом Гиоргиосом и отцом Евгением и присела рядом с Джиллианом.

– Это твоя жизнь. И твой выбор. Так сделай его! – прошептала Каризма ему на ухо.

Уголки рта Ласкари дрогнули. Впервые за много дней старик попытался улыбнуться.

Колокола зазвонили к вечерне. За окном свистел ветер. Ряса отца Евгения раздувалась, словно черный парус.

Джиллиан едва заметно кивнул.

Ласкари объяснил Джиллиану, что делать. Потом в последний раз глубоко вздохнул – и воздух с хрипом вышел из его легких.

Проверив все документы и грузовые отсеки, солдаты с итальянской канонерской лодки велели капитану не задерживаться в этих водах дольше, чем необходимо. «Вы что, не слышали, что начинается война? Не знаете, какие опасности вам грозят? Пора бы, черт возьми, показать этим проклятым русским, кто тут хозяин!»

Итальянцы отчалили, и тут Джиллиан понял, что Каризма была права. Судно могло бы идти быстрее, стоило капитану отдать приказ.

Разыгрался ветер, и Джиллиан решил спуститься вниз. Он увидел, что дверь в каюту Каризмы открыта и хлопает от каждой волны, бьющейся о нос корабля. На миг Джиллиана охватило беспокойство: не стоило ей ругаться с капитаном! Но потом он понял: это тут ни при чем.

Это приглашение. «Входи, Джиллиан. Входи и прикрой за собой дверь». Она его приглашала.

Джиллиан захотел ворваться внутрь и высказать Каризме все. Объяснить, что ее поведение только все усложняет. Но, толкнув дверь, к своему удивлению, обнаружил, что каюта пуста.

Обернувшись, он увидел Каризму.

– Ищешь кого-то? – спросила она с детской непосредственностью. Голос ее звучал отнюдь не наигранно.

Джиллиан почувствовал себя полным дураком. Но все же ему удалось выдержать вызывающую улыбку Каризмы.

– Дверь была открыта. Я забеспокоился.

– Я выходила в туалет.

– Вот как.

Каризма протиснулась мимо Джиллиана в каюту, слегка задев его грудь, но ничуть не смутилась.

Джиллиан последовал за ней в каюту без приглашения, даже не задумавшись о том, стоит ли входить. И вот он уже рядом с Каризмой у ее койки.