Страница 24 из 38
- "Анна Каренина" о другом, - Алик сделал затяжной глоток. - Она о том, что стремление человека к полной сво-боде несовместимо с понятием совести. Вот уж где страш-ное противоречие...
- Можно подумать, немки не изменяют своим мужьям, - фыркнула Мила.
- Изменяют конечно, - Загребский стряхнул с бороды пивную пену. - Только делают это без душевного надрыва и корыстных побуждений, а по чистой похоти.
- Чистая похоть? - изумилась Мила. - Похоть - это грязь!
- Вот пожалуйста, - развел руками Загребский. - Идти навстречу естественным желаниям - грязно, а соблазнить мужика, внушить ему, что теперь он в неоплатном долгу и женить его на себе - высоконравственный поступок. Вот и получается, что у немок между ног - врата рая, а у русских - охотничий капкан. Эх, прошли золотые времена рос-сийских честных давалок...
- Они прошли для тебя, - засмеялась Мила. - Это у тебя ностальгия по юношеской гиперсексуальности. А также грусть по поводу возрастного сужения круга потенциаль-ных половых партнерш.
- Ты просто давно в России не был, Загребский, -вклю-
чился Алик. - Там сейчас тоже нравы упали.
- Тоже упали?! - Загребский захохотал так, что вися-щие над барной стойкой бокалы отозвались тонким трево-жным звоном. - То есть, раньше Россию населяла беспороч-ная, наделенная эксклюзивной духовностью нация, а те-перь она морально разложилась, зараженная бациллами растленного Запада, так что ли?
- Именно так, - поджала губы Мила. - И, можешь не сомневаться, Россия скоро очистится от вашего европей-ского дерьма. А вы попросту выродитесь в красножопых бабуинов, гомосеки несчастные...
Мила обиженно замолчала, вытерла рот салфеткой и ушла в туалет.
- Ты знаешь, Алька, - грустно молвил Загребский, - как называются люди, которые нескончаемо трубят на весь мир о необыкновенной истории своей нации, ее особой культуре, исключительной духовности, особом пути разви-тия и непосредственной близости к богу?
- Как?
- Нацисты...
В то время как компаньоны философствовали в баварской пивной, у Максимилиана Фабиановича замурлы-кал телефон. В трубке завибрировал жизнерадостный голос Людика:
- Пупсик, все идет по плану. Уже прошли экватор. Шансы возрастают с каждым интервью. Надеюсь скоро порадовать тебя позитивчиком. Братец и сестрица стара-ются, дядя помогает, как может. Бабушки все еще в столичном гнездышке, но готовы вылететь по первому зову. Целую нежно.
Спустя минуту разразился затейливой трелью мобиль-ник Коляна.
- Колюнь, это твоя Люси. Я знаю, что имя высветилось, но ты мог хотя бы сказать, что узнал голосок своей ненаглядной Люсеньки? Дела нормально... Полработы готово, надеюсь, что всю делать не придется... Как там твоя кукурузинка? Господи, да я же говорю, что все по плану. Макс в стартовой позиции, ждет моего сигнала... В нужный момент выведу тебя на него, как филина на белку... Да не болтаю я лишнего. Просто представляю, какая сказочная у нас с тобой жизнь начнется, когда все устроится... Погоди, не отключайся! Тьфу, козел...
Глава XI. Люмпен-интеллигент из Бамберга
- Симу удар не хватил, когда она узнала, во что обо-шлась фотосессия в Страсбурге? - спросил Алик, стряхивая с груди хлебные крошки.
Туманным утром кодоискатели завтракали в придо-рожном кафе.
- Я разговаривала с Гретой, - мрачно ответила Мила. - И, конечно, наслушалась от нее всяких прелестей. Будто мы все это сами придумали. Иной раз подумаешь, во что ввя-зались - волосы дыбом становятся. Сами бы попробовали, работодатели наши...
Из туалета, на ходу застегивая штаны, появился Заг-ребский.
- Мы почти у цели, - громогласно заявил он. - От поворота на Нюрнберг до Бамберга полчаса езды.
- Нюрнберг, - с уважением повторила Мила. - Вот уж действительно историческое место. Здесь добро победило зло, и история пошла по другому пути.
- Миледи, я же рекомендовал вам читать книги, а не газетные заголовки, - засмеялся Загребский. - Нацизм, как безусловное и несомненное зло, был действительно уничтожен, но кто сказал, что победило добро?
- А что же тогда победило? - спросил Алик.
- Ничего не победило, - Загребский залпом допил остывший кофе. - Война не заканчивается никогда. Одержавшие верх силы устанавливают новые порядки и тут же начинают враждовать между собой. Так было всегда. Мы уже говорили об этом в Баден-Бадене, просто ты тогда напился и ни черта не помнишь.
"Опель" с натугой преодолел затяжной подъем и покатил вдоль канала, связывающего Майн с Дунаем. Окрестные холмы венчали покрытые зеленой патиной шпи-ли огромных средневековых соборов. По склонам стекали черепичные реки городских улиц.
- Вот он, Бамберг, - Загребский театральным жестом простер короткопалую пухлую ладонь за окно машины. - Видали, какая красотища! В сорок пятом западные союз-ники даже договорились не бомбить эти места, уходили на Мюнхен и Нюрнберг.
- Не зря Достоевский говорил, что красота - это стра-шная сила, - очарованно произнесла Мила.
- Федор Михайлович формулировал несколько иначе, - мягко возразил Загребский. - Но дело не в этом.
- А в чем?
- В том, что здесь варят единственное в мире пиво со вкусом копченостей, - Загребский шумно втянул носом воз-дух. - Оно так и называется - раухбир...
На набережной курилось пароходными дымами зда-ние пивоварни из потемневшего красного кирпича. Тянуло легким запахом солода.
- Я читал об этом пиве, - вмешался Алик. - Сотню лет назад местные пивовары хотели поднять на него цену с десяти до одиннадцати пфеннигов, и началась настоящая пивная война. Местные жители ответили на повышение цены бойкотом и победили.
- Ну, еще бы. Пойти на поводу у наглых пивоваров и платить лишний пфенниг было бы неслыханным мотов-ством... Кстати, в трех кварталах отсюда есть симпатичный кабачок. Если не знаешь, просто так не найдешь. Там оленину жареную подают под вишневым соусом. Так и называется - хиршбратен. Раухбир под хиршбратен идет, как Христос босыми ножками...
- Ты эти намеки прекрати, - Загребский наткнулся в салонном зеркале на непреклонный взгляд Милы. - Думай лучше о деле, успеешь еще зенки залить.
За парапетом набережной через порог небольшой плотины быстро бежала маслянистая фисташковая вода. Под плотиной в облаках пара боролись с течением несколь-ко байдарочников в оранжевых жилетaх и черных шлемах. Издали они походили на гигантских божьих коровок.
- Я остаюсь в машине, - тон Милы не допускал возра-жений. - Найдете Стану - звоните. Нечего толпой шляться, только внимание привлекать.
Мужчины шли по набережной. Вдали слышалась смутно знакомая мелодия. Постепенно Алик распознал разудало исполняемый полонез Огинского.
- О! - Загребский поднял палец. - Нам повезло - шар-манщик нынче при исполнении.
- Это ее бойфренд?
- Хахаль залетный, - с некоторой завистью пояснил Загребский. - Он когда в Германию наезжает, у нее остана-вливается. И что она только нашла в этом рыжем?
- Кто бы говорил о рыжих, - хмыкнул Алик.
- Ты таких рыжих еще не видел, - уважительно сложил губы Загребский. - Я по сравнению с ним просто блондин сявый.
- Флейтист Краузе тоже был рыжим. Какой-то рыжий заповедник.
- Ничего удивительного, - назидательно сказал Загребский. - Не забывай, что мы в Баварии. Здесь рыжим быть так же естественно, как в Турции - брюнетом. Но нас, все же, интересуют не рыжие мужики, а их спутницы.
Вскоре обнаружился источник звука. В портале моста через Регниц стоял невысокий человек с зеленым от слившихся воедино веснушек лицом и красной, как у гнома, бородой. Он был одет в армейскую ушанку с темным пятном от кокарды и камуфляжную куртку с надписью "Селигер 2011". На плече у него висел видавший виды перламутровый "Вельтмейстер". Поросшие рыжим пухом пальцы бойко нажимали на пожелтевшие, словно проку-ренные зубы, клавиши, крепкие руки привычно растя-гивали вылинявшие меха. Бородатый старательно вел мелодию, переключая регистры при каждом рефрене. Перед ним стоял раскрытый потертый футляр. Его малино-вое калошное нутро было усеяно разнокалиберными моне-тами и скомканными цветастыми банкнотами.