Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 25

Карим завел мотор и, не включая фар, скрылся во мраке ночи.

Эрик Манн и вправду непобедим.

***

Нина проснулась. Роберт как раз закончил мерить ей температуру. Левий ввел в ослабленный организм щадящую дозу антибиотиков, вследствие того, что хирургическое вмешательство проводилось в условиях далеких от стерильных, и приставил к Нине постоянный надзор и контроль, которые вменялись Фидо и невезучему Роберту. Он замер, когда увидел наблюдающие за ним серебристые глаза.

– Привет, – выпалил он от неожиданности.

Он не был готов к тому, что она так скоро очнется, а потому слегка растерялся.

– Левий поручил следить за тобой. У него сегодня бурная ночка, – объяснил Роберт свое присутствие в спальне Нины.

Да, она знала, что этой ночью не спит никто: ни Левий, ни Эрик, ни его друзья, ни бойцы. Хоть физически она спала здесь в теплой уютной спальне, во сне она все-таки была там с ними все это время и слышала каждый крик, каждый стон, каждый выстрел и мольбы умирающих бойцов. Этой ночью свершилась настоящая бойня.

По номерным знакам найти автомобили труда не составило, ведь благодаря Йоакиму Брандту компьютерщики Эрика получили доступ ко всем уличным камерам, подключенным к центральной полицейской системе видеослежения. Более того, полицейские патрули обчесывали город в поисках автомобилей по заданным ориентировкам, и как только находили их, сообщали диспетчерам. Офицеры, состоящие на службе не только города, но и Эрика Манна, сливали информацию координаторам Эрика, которые направляли группы бойцов, разбросанные по всему городу, и ждущие наготове, по горячим следам. Как только все машины были определены, началась массовая резня.

Практически в то же время были атакованы оба склада, штаб в Нордберге и конспиративная квартира в подвале захудалого бара на въезде в пригородную часть столицы возле логистического парка. Эрик развернул настоящую партизанскую войну и сформировал целую армию из своих и партнерских бойцов. Две сотни натренированных солдат уничтожили всю деятельность Пастаргаев и их сподвижников всего за каких-то тридцать минут, не оставив ни следа от их пребывания в городе. Склады сожжены дотла вместе со всеми запасами Жгучего Карлика, как и трупы бойцов и автомобили-транспортники. Штаб в Нордберге вычищен так, словно там никто никогда не пребывал – все вернулось в прежнее русло.

Какие-нибудь чересчур дотошные журналисты начнут вынюхивать и вести собственные расследования, тыкая офицерам в результаты независимых экспертиз, гласящих, что четырнадцать автомобилей, уничтоженных этой ночью, не были последствием дорожно-транспортного происшествия, потому что в них обнаружены пули крупных калибров и осколки от гранат. Офицеры, зевая, примут их заявления, пересчитают количество купюр во взятке, полученной сверху, а потом пропустят заявления через бумагоуничтожитель. Горожане могут хоть сколько говорить об очередных мафиозных разборках, официального подтверждения этому они никогда не получат. Потому что этим городом руководит мафия.

Нина сглотнула и тут же нахмурилась.

– Это все тампон, – пояснил Роберт некомфортные ощущения. – Он у тебя в носоглотке. Я хотел вытащить его, пока ты спишь. Но могу и сейчас, если хочешь.

Нина молчала. Она попыталась что-то сказать, но ощущения бы действительно неприятными и даже болезненными, поэтому она просто кивнула.

Роберт кивнул в ответ и тяжело вздохнул, будто собирался прыгнуть с высоты сотни метров в узкий речной канал, изрешеченный острыми валунами над поверхностью воды.

– Я сейчас дерну за веревку, и тампон выйдет из носоглотки в рот. Будет неприятно. Постарайся не кашлять и не чихать, а то кровотечение может возобновиться.

Нина снова кивнула.

Роберт перерезал веревки тампона под ноздрями, вытащил третий конец из-под пластыря на шее Нины и спросил:

– Готова?

Нина утвердительно моргнула. Роберт быстро, но осторожно потянул за веревку.

Ощущения и впрямь были ужасными, словно из Нины вытащили не тампон, а кусок ее собственной плоти. Онемение где-то глубоко в носу давило на мозг, вызывая тупую головную боль. Разумеется, Нина не могла дышать, и это раздражало больше всего: вроде все органы на месте, а воспользоваться ими невозможно.





Нина приняла из рук Роберта стакан с водой и жадно осушила его. Чуть погодя, Нина поняла, что в действительности, она очень слаба, у нее кружилась голова, и ее подташнивало, а все тело ломило, будто она подралась с целой китайской армией накануне.

– Это все из-за кровопотери, – сказал Роберт, увидев немой вопрос в ее глазах. – Левий сказал, что до переливания ты не дотянула, а вот до шоколадок и гранатового сока доползла.

Нина не оценила шутку. А может, оценила, но ничем себя не выдала. Нина добилась уровня эксперта в умении хранить молчание. Роберт даже подумывал вручить ей за это грамоту или кубок. Да, кубок был бы лучше, потому что явственнее бы подчеркивал раздражающую нелепость ее любимого занятия.

И вдруг Роберт опешил. Он что, пытается рассмешить ее? Похоже, температуру тут следует мерить ему, а не ей. Да что это с ним, в самом деле? Он же должен ее ненавидеть! Но чем больше он смотрел на Нину, чем больше думал о том, какую работу она проделала, чем пожертвовала ради них, то все больше проникался к ней благодарностью и уважением. Раньше он не понимал Эрика, который носился с ней, как с ребенком, готов был чуть ли не землю целовать перед ее ногами. А теперь Роберт и сам был недалек от того, чтобы кинуться под пули, защищая Нину своей грудью.

Эрик был прав. Нина им всем очень нужна.

Роберт отдавал отчет в том, что благодаря Нине они полностью разгромили этих назойливых Пастаргаев. На сколько бы затянулось это противостояние, сколько бы жизней было загублено, выжил ли бы Марк, если бы Нина не дала им столь огромное преимущество? Ни один разведчик Эрика, какой бы опыт ни имел, сколько бы взяток ни давал, сколько бы ни прорабатывал тактических ходов, не смог бы добиться того, что предоставила им Нина. И чего это им стоило? Всего лишь попросить.

Невысокая цена за столь ошеломительный успех, не правда ли?

И хотя Эрик твердил, что все еще не кончено, поскольку тот, кто стоит за их спинами, до сих пор не найден, они сделали огромный шаг вперед.

– Я убила их, – вдруг произнесла Нина и заплакала.

– О чем ты говоришь? – не понимал Роберт.

– Если бы не я, они бы все остались в живых, – голос Нины стал еще более хриплым, чем раньше, то ли от воспаленной носоглотки, то ли от всеобщей усталости.

– Не говори так, Нина. Ты спасла нам жизни, и я уже сбился со счета, в который раз, – сказал Роберт.

– Они ведь тоже были чьими-то отцами, братьями и сыновьями. А вы просто пришли и убили их. Они мертвы из-за моей наводки! Так много людей, Роберт! Их было так много!

Нина зарыдала.

– Эй! – Роберт пересел с табурета на край кровати и положил свою ладонь на руку Нины.

Он никогда раньше не позволял себе подобного – дотронуться до Нины по собственному желанию. Нина для него была сродни ядовитому плющу, который если и можно трогать, то только обмотавшись толстым слоем защиты. Но разве он мог сейчас иначе? Она сидит в кровати, терзаемая муками совести из-за них, разливая слезы от стыда, точно нашкодивший ребенок, обещающий больше так не делать, а он что, просто будет равнодушно на все это взирать? Он же все-таки не хладнокровный убийца! К тому же он имеет непосредственное отношение к ее слезам. Он – одна из их причин.

– Перестань себя винить. Ты спасла наши жизни! Если бы ты не вывела на них, то погибли бы мы! А у нас тоже есть дети и жены, и тогда бы они остались без мужей и отцов! Ты сделала выбор! Ты спасла наши жизни, а не их!

– В том то и дело, Роберт! Я не хочу выбирать! Я не хочу решать, кому жить, а кому умереть! Я не хочу иметь смерть на своей совести! Не мне решать, к кому ей приходить!

Нина безостановочно утирала слезы рукавами невероятно дорогого пеньюара, в котором четко читался вкус Изабеллы – любимого стилиста Эрика. И от вида того, как Нина небрежно растирает слезы и сопли роскошным шелком, даже не задумываясь о его стоимости, Роберту она вдруг показалось такой милой и искренней с удивительно чистой и девственной душой, несправедливо терзаемой верой в собственные грехи. Никогда еще Роберт не испытывал столько нежности к Нине, как в этот момент.