Дом смерти (ЛП)

Мы молча беремся за руки и по гальке подходим к кромке воды.

— Как красиво! — шепчу я, и мой шепот уносит рокотом волн, но это ерунда.

Клара и без меня видит эту красоту. А небо и правда такое красивое, что в груди что-то сжимается. Не обращая внимания на холод, мы запрокидываем головы. В таком удивительном, неземном зрелище царапающее шею жесткое одеяло кажется чересчур приземленным.

Не знаю, сколько мы так стоим, держась за руки и любуясь небесами. Наши глаза широко распахнуты, а рты приоткрыты. Над первой вспыхивает вторая зеленая полоса, обрамленная ярким фиолетовым свечением, которое расплывается во вселенной, как расплываются чернила на бумаге. Сквозь танцующие цветные вспышки то тут, то там проглядывают звезды, словно их тоже заворожило удивительное зрелище. Нас так захватило, что проходит не меньше получаса, прежде чем мы с Кларой смотрим друг на друга.

— Волшебство какое-то, — говорит она.

Я с ней согласен. Вся магия и все чудеса вселенной собрались здесь и сейчас только для нас двоих. Я крепче сжимаю ладонь Клары, и цвета в небе постепенно растворяются, превращаясь в обычную ночь. Представление подходит к концу. С бешеным восторгом я наслаждаюсь последними зелеными вспышками, пока нас вновь не окутывает тьма, украшенная отражениями звезд на блестящей поверхности черного моря.

— Как можно чего-то бояться, когда в мире столько прекрасного? — тихо спрашивает Клара, все еще глядя в небо. — В природе столько красоты! Зачем же ее бояться?

Только сейчас я замечаю печаль в ее взгляде. Иногда и Клару настигает страх. Ее жизнерадостность продиктована страхом перед лицом смерти. Пусть Клара не тонет в страхе, как тону я, но он таится прямо в ней.

— У русалок вечеринка, — говорю я.

— В смысле?

Клара смотрит на меня огромными сияющими глазами. Печаль исчезает так же быстро, как пришла.

— Где-то под водой русалки празднуют какое-то очень важное событие. Вот почему в небе были огни. Это волшебный фейерверк для русалок.

Клара улыбается. Ей понравилось мое объяснение.

— Я замерз, как черт знает кто, — говорю я и пытаюсь сдвинуть ноги, превратившиеся в ледяные колоды.

Носки промокли. Видимо, был прилив. Значит, скоро взойдет солнце.

— Я тоже. Пора возвращаться.

Мы забираем из пещеры свечу и бредем к дороге, закутавшись в одеяла и обнимая друг друга. Идти неудобно, поэтому мы постоянно спотыкаемся и смеемся. Голова Клары нечаянно бьется о мою, и я вздрагиваю.

— Наверное, твоему лицу досталось от русалочьей магии, — усмехается Клара. — Под глазом точно такие же цвета.

Вернувшись в дом, мы поднимаемся по лестнице. Вдруг Клара поворачивается, долго-долго смотрит на меня и говорит:

— Это было удивительно, правда?

В ответ я киваю. Не умею вести такие разговоры, но хорошо понимаю, о чем речь.

— Вообще все удивительно. Нужно это запомнить.

Она поднимается на цыпочки и целует меня. Неужели она намекает, что мы скоро сделаем «это»? Знаю, не должен я думать о таком после увиденного на пляже. Клара говорила о чем-то духовном. Но удержаться не могу. Ужасно хочется сделать «это» с ней, даже если я облажаюсь. Еще сильнее хочется сейчас, после повторного анализа. В мире куда больше тайн и загадок, чем та одна, что мы видели в небе.

Поцелуй становится отчаяннее. Клара засовывает мою и без того жадную руку себе под свитер, а сама впервые за все время гладит меня по ширинке. Кажется, я вот-вот взорвусь. Несколько секунд спустя Клара с улыбкой отстраняется. Мы оба тяжело дышим. В глазах у меня потемнело, как после удара Джейка, но на этот раз пульсирует вовсе не лицо.

— Светает, — вздыхает она.

Наше время подошло к концу. Клара снова меня целует, и этот поцелуй короткий и сладкий.

— Спокойной ночи, Король Русалок, — шепчет она и убегает к себе спальню, растворяясь во тьме.

— Может, нам всем дорога наверх, — говорит Том. Он лежит на своей кровати, засунув руки под голову и скрестив ноги, и пялится в потолок. — Может, другого не дано.

Я кошусь на Луиса, который копошится в мешке с туалетными принадлежностями, и мы вместе переживаем приступ парализующего страха. После визита в кабинет Хозяйки лазарет стал чем-то настоящим. Ни Клара, ни северное сияние, ни наша пещера с планом побега не спасают от мгновений, когда от одних только мыслей о лазарете выворачивает наизнанку. Насколько я знаю, никто не сдавал анализ крови заново. Хотя, возможно, кто-то и сдавал, но молчит об этом, как молчим мы с Луисом. Вот только я сомневаюсь. Двое могут хранить секрет. Если бы таких людей было больше, мы бы что-нибудь услышали. Кто-нибудь наверняка бы проговорился. А это значит, что скорее всего мы с Луисом такие одни, а с нашей кровью что-то не так, что бы там ни говорила медсестра. Люди всегда говорят «не нужно волноваться», даже если поводов для беспокойства хоть отбавляй.

— Я бы не возражал, — отзывается Уилл. — Тогда мы все были бы вместе. Наверное, будь мы все вместе, я б так не боялся. — Сегодня его лицо отражает все переживания, и он кажется еще младше, чем обычно. — Меня вот пугает как раз то, что я буду совсем один. — На секунду он замолкает. — Жаль, что мамам не разрешают приехать.

— Может, закончим этот разговор? — цежу я, притворяясь, будто мне скучно.

На самом деле сердце несется вскачь, а кожа стала липкой. «Говорят, кровь прямо из глаз брызжет». Жаль, что Уилл хоть иногда не может держать язык за зубами.

— Пришел бы ты в церковь, — встревает Эшли и смотрит на Уилла, продолжая складывать на стуле джемпер и джинсы. — С Богом одиночество тебе не грозит.

Уилл обалдело смотрит на него, а потом вдруг громко смеется:

— Не до такой степени мне страшно.

Я тоже смеюсь. Мы с Томом и Луисом переглядываемся и посылаем Эшли обратно в скорлупу невидимости. Большую часть времени все мы делаем вид, будто его вообще нет, и это идет на пользу всем сразу.

— Ноги никак не согреются, — бормочет себе под нос Уилл. — Буду спать в носках. В такую погоду нам должны давать дополнительные одеяла. Может, завтра найду ту добрую медсестру и попрошу у нее.

— Странно ведь, правда? — Луис уже залезает в постель. — Не знал, что у нас на севере так холодно.

Лично мне не холодно. Наверное, после ночных прогулок с Кларой выработалась привычка. Как бы ни было холодно в доме, это не идет ни в какое сравнение с ледяными дождями у моря.

— Все равно хочу знать, куда они свалили, — ворчит Том. — Чем нам теперь по утрам заниматься?

После обеда учителя уехали. Нас отправили по спальням, и мы через окно смотрели, как учителя, у каждого из которых было по одной сумке в руках, залезают в фургоны без окон. Все они болтали и смеялись, а у меня болело сердце. Они уезжали. Возвращались к своей прошлой жизни. Залезая в машины, они даже не оглядывались на дом. За полдником Хозяйка бродила между столами, но ни слова не сказала, хотя в столовой все шептались об уехавших учителях. О нашей с Джейком драке все забыли. Мысли каждого занимали учителя и попытки выяснить, что значит их отъезд.

— По-моему, кое-кто из медсестер тоже уехал, — задумчиво замечает Луис. — Учителей здесь было не так много. Наверное, среди них были медсестры в личной одежде.

Представить не могу, чтобы у медсестер была собственная одежда. В моем воображении их штампуют на какой-нибудь фабрике прямо в отутюженной униформе, с бесстрастными лицами и часами вместе сердец. Не люди они, и все тут. За исключением, может быть, той медсестры, что с нами разговаривала.

Каким-то чудом удается выбросить эти мысли из головы. Я думаю только о Кларе и о том, как она ко мне прикасалась прошлой ночью. Честно говоря, чтобы думать только об этом, никаких усилий прилагать не требуется. Клара весь день у меня в голове. Если я не мочусь в штаны от страха из-за мыслей о лазарете, то думаю о ней. Хотя даже в такие моменты все равно все мысли заняты ею одной. Будет ли она встречаться с Джейком, когда меня не станет? Не могу представить ее с кем-то другим. Не могу себя представить с другой девушкой. И совершенно не представляю дом без Клары.