Порочный наследник

– Не стоит беспокоиться. Если у меня будут неприятности, меня спасет моя настоящая любовь. – Изабель улыбнулась сестре, прекрасно зная, как такие заявления раздражали Викторию, и наслаждаясь каждой минутой ее мучений.

Виктория повела бровью в ее сторону.

– Мистер Брайс?

Изабель ничего не ответила.

Да, мистер Брайс!

Глава вторая

После обеда я была в музее. Когда я нахожусь в этом величественном здании, я не могу сдержать улыбку радости – у меня такое же настроение, когда я рисую в саду, делаю покупки на Бонд-стрит, гуляю по парку или посещаю бал. Однако прогулка по верхним залам Британского музея приносит мне еще больше счастья.

Главный библиотекарь, по-видимому, по-настоящему ценит картины из коллекции дедушки, предоставленные для выставки. Я рассказала ему о большой семейной галерее, которая была в доме до пожара много лет назад. Мне жаль, что столько картин было потеряно той ужасной ночью, но от этого я только все больше и больше ценю оставшиеся. Пейзаж с шато на склоне холма, кажется, находится в прекрасном состоянии. Я наблюдала за его установкой, и сегодня мне пришлось исполнять обязанности временно отсутствовавшего младшего библиотекаря и рассказывать историю картины группе дам. Это было замечательно!

Я благодарна, что могла провести по нескольку дней каждую неделю, ухаживая за картинами семьи, выставленными в таком прекрасном месте. Думаю, дедушка бы одобрил его. Я чувствую себя ближе к нему, когда я здесь, рядом с искусством, которое он так любил. Надеюсь, однажды у меня будет собственная галерея, где я буду прогуливаться мимо знакомых картин и здороваться с ними, как со старыми друзьями.

Слова на этой странице привлекли Реджинальда Грейплинга больше, чем предыдущая запись, эта информация взывала к нему, как песня сирены. Его пульс участился от возможностей, содержащихся в этом женском рукописном творении. Он уже дважды прочел эту страницу, и детали нового плана начали складываться у него в голове.

Он пришел сюда в поисках информации. Для этого подошла бы любая из сестер Фэрлин, но только одна из девушек так детально выписала каждую свою мысль, как будто специально для него обнажая свою душу. В эту холодную зимнюю ночь он нашел больше, чем искал, он нашел идеальный путь продвинуться вперед. Вскоре наступит теплая погода, и сезон вытащит все общество из их загородных домов. Это было слишком идеально.

– Да этот дневник – просто драгоценный клад, – пробормотал он себе под нос, восхищенно проводя пальцем вниз по странице. – Примите мою искреннейшую благодарность, леди Изабель.

Придя сюда, он надеялся узнать, кто составляет предмет интереса одной из девушек; где ее можно застать одну; что он мог бы использовать, чтобы заманить ее куда-нибудь подальше от семьи, – словом, что-нибудь такое, что могло бы помочь ему отплатить отцу семейства, лорду Ноттсби, той же монетой.

– Ноттсби, – выдохнул он. – Даже от его имени веет высокомерием, заносчивостью, будто все вокруг ему должны. – Уже скоро, пообещал он себе, отбросив эмоции и сосредоточившись на обведенном завитками и узорами тексте.

Эта сентиментальная писанина изменила все.

Фэллон взял с полки в углу своей библиотеки стопку старых дел и вернулся за стол. Хотя он и так слишком хорошо мог воспроизвести в памяти каждую деталь инцидента в Вестминстерском пансионе даже через четыре года после того, как произошло это ужасное событие, ему нужно было прочесть свои записи по делу еще раз. Нравилось ему это или нет, Грейплинг вернулся. Осознание этого заставило его сердце учащенно забиться, хотя шаги его по толстому ковру, покрывавшему пол, замедлились.

– Месть или незавершенное дело? Возможно ли, что и то и другое? – спросил он, обращаясь к портрету мужчины с добрыми глазами, висящему на стене между высокими книжными шкафами. Он не знал точно, кто этот человек, кроме того, что тот был его предшественником в этом доме, который он теперь называет своим и который также является штаб-квартирой Общества запасных наследников. Тем не менее Фэллон находил его присутствие в какой-то степени успокаивающим. Портреты – лучшие друзья, о которых может мечтать человек. Они способны выслушивать все ваши размышления, но они никогда не выдадут ни единой тайны – качество, которым он восхищался.

– Я докопаюсь до правды, – заверил он мужчину на портрете и покрепче сжал бумаги в руке.

Перейдя свободную половину комнаты из конца в конец, он бросил стопку на стол поверх других бумаг, потянулся за чайником, который всегда находился в углу, и наклонил его. Пустой.

– Миссис Фезерфитч! – позвал он, зная, что домоправительница находится сразу за дверью библиотеки.

– Никогда еще в своей жизни я не слышала таких криков из-за уборки пары шляп, – ворчала пожилая женщина, входя в библиотеку и вытирая руки о полы юбки.

Эта женщина никогда не меняла свою точку зрения о беспорядке в доме, хотя ее усилия существенно уменьшали количество шляп, записок на клочках бумаги и разбросанного повсюду мусора из карманов двадцати разных джентльменов, которые оказывались в главном зале. В штаб-квартире постоянно проживали члены Общества, и они нуждались в комнатах, на предмет чего экономка ворчала при каждой возможности.

– Однажды я даже услышала, – добавила она с возмущением, – как некоторые из них делали ставки на то, сколько времени потребуется, чтобы свести меня с ума этим беспорядком. Можно подумать, что я попросила их отправиться на войну!

– Прошу прощения, – сказал Фэллон, обогнул стол и снова уселся в кресло. – Я поговорю с ними, – добавил он и сделал пометку в уме в списке дел.

– Боже мой! У вас закончился чай? – всплеснула она руками, пересекая комнату. Прямоугольник чистого утреннего света, проникавшего сквозь самое дальнее окно, выходящее на улицу, осветил его письменный стол в углу комнаты.

– Чайник абсолютно сухой, – подтвердил Фэллон с улыбкой.

– Так не пойдет! Как вы без чая собираетесь удержать всю эту ораву в доме от попыток наброситься друг на друга? – Она взяла чайную посуду со стола, но не спешила уходить.

Миссис Фезерфитч изучала хозяина дома, и делала это часто. Он даже подозревал, что она ждала, когда его броня даст трещину. Если она хотела, чтобы они поведали друг другу о каких-то сентиментальных моментах, за которыми последовал бы долгий разговор об утратах – с потоками слез, утираемых платком, – то этого не произойдет. Особенно сегодня, независимо от даты в календаре.

Пускай сегодня ровно десять лет, как умерла Перл, но не об этой почти неизвестной никому другому потере он переживал. Его больше заботила… проститутка, чье единственное преступление заключалось в том, что четыре года назад она слишком приблизилась к мистеру Реджинальду Грейплингу.

Миссис Фезерфитч сглотнула, сморгнула навернувшиеся на глаза слезы, и на серебряном подносе у нее в руках задребезжал чайник. Ее можно было назвать эмоциональной, когда проявления чувств даже не требовалось. Но каким-то странным образом ему это нравилось. Это напоминало ему, что прочно укоренившаяся преданность – не к делу, а к человеку – все еще обитает где-то в стенах его дома. А это, в каком-то смысле, был самый обычный дом, даже если сентиментальность витала только в крошечной его части.

– Хотите чего-нибудь перекусить? Я как раз иду на кухню, – спросила экономка и перехватила поднос покрепче, чтобы остановить дрожание фарфоровых чашек.

– Нет. – Это был обычный ответ, который она получала от него каждое утро. Он никогда не менялся, но она все равно спрашивала.

– Однажды я заставлю вас поесть утром. Или в обед, если уж на то пошло. – И, энергично двинув плечом, она направилась в сторону коридора. – Нехорошо заниматься делами на голодный желудок.