Страница 55 из 72
Понятное дело, когда я добрел наконец до маленькой своей квартирки и вытащил на свет Божий серые тетрадки с записями, мне уже не захотелось с ними расстаться. Более того, я сел, включил настольную лампу и принялся писать, покуда Помбаль рассуждал о жизни из кресла напротив.
"Вернувшись домой, я молча сижу и вслушиваюсь в тяжелые аккорды ее аромата: запахи плоти, фекалий и трав, сотканные в плотную парчовую ткань ее существа. Странная любовь, у меня даже нет чувства обладания ею - да я и не хотел бы ею обладать. Мы словно соединились в самообладании, товарищи по оружию, по одинаковой стадии роста. Если говорить откровенно, мы надругались над любовью, ибо признали: узы дружбы более сильны и значимы для нас. Для чего я это написал? Только лишь из усердия, из желания высказать как можно искреннее все, что я знаю о мире, где был рожден и где делил минуты глубочайшего одиночества - минуты соития - с Жюстин. Ближе к правде мне не подобраться".
"Не так давно мы долго не могли увидеться в силу каких-то особенных обстоятельств, и я настолько истосковался по ней, что прошел пешком всю дорогу до Петрантония, лишь бы отыскать и купить бутылочку ее духов. Тщетно. Удивительно терпеливая барышня за прилавком позволила мне перепробовать все имевшиеся у нее в запасе ароматы, раз или два я даже обрадовался было находке. Но - увы! Постоянно чего-то не хватало - может быть, просто тела, запаха тела под легкою тканью духов. И только когда я в отчаянии помянул имя Жюстин, барышня тут же протянула мне искомый флакончик - мы, оказывается, пробовали его первым. "Что же вы сразу не сказали? " - спросила она так, словно я задел ее профессиональную гордость: весь Город - звучало в ее тоне - знает духи Жюстин, кроме меня, недоумка. Узнать их я так и не смог. Духи эти, кстати "Jamais de la vie", оказались далеко не из самых дорогих или редких".
(Когда я принес домой маленький флакончик, обнаруженный кем-то в жилетном кармане покойного Коэна, призрак Мелиссы все еще обитал там в заточении. Я будто увидел ее сразу.)
Помбаль читал вслух длинный жутковатый отрывок из "Moeurs", озаглавленный "Кукла заговорила". "Случайность за случайностью выпадают на долю самца, но ни разу не знал я облегчения, каким бы испытаниям ни подвергалось мое тело - с моей же подачи. Я постоянно вижу в зеркале образ стареющей фурии, и она кричит: "J'ai ratй mon propre amour, - mon amour а moi. Mon amour-propre, mon propre amour. Je l'ai ratй. Je n'ai jamais souffert, jamais eu de joie simple et candide"".* ["Я упустила свою настоящую любовь - мою любовь к самой себе. Самолюбие мое - моя любовь, и ничья больше. Я ее упустила. Я никогда не страдала, но радости, простой и невинной радости, у меня тоже не было" (фр.).]
Помбаль остановился и сказал: "Если он прав, тебе твоя любовь пойдет только на пользу", - и его фраза ударила меня, словно топор в чьей-то могучей и бездумной руке.
* * *
Подоспело время большой ежегодной охоты на озере Мареотис, и на Нессима вдруг снизошло магическое чувство облегчения. Он понял наконец-то: все, чему надлежит случиться, произойдет именно сейчас, не раньше и не позже. У него был вид человека, счастливо переборовшего тяжелую болезнь. Неужели это возможно: так долго и так нелепо ошибаться, даже если полагаешься при этом исключительно на интуицию? Долгие годы после свадьбы он повторял изо дня в день: "Я так счастлив!" - с фатальностью старческого боя дедовских часов, едва способного раздвинуть плотные шторы тишины. Теперь он пробовал сказать - и не мог. Их общая жизнь была подобна кабелю, проложенному под толщей песка; но вот кабель вышел из строя, неведомо почему, место обрыва неизвестно, и объяла их обоих непривычная и непереносимая тьма.
Сумасшествие, естественно, не желает принимать в расчет ничьих обстоятельств. И строит мрачные свои замки, как оказалось, опираясь вовсе не на терзаемую сверх всякой меры личность, но на ситуацию, в которой личность оказалась. Если уж на то пошло, все мы были к сумасшествию причастны, но лишь в Нессиме оно воплотилось, обрело способность жить и действовать. Краткий период в ожидании большой охоты на Мареотисе длился около месяца едва ли дольше. И для людей, близко с ним не знакомых, опять же ничего не произошло. Однако в дневниках его записи галлюцинаций занимают столько места, что поневоле возникает ассоциация с раковой тканью, наблюдаемой в микроскоп, - здоровые на вид клетки, потеряв голову, размножаются с невероятной быстротой, забыв о необходимости сдерживать себя.
Он шел по Городу, и встреченные по дороге таблички с названиями улиц являли собой серию адресованных ему шифрованных сообщений, - весьма недвусмысленное свидетельство сверхъестественного вмешательства, полного угроз, чреватого возмездием, - он только сомневался, кого будут наказывать, его или других. В витрине книжного магазина он увидел пожелтевший трактат Бальтазара и в тот же день, проходя через еврейское кладбище, наткнулся на могилу его отца - характерные еврейские имена, вбитые в камень, будто иероглифы вечной меланхолии европейского еврейства в изгнании.
Еще ему мерещились звуки в соседней комнате: нечто вроде тяжкого дыхания и затем, внезапно, бравурная игра на трех пианино сразу. Все это, он отдавал себе в том отчет, были вовсе не галлюцинации, но звенья оккультной цепи, логичной и постижимой лишь для умов, освободившихся от узких рамок причинно-следственных связей. Ему становилось все труднее носить маску нормальности - согласно общепринятым нормам поведения. Он шел путем Devastatio* [Опустошения (лат.).], описанного Сведенборгом.
Угли в камине взяли за обыкновение принимать причудливые очертания. Он проверял себя, гасил и поджигал их снова - жуткие пейзажи и лица никуда не исчезали. Его беспокоила также и родинка на запястье Жюстин. Во время еды он вынужден был так яростно бороться с желанием прикоснуться к родинке, что бледнел как полотно, и дело едва не доходило до обморока.
В один прекрасный день задышала вдруг скомканная простыня и продолжала дышать на протяжении получаса, принявши форму человеческого тела. Как-то ночью его разбудил легкий шорох крыльев, и он увидел похожее на летучую мышь существо со скрипкой вместо головы, оно сидело на каретке кровати...