Страница 12 из 18
Мать и отец автора перед своим домом на Блэгден-Террас
Когда мы переехали в новый дом, мать каждый день готовила ужин, потом садилась в машину и уезжала в магазин (дорога занимала двадцать минут), где проводила остаток дня и вечер. Я разогревал еду и ел в одиночестве за книгой. (Моя сестра Джин в то время уже начала учиться в Мэрилендском университете.) Отец приходил домой поесть и вздремнуть, но время наших трапез редко совпадало.
Блэгден-Террас, наша новая улица, была обсажена высокими платанами, дома на ней стояли просторные и красивые, а в домах было полным-полно детей моего возраста. Я помню, как меня встретили в мой первый день на новом месте. Дети, игравшие на улице в тачбол, замахали мне руками – им нужны были еще игроки, – и я с ходу влился в игру.
Вечером того же дня прямо через улицу от нас, на передней лужайке перед соседским домом, я увидел тринадцатилетнего Билли Нолана, который играл в мяч со своим дедом. Дед его, как мне довелось позднее узнать, некогда был питчером команды «Бостон Ред Сокс». Мы с Билли потом много играли в бейсбол.
Я также помню свою первую прогулку по кварталу. Я заметил в одном дворе прудик с несколькими водяными лилиями – и это привело меня в восторг, поскольку я знал, что в такой воде найдется немало отличных проб для моего микроскопа. На поверхности плавают стаи личинок москитов, а с нижней стороны листьев лилий можно соскрести полчища амеб. Но как собрать образцы? В своем прежнем районе я бы прокрался в этот двор ночью и попросту стащил бы пару-тройку никому не нужных созданий из пруда. Но как вести себя здесь, я не имел ни малейшего представления.
Блэгден-Террас и ее окрестности выглядели настоящей идиллией. Ни грязи, ни опасностей, ни преступности – и ни одного антисемитского комментария. Мой кузен Джей, который всю жизнь был моим самым близким другом, тоже переехал в этот район, в дом в четырех кварталах от нашего, и мы часто виделись. Всего в двух кварталах от нашего дома был Рок-Крик-Парк с ручьем, пешеходными тропами, бейсбольными полями и теннисными кортами. Почти каждый день после школы мы с соседскими детьми устраивали игры с мячом, длившиеся до самой темноты.
Прощайте, крысы! Прощайте, тараканы, преступления, опасности и антисемитские угрозы! Теперь моя жизнь изменится навсегда. Я иногда приезжал в отцовский магазин, чтобы помочь, когда не хватало рабочих рук, но большую часть времени проводил вдали от этого отвратительного места. И мне больше никогда не приходилось лгать о том, где я живу. Ах, если бы только Джуди Стейнберг, моя подружка из летнего лагеря, могла увидеть мой новый дом!
Глава десятая
Знакомство с Мэрилин
Я всегда рекомендую будущим психотерапевтам проходить личную терапию: «Ваше собственное «я» – ваш главный инструмент. Узнайте о нем как можно больше. Пусть слепые пятна не мешают вам понимать пациентов или сочувствовать им». При этом сам я со своих пятнадцати лет был настолько тесно связан с одной-единственной женщиной, а после этого всю жизнь настолько погружен в жизнь своего обширного семейства, что нередко задаюсь вопросом, способен ли я по-настоящему проникнуть в мир человека, который идет по жизни в одиночку.
Мои мысли о годах до Мэрилин часто окрашены в контрастные черно-белые тона, а с ее появлением в жизни стали проявляться краски. Я со сверхъестественной ясностью помню нашу первую встречу. Я учился в десятом классе школы Рузвельта и уже около полугода жил в своем новом районе. Однажды, ранним субботним вечером, после пары часов игры на деньги в боулинг, мой приятель по этой игре, Луи Розенталь, сказал мне, что неподалеку, в доме Мэрилин Кёник, сегодня вечеринка, и предложил пойти туда вместе с ним. Я был стеснителен и не особенно любил вечеринки, да и с Мэрилин, которая училась в девятом классе на полсеместра младше меня, знаком не был; но, поскольку других планов у меня не было, я согласился пойти.
Она жила в благопристойном кирпичном доме, точно таком же, как и любой другой дом на Четвертой улице между Фаррагутом и Галлатином. Небольшое крыльцо вело к маленькой передней веранде. Подойдя к дому, мы увидели толпу ребят нашего возраста. Они собрались у крыльца и на веранде и пытались проникнуть внутрь дома. Я, избегавший больших сборищ, тут же развернулся и направился было домой, но мой изобретательный приятель Луи ухватил меня за локоть, указал на окно, смотревшее на веранду, и предложил приподнять раму и пролезть внутрь.
Я последовал за ним, мы пробрались сквозь толчею в прихожей и увидели в центре бурлящей толпы миниатюрную, очень хорошенькую, живую девочку с длинными светло-каштановыми волосами, принимавшую гостей. «Вот она, эта малявка, – это и есть Мэрилин Кёник», – сказал Луи и двинулся в следующую комнату, чтобы добыть для себя напиток.
Как я уже говорил, я был очень стеснительным, но в тот вечер ошеломил сам себя – вместо того чтобы развернуться и ретироваться через окно, протолкался сквозь толпу и добрался-таки до хозяйки вечера. Подойдя к ней, я понял, что не знаю, что сказать, и просто выпалил на одном дыхании: «Привет, я Ирв Ялом, и я только что влез к тебе в окно!» Не помню, какими еще словами мы успели обменяться, прежде чем ее внимание отвлекли другие гости, но точно знаю, что был сражен на месте: меня влекло к ней, как гвоздь влечет к магниту, и у меня возникло мгновенное ощущение – нет, больше, чем ощущение, – убежденность, что она сыграет важнейшую роль в моей жизни.
Я позвонил ей на следующий день, весь на нервах – впервые в жизни позвонил девочке! – и пригласил ее в кино. Это было мое первое в жизни свидание. О чем мы говорили? Помню, она рассказала, что недавно провела бессонную ночь, читая «Унесенных ветром», и на следующий день ей пришлось пропустить из-за этого школу. Мне это показалось настолько очаровательным, что я еле мог сосредоточиться.
Мы оба много читали и сразу же втянулись в бесконечные разговоры о книгах. По какой-то причине Мэрилин как будто очень заинтересовалась моей преданностью биографической секции в центральной библиотеке. Кто бы мог подумать, что мое решение прочесть «биографии от А до Я» окажется так кстати?! Мы стали рекомендовать друг другу литературу – я в то время жадно поглощал Джона Стейнбека, а она читала книги, которые я даже не рассматривал: «Джейн Эйр» и «Грозовой перевал». Я наслаждался Джеймсом Фарреллом, она – Джейн Остин, и мы оба любили Томаса Вулфа – иногда даже читали друг другу вслух наиболее мелодичные отрывки из «Взгляни на дом свой, ангел».
Всего пара свиданий с Мэрилин, и я поспорил со своим кузеном Джеем на тридцать долларов, что женюсь на ней. Он уплатил свой проигрыш в день нашей свадьбы!
Что в ней было такого особенного? Пока я писал эти мемуары, заново знакомился со своим более молодым «я» и сознавал, какой хаотичной личностью был и как стенал всю жизнь о том, что у меня не было наставника, меня внезапно озарило: а ведь наставник-то у меня был. Мэрилин! Мое бессознательное почуяло, что она, как никто другой, подходит для этой задачи – воспитать и возвысить меня.
Семейная история Мэрилин была достаточно схожа с моей, чтобы я свободно чувствовал себя в общении, но отличалась в ключевых моментах. Ее родители тоже были иммигрантами из Восточной Европы, но опередили моих то ли на четверть, то ли на половину поколения и получили кое-какое нерелигиозное образование.
Ее отец прибыл в Штаты подростком, но не так сильно хлебнул лиха в экономическом плане, как мои родители. Он был образован, романтичен, любил оперу и объехал всю страну, точь-в-точь как его герой, Уолт Уитмен, сменив ряд низкооплачиваемых профессий, чтобы прокормиться. После женитьбы на Селии, матери Мэрилин, – прекрасной и доброй женщине, выросшей в Кракове, в которой не было и следа гневливости и грубости, столь свойственных моей матери, – он открыл продуктовый магазинчик, который, как мы узнали спустя несколько лет после нашей встречи, располагался всего в одном квартале от магазина моего отца! Должно быть, я проходил или проезжал мимо этого маленького магазинчика сотни раз. Но ее отец смог уберечь свою семью от жизни среди нищеты и опасностей, так что Мэрилин росла в скромном, но безопасном районе, где обитал средний класс, и почти никогда не бывала в отцовском магазине.