Страница 11 из 17
Подобное видение имеет некоторые аналоги в древнем изобразительном искусстве, в частности, в греческой вазописи или в египетской живописи. Вообще, древняя живопись не знала перспективы, потому что перспектива навязывает определённую точку зрения на мир, показывает, каким его видит художник. А древние изображают, каков он есть на самом деле. Они считали невозможным выбирать перспективу. И, в сущности, в греческой вазописи всегда присутствует постоянный эпитет. Когда изображается пастух со стадом, это не значит, что он пасёт стада. Это значит, что он пастух. А когда на египетской фреске фараон изображён на троне – это не значит, что он восседает на троне, это значит, что перед нами – фараон. Это и есть постоянные эпитеты.
Такова основа гомеровского эпоса – это некая абсолютная точка зрения на мир. Это мир, увиденный глазами бога…
Греческая лирика VII–VI вв. до н. э
Возраст человечества насчитывает свыше ста тысяч лет. Мы даже не можем сказать в точности, каков он… Поэмы Гомера стоят на границе этого уходящего в даль прошлого эпического периода и начала этапа, который характеризуется тем, что из монолитной человеческой общности впервые начинает выделяться личность. На смену мифологическому приходит мышление, которое и сформировало в итоге тот тип человека, что существует по сей день.
Такой масштабный переворот в сознании не мог не вызвать к жизни совершенно новый тип культуры. Философ К. Ясперс справедливо обозначил его как осевое время, – это период примерно от VIII до II вв. до н. э. Если говорить о мире в целом, наступала эпоха библейских пророков, основателей зороастризма, буддизма, конфуцианства, первых греческих философов…
В литературе – это время рождения лирики. Хронологически оно приходится на VII–VI вв. до н. э., бурный период в истории Греции – разложение родового строя и постепенное становление греческого государства, которое окончательно складывается к V в. до н. э. прежде всего в Афинах.
Слово впервые обрело автора. По отношению к поэме Гомера такой вопрос просто не мог бы возникнуть. Гомер воспроизводит предание, рассказывает о том, что было: «Гнев, богиня, воспой…» Он, можно сказать, исполнил эту божественную песнь, обработал её, передал суть. А лирический поэт рассказывает о себе, о своём времени. Он сам и есть главное действующее лицо.
Если говорить о лирике в целом, она, как и эпос, тоже имела глубинные фольклорные корни. Это очевидно. Но её древние истоки иные, чем у эпоса. Лирика выросла из магии. Магия, магическое мышление – очень важные её составляющие. Прежде всего, это различные магические заклинания, заговоры. Допустим, чтобы вызвать дождь или избавить человека от болезни, жрецы, шаманы произносили особые заклинания. Но они непременно должны были обладать и какими-то особыми, выражаясь современным языком, экстрасенсорными качествами, иначе бы ничего не получилось. Помимо знания, от них требовалось ещё и некое собственное духовное движение…
Слово несло иррациональную, заклинательную силу. Этот момент сохраняется в европейской лирике на протяжении всей её истории. Она, конечно, уже перестает быть магической, но это особое внутреннее напряжение в ней всё же остаётся. Оно, вообще, всегда присутствует в поэзии. А иногда даже такие формулы возникают, хотя они, конечно, уже утрачивают прямую магическую направленность. Скажем, у Пастернака:
Звучит вполне как заклинание… Или, к примеру, строчки Мандельштама:
Вообще, в языке этот слой существен – слово действенно, само слово и есть действие. Как однажды заметил Пушкин: «Слова поэта суть уже его дела…»30
Кажется, только скажешь, а слово что-то меняет… Сейчас, конечно, это уже не магия, но всё же внутренне связано. Как след в языке, это проявляется по сей день, когда говорят: «Будь здоров!», «Спокойной ночи!», «Прощай» и так далее. Некоторые слова долгое время ещё сохраняли подобное действенное значение, например: «Извините». Сейчас это просто знак вежливости, а, скажем, ещё в пушкинскую эпоху одна такая реплика вполне могла удержать человека от дуэли. Всё это, повторяю, следы древних корней слова. Из этого пласта возникла лирика.
С одной стороны, лирика кажется чем-то глубоко индивидуальным. Автор всегда рассказывает о себе… Но в то же время в лирике всегда есть и некая обобщённость. Главные персонажи лирики – это местоимения. Имена в лирике, как правило, отсутствуют: «Я помню чудное мгновенье – // Передо мной явилась ты…». «Я» и «ты» здесь предельно обобщены. Каждый может ассоциировать себя с этим «я» и увидеть кого-то за этим «ты».
Не случайно греки высоко ценили поэтов. Их изображали на вазах.
Как правило, такой чести удостаивались лишь боги. В поэтах ощущалось нечто божественное. Божественная сила как бы нисходит свыше, вселяется в душу творца:
Вдохновение «требует поэта»… Это проявляется в одной сущестенной особенности: поэт пробует говорить о себе, изображает собственные переживания. Но в то же время он смотрит на себя с какой-то абсолютной, высшей координаты. Его «я» не совпадает с «я» лирика.
Приведу простой пример. Допустим, Пастернак пишет:
Так ведь раз «кончился» – не станешь писать стихи! Но это человеческая жизнь автора подошла к концу, а как поэт он продолжает жить в своих произведениях…
В основе лирики лежит переживание. Что это такое, наверное, каждому понятно, здесь нечего объяснять. Главное, переживание должно остаться в памяти. Оно должно выражать какой-то важный момент жизни. Это нечто значительное, глубокое, что оставило след в душе, может быть, объективно и несущественное, но субъективно – важное. Объективность здесь не играет никакой роли. Гнев Ахилла – это что-то объективное, а лирическое переживание – совершенно субъективно. Если для меня это имело значение, значит, это – переживание.
Отличительная особенность лирики – это стих. А что составляет основу стиха? Почему стихи мы всегда можем отличить от прозы, даже если они написаны на неизвестном нам языке? Единицей стиха является строка. Это самое главное, строки составляют его основу. А, кроме того, они соотнесены ритмически.
28
Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т. 2. С. 66.
29
Мандельштам О. Сочинения в 2-х томах. М.: Художественная литература, 1990. Т. 1. С. 131.
30
Устное высказывание Пушкина, приведённое Н.В. Гоголем в «Выбранных местах из переписки с друзьями».
31
Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. М.: Художественная литература, 1974–1979. Т. 2. С. 110.
32
Пастернак Б. Полное собрание сочинений. Т. 4. С. 523.