Страница 14 из 16
– Но ведь было и стыдно, и бессмысленно слушать эту даму. Она же из каменного века.
– Она из райпотребсоюза. Я ее уже лет двадцать знаю. Она вначале на комсомоле была, потом в районе, потом райфо, потом в райпотребсоюзе, теперь на культуре. Она и работник неплохой, только прямой слишком для культуры. Ее потом освободят, куда-нибудь переведут. И опять мы с ней столкнемся. Поэтому ссориться с ней не надо. Жизнь сложная штука. Ты это все и опиши в книге. Писатели должны, конечно, писать о жизни, но самой жизнью должны заниматься все-таки практические работники. Я тебя очень прошу – уезжай, а приедешь потом, когда все успокоится.
– Я никогда не уеду, – сказал писатель.
– Мы уедем вместе, – сказала Анна, заходя в комнату.
Уже с чемоданами Анна и писатель заглянули в комнату Тихомирова. Тихомиров сидел за столом, подперев голову руками, а рядом на проигрывателе крутилась пластинка с музыкой Баха. Анна тихо прикрыла дверь.
Потом они шли к автобусной остановке. На них поглядывали деревенские, и по этим взглядам можно было понять, что в ближайшее время им в деревню приезжать все-таки не стоит.
И снова была весна. И снова Тихомирова направили в областной центр раздобывать запчасти.
И снова Тихомиров разыскал дом писателя, поднялся на второй этаж и позвонил. Ему открыла Анна. Она обняла отца, и они прошли в комнату. Там были изменения – вместо раскладушки стояла кровать, на тумбочке с небольшим зеркалом были разложены косметические принадлежности Анны.
Тихомиров достал из сумки домашние гостинцы: копченое сало, банки с грибами и вареньем, бидон с мочеными яблоками.
– Как живете, рассказывай.
– Хорошо живем, – ответила Анна. – В школе я пока на почасовой, но с будущего года обещают в штат взять, подрабатываю ночной дежурной в интернате. Да все хорошо.
– А где сам? – спросил Тихомиров.
– Сейчас будет. В магазин вышел.
– А как его работа продвигается?
– Очень интересная пьеса. Там есть и модистка, и Пехов, и Буянов, только под другими фамилиями, и про тебя очень интересно.
– А пока его нет, почитать можно? – спросил Тихомиров.
– Неудобно.
– И вправду, неудобно, – согласился Тихомиров.
И тут вошел писатель. Они поздоровались с Тихомировым.
– Я сейчас. – Анна выскользнула из комнаты.
Как и в прошлый раз, Тихомиров услышал через тонкую дверь разговор в коридоре. Только теперь у Евдокии Петровны деньги взаймы просила Анна, и спросила не червонец, а четвертную. И старуха по-прежнему плохо слышала, поэтому громко переспрашивала.
По тому, что Анна вернулась оживленной, Тихомиров понял, что на этот раз деньги занять удалось.
– Вот что, – сказала Анна, – я в школу, у меня занятия, а вы пообедайте в ресторане. Насколько я знаю, теперь его очередь вести тебя в ресторан… – Анна незаметно сунула писателю кредитку в карман пиджака. – А вечером спокойно поговорим…
И снова, как когда-то, Тихомиров и писатель сидели в ресторане.
– А как Пехов и модистка? – спрашивал писатель.
– В райцентр перебрались. Ребенка родили. Он в коммунхозе, она в ателье. Квартиру пока снимают.
– А Ильин?
– Нормально. Машину купил. Опять лауреатом стал.
– А эта, которая вас не пропускала?
– Ее с культуры в «Заготлен» перевели.
– Значит, льна в районе не будет.
– Ей год до пенсии остался, много напортить не успеет.
– А если она не захочет на пенсию? – спросил писатель.
– Теперь таких прямых не оставляют, с почетом провожают, – успокоил писателя Тихомиров и осторожно поинтересовался: – А как работа продвигается?
– Честно говоря, не очень. В тупик зашел. Я завтра на работу выхожу. В стройтрест, в отдел технической информации. Приятель пристраивает.
– А как же пьеса? – удивился Тихомиров.
– По вечерам буду писать, в выходные дни…
– Не ходи, – сказал Тихомиров. – Делу надо целиком отдаваться, а если вечерами и по выходным, ничего не получится.
– Что получится, будет видно, а пока жизнь не получается. Скоро год, как я денег в дом не приношу. Бьется она и в школе, и в интернате, а сейчас хочет уборщицей устроиться в больницу. Боюсь я, вдруг надоест ей и уйдет.
– Пусть уходит, – сказал Тихомиров. – Хотя, конечно, грешно говорить так мужу своей дочери, но дело важнее женщины. Женщины будут другие, а дела может и не быть. Сам же говорил, помнишь?
– Помню, – согласился писатель. – Но я не хочу, чтобы она уходила. А потом, почему от меня должна жена уходить? Люблю я ее. Не могу я, чтобы она одна все тянула. Ей же тоже хочется жить, как все, а не только работать.
– А сколько тебе еще работать над пьесой надо? – спросил Тихомиров.
– Откуда я знаю, Михалыч? Может, полгода, а может, и год уйдет, пока по-настоящему получится. Ладно, этот вопрос я для себя решил.
– Сколько ты будешь получать в этой информации?
– Сто сорок…
– Есть другое предложение, – сказал Тихомиров. – У меня в заначке от Полины на сберкнижке есть полторы тысячи. Я тебе буду каждый месяц давать по сто сорок рублей, на год как раз хватит, а ты Анне скажи, что работаешь в этой самой информации.
– Как же это я скажу, если я дома буду сидеть? – удивился писатель.
– Она в школу рано уходит. Полдня сидишь дома, а на вторую договорись с приятелями какими, которые на работу уходят, в их квартире поработаешь. Выход всегда найти можно. А если за год не успеешь, придумаем что-нибудь еще. Нельзя бросать, Витя. А вдруг ты напишешь великое произведение и оно много веков будет служить людям?
– А если я графоман? – спросил писатель. – Если я бездарь?
– Все может быть, – согласился Тихомиров. – Заранее все не предугадаешь. Это как в сельском хозяйстве: все спланируешь и удобрения внесешь, а град ударит и дожди лить начнут, и ничего ты не взял. Хорошо, если на семена вернешь. Если об этом думать, не сеять, что ли? Все. Перестань думать о деньгах. Работай.
– Нет, – сказал писатель. – Я не могу у вас брать деньги. Я знаю, как они нелегко достаются.
– Вот и хорошо, – сказал Тихомиров. – Значит, ответственнее относиться будешь.
И вдруг писатель заплакал.
– Ты чего это? – смутился Тихомиров.
– Да так, – отмахнулся писатель. – Я ведь без отца вырос! Не так уж много мне помогали.
– Да какая это помощь? – сказал Тихомиров. – А потом, я не только тебе помогаю, я о людях думаю. Посмотрят, может, и для себя выводы сделают. Как жить и как не жить. – Тихомиров достал кошелек и вынул пятьдесят рублей. – Возьми пока. Скажи, что подъемные выдали.
– Подъемные дают только тем, кто выезжает, – сказал писатель.
– Ну, авансом это назови. Извини, я пошел. Мне еще по магазинам надо и на последний автобус успеть.
– Может, вам помочь чем? – спросил писатель.
– Сам справлюсь, – сказал Тихомиров. – А ты садись и пиши. Я теперь с тебя за каждый рубль спрошу.
Тихомиров шел по магазинам. В хозяйственном он выбирал косу-литовку, взял понравившийся набор ключей в удобной сумке, в «Спорттоварах» купил запасное магнето для мотоцикла.
И так, от магазина к магазину, Тихомиров загружался все больше и больше: белилами, сушками, которые он перебросил через плечо, как пулеметные ленты, стиральным порошком в ярких импортных коробках. Две сумки на ремне он перебросил через второе плечо, в руках были еще две сумки.
На тротуаре он не умещался, его толкали, ругали, посылали известно куда. Он всем мешал.
С трудом Тихомиров протиснулся в автобус. Мест свободных не было. Он сложил сумки на полу, покрепче ухватился за поручень и стал смотреть в окно автобуса на городские многоэтажные дома, на городских мужчин и женщин. Потом пошли окраины, и наконец автобус вырвался за город, прибавил скорость, и понеслись мимо ярко-зеленые весенние поля. Тихомиров закрыл глаза. Он спал стоя, крепко ухватившись за поручень. Неудобно, конечно, но терпимо.
Бородянский Александр Эммануилович