Страница 3 из 19
Лили ударилась в слезы, врач не смог устоять перед ними.
– Хорошо, подождем недельку и посмотрим УЗИ в динамике, – заключил он.
Но неделю ждать не пришлось. Уже на следующее утро внизу живота возникла тянущая боль, словно плоду не нравилось, что о нем так быстро забыли.
Очередное УЗИ гулко озвучило сердцебиение, но кровянистые выделения подтверждали отслойку плода. Врач аккуратно водил датчиком по упругому животу, стараясь не сотрясать вселенную зародыша.
– Ты побудешь на сохранении до стабилизации малыша, – тихо говорил врач.
– Как скажете! Я готова на все ради нее! – лепетала женщина.
Франк, все это время находившийся рядом с женой, лишь грустно улыбнулся.
– Она? – скептически посмеялся врач.
Но Лили был чужд скепсис.
– Я знаю, что это она, – шептала Лили, – я вижу ее во снах.
Врачи работают с фактами. Надежда в их работе – вещь нужная, но временами для нее просто нет оснований. Загадывать пол ребенка матери-эпилептика на шестой неделе с кровотечением было чертовски самоуверенно.
Две недели в больнице под неусыпным контролем врачей: витамины, капельницы, гормоны, осмотры. Привычный фенобарбитал был заменен карбамазепином во избежание развития порока сердца у плода. И хотя во время беременности не рекомендуется менять антиэпилептические препараты, для Лили было сделано исключение – ребенок пребывал на грани жизни и смерти.
Когда состояние Лили нормализовалось, врач, вопреки ожиданиям, оставил ее в больнице. И решение было верным, потому что через несколько дней у нее случился очередной приступ. Благо, их было трое в палате, когда Лили охватили судороги. Франк успел придержать ее голову, врач подхватил, и вместе они мягко уложили ее на пол.
– Придерживай ноги! Аккуратнее! – приказывал врач медсестре, пытаясь справиться с конвульсиями в плечах.
Франк обложил голову жены подушками, и они все пытались умерить силу судорог, губительных для плода.
– Второй приступ за месяц. Так часто их еще не было, – тревожился Франк.
– Это из-за смены препарата, – объяснял врач, – поверьте, для Лили угроз нет. Только для малыша.
Разумеется, за припадком последовало кровотечение, на этот раз оно было обильным, словно ребенок сопротивлялся попыткам спасти его.
– Пожалуйста, малышка моя, живи, – шептала пришедшая в себя Лили.
Пока доктор проводил осмотр, она чувствовала, как из нее сочилась тонкая струйка крови. Вид доктора был удручающим, но он воздержался от поспешных выводов и отправил Лили на УЗИ, бог знает, какое по счету. Ребенок, как ни странно, был жив, а проблема заключалась в очередной отслойке.
Вся беременность Лили проходила под неусыпным контролем врачей. Эпилептические припадки продолжались, но с меньшей частотой. К середине беременности сопровождавшее припадки кровотечение прекратилось. Остались лишь неконтролируемые судороги из-за неподходящего для Лили лекарства. Их уже невозможно было остановить. Очередная смена препарата погубила бы плод.
Франк каждую ночь проводил в палате рядом с женой. Когда Лили засыпала на груди мужа, его часто посещала мысль: а что если этот ребенок не должен появиться на свет по божьему умыслу, а они только препятствуют? Но потом, вдохнув аромат луговых цветов с волос Лили, он ругал себя за подобные мысли. Ведь ребенок – самое желанное для Лили из всего, что он мог бы ей предложить! Лили не успокоится, пока не родит ребенка. И раз они уже зашли так далеко, останавливаться нельзя! Ради Лили.
Они засыпали, держась за руки чуть ниже живота, дабы не тревожить хрупкое создание, которое каждый шорох, каждое движение за стеной принимает за знаки богов. Пока жена спала, Франк представлял мир дочурки. Как ей должно быть страшно сейчас! Если бы человек увидел, как за облаками проносится гигантская тень да при этом гулко смеется, то впал бы в ужас и предрек скорый апокалипсис. А малышка переживала подобное каждый день. Она знает, что там за плотной стеной облаков кто-то есть. Большой, громкий и, наверняка, могучий! Когда бог плачет, здесь внизу становится тоскливо, когда бог спит, приходит безмятежность. А еще бог напевает таинственные мелодии, от которых тянет спать. И в руках этого бога ее жизнь.
– Все хорошо, малышка. Мы защитим тебя, – шептал Франк, и ему казалось, что через кожу на животе Лили проступала ручка.
К середине срока был обнаружен дополнительный тягостный фактор – неправильное положение плода, которое не изменилось вплоть до родов, начавшихся раньше запланированной даты.
Тридцать вторая неделя, девочка запутана в пуповине попкой вперед, гинипрал не может купировать схватки, и врачи прибегают к срочному кесареву.
Малышка Нина появилась на свет.
Всеобщий восторг почти сразу сменился озабоченностью докторов – малышка не дышала. Лили заподозрила неладное, когда поняла, что младенец не кричит. Присутствующий рядом Франк успокаивал жену, не смея сказать правду. Он неотрывно наблюдал за попытками врача заставить синюшную крошку вдохнуть, беззвучно и слезно молил о чуде. Несколько минут врач пытался реанимировать маленькое тельце, пока другие скрупулезно зашивали Лили, все еще пребывающей в неведении. Но опять-таки чуду суждено было сбыться. Ребенок задышал.
Разумеется, после столь тяжелой беременности никто не ожидал отменного здоровья младенца. Лили едва успела окрестить именем девочку, которую даже не приложили к материнской груди, как Нину уже забрали в реанимационное отделение и положили в кувез. Когда Лили пришла в себя, Франк, едва сдерживая слезы, сообщил, что показатели Нины плохи, и вероятность летального исхода высока. Лили отказывалась верить.
– Она будет жить! – плакала Лили, – она семь месяцев пыталась жить и сейчас будет!
Франк поглаживал голову Лили, пытаясь унять ее рыдания.
– У нее есть ангел, Франк! Кто-то все это время помогал ей, и сейчас поможет!
Знай они ее будущее, речь бы шла не об ангеле, а о демоне, старательно защищающем свои инвестиции.
Усилиями врачей ли, молитвами, худшие прогнозы докторов оказались ошибочными. Каким-то образом Нина продолжала дышать. Казалось, что она держится за жизнь нехотя, будто кто-то или что-то заставляло ее делать один вдох за другим против ее воли.
Крохотное тельце розовело, сердцебиение и обменные процессы восстанавливались, и через три недели Нина превратилась в относительно здорового младенца.
Когда Лили, наконец, взяла малышку на руки в первый раз, она не могла поверить, что держит собственную дочь. Все произошедшее казалось дурным сном, будто все напасти произошли не с ней, а если и с ней, то в какой-то из прошлых жизней. И хотя она наблюдала за ней через стекло кувеза на протяжении этих трех недель, только взяв Нину на руки, Лили ощутила всю полноту материнства. Вот она! Родная плоть и кровь! Смысл жизни! Смысл перенесенных страданий, которые теперь казались ничтожными пустяками.
Лили держала Нину и слегка раскачивалась из стороны в сторону. Франк обнимал жену за плечи, и они оба не могли оторвать глаз от белоснежного человечка с бархатистой кожей.
Тератогенный эффект карбамазепина наделил Нину обширным правосторонним расщеплением мягкого и твердого неба и губы. Детская волчья пасть выглядела достаточно зловещей, но не для родителей. Лили даже находила это забавным, когда малышка сосала грудь – сосок точно проходил в расщелину под ноздрей. Врачи уверили, что оперативное вмешательство по корректировке подобных аномалий развито достаточно, и к трехлетнему возрасту от врожденного порока останется лишь маленький шрам над губой.
После выписки из роддома начался новый мир, полный материнских хлопот, недосыпа, памперсов и детского плача, которые Лили принимала с благоговением фанатика. Франк был вынужден увеличить количество рабочих часов, и теперь мог отсутствовать дома до глубокого вечера, что нисколько не смущало Лили. С Ниной она забывала о времени, о людях, о собственных нуждах. Для Лили существовала только Нина и забота о ней. А забот было гораздо больше, чем с обычными младенцами. Так как Нина перенесла асфиксию и являлась обладателем волчьей пасти, первые годы жизни она должна была наблюдаться сразу у нескольких специалистов, отчего Лили практически каждый день наведывалась в больницу. Ребенку требовалось большое количество процедур для поддержания адекватного состояния здоровья. Медицинский массаж, гимнастика, плавание, все рекомендации врачей Лили блюла добросовестно и скрупулезно. Она недосыпала, но, тем не менее, не позволяла Франку вставать посреди ночи на требующий детский плач, считая, что такое хрупкое создание понять без слов способна только мать.