Дом смерти (ЛП)

— И не важно, сколько нам осталось, — счастливо говорит Клара и кладет голову мне на плечо. — Все будет великолепно.

Позади нас отчаянно старается выжить в холоде пламя крошечной свечи, а впереди, с шелестом перебирая песок, лениво разлилось в ночи черное море.

— По-моему, все и сейчас великолепно, — говорю я, крепче прижимая к себе Клару.

— Да. Да, так и есть.

Прислонившись к неровной стене, мы снова целуемся, но на этот раз дольше. Клара дышит так же тяжело, как и я, и вдруг просовывает руки мне под куртку и под футболку. Когда ко мне прикасаются холодные пальцы, из горла вырывается какой-то звук. Нечто среднее между стоном и вздохом. Ничего нового со мной не происходит. Может быть, «этого» я никогда и не делал, но мне и раньше случалось доходить с девушками до таких вот ласк. Вот только теперь со мной Клара, а вокруг — совсем другой мир, и происходящее кажется совершенно незнакомым. Она прижимается ближе, а я неуклюже пытаюсь нащупать трясущимися пальцами пуговицы на ее куртке. Клара улыбается прямо мне в губы и ловко справляется с оставшимися двумя пуговицами. Распахивает куртку и вытаскивает из штанов край футболки, глядя мне в глаза. Я сглатываю подступивший к горлу ком, и мы опять целуемся. Пальцы Клары рисуют дорожки у меня на груди и животе. Мышцы сокращаются, все тело болит. До смерти хочется прикоснуться к Кларе, но сама мысль об этом приводит в ужас. Неловко просунув руку под футболку, я копирую движения Клары. Она мягкая и теплая и, как только я к ней прикасаюсь, стонет, не отрываясь от моих губ. Звук получается глубокий, земной и естественный. Взяв за запястье, она ведет мою руку выше, к лифчику. Сердце у меня в груди колотится так сильно, что, кажется, вот-вот разорвется. Я нащупываю хлопок и кружева, прикрывающие еще не знакомые округлости. Клара сильнее вжимается в мою ладонь, и я, пока не умер от страха или предвкушения, тяну ткань вниз. Мгновение — и моя рука на обнаженной груди. На секунду я застываю, не зная, что делать дальше. Будто подбадривая, Клара гладит языком мой язык, и я осторожно провожу по ее груди пальцами. Сосок твердеет, а дыхание Клары уже обгоняет мое собственное.

Нетерпеливо оторвавшись от меня, она сбрасывает куртку. На несколько секунд я растерянно и беспомощно впадаю в ступор. Вижу ее бедную, как мрамор, кожу и безупречные округлости груди — совсем не такой, у Джули Маккендрик. У Клары грудь меньше и выше. И потрясающе настоящая. Клара даже больше не Клара. По крайней мере у меня в мыслях. То есть она, конечно, все та же Клара, но как будто и нет. Все та же моя подруга, но теперь еще и незнакомка — таинственное создание, переполненное пугающими силой и властью. Русалка, вышедшая на берег. Ее губы приоткрыты, а руки уже у меня в волосах, тянут лицом к груди. Я наклоняюсь, и от запаха Клары кружится голова. Отчаянно надеясь, что все делаю правильно, прикасаюсь к соску языком и слегка посасываю. Рука растеряла весь страх и робость и уже тянется к другой половинке лифчика.

Ладонь Клары опускается мне на бедро, пальцы движутся вверх-вниз по джинсам, не задевая самого главного. Ужасно хочется повалить Клару на пол пещеры и тереться об нее, пока я не сдох от растущего напряжения. В голове бьется кровь. Точнее не только в голове. Закрывая глаза, я вижу звезды.

Поднимаю голову и снова целую Клару, на этот раз требовательнее, как будто куда-то тороплюсь. Страх и неуверенность смыло волной жуткого, но прекрасного желания. Через несколько секунд Клара отстраняется. Мы смотрим друг на друга, едва дыша. Знакомые незнакомцы. Мы уже не те, кем были раньше, но еще и не те, кем когда-нибудь станем. Клара волшебная. Теперь я даже сомневаюсь, настоящая она или нет.

— Надо возвращаться, — говорит она. — И заглянуть к Джорджи перед сном.

Я киваю. Еще не могу говорить.

Задув свечу, мы пускаемся в обратный путь. Идем молча, держась за руки, и время от времени улыбаемся друг другу. Мне хорошо, как никогда. Не мешает даже сумасшедшая похоть, роем пчел гудящая под кожей.

— Ты счастлив? — спрашивает Клара, когда впереди уже виднеется дом.

— Да. А ты?

— Тоже.

Когда я в очередной раз гляжу на дом, он уже не кажется таким большим. Ему нас не одолеть. Мы уедем и забудем о нем навсегда.

— Да не болен я. Честно. Просто нервничаю. Скоро все пройдет, — снова и снова повторял Генри каждому, кто готов был слушать.

Никто ему не верил. Все видели, что с ним что-то происходит. Что-то очень нехорошее. Приехав в дом, Генри вовсе не дергался, как ни старался убедить всех в обратном. Когда он стал бродить по коридорам в тщетных попытках взять под контроль непроизвольные движения рук и ног, за ним зачарованно наблюдали все обитатели. В том числе и Тоби. Все догадывались, в чем дело. Так бывает в фильмах о заложниках, где бандиты выбирают одного, чтобы пристрелить. А он недоверчиво озирается по сторонам и видит виноватые, но радостные лица остальных. Потому что их очередь еще не пришла. Генри предстояло стать первым.

Судороги у него начались на третий день. А до того жизнь в доме даже казалась каким-то веселым приключением. Никто еще толком не верил в происходящее. В комнате отдыха было не протолкнуться, обитатели спален непринужденно общались друг с другом, хотя Джейк уже тогда был заводилой. Все смотрели фильмы, которые он выбирал. Играли в игры, которые он предлагал. Все лгали друг другу о том, какую прекрасную или ужасную жизнь вели до того, как оказались здесь. В доме было не так тихо. Со всех сторон лился смех.

Поначалу ни спазмов, ни подрагиваний никто не замечал. Как знать, может быть, Генри всегда таким был. К тому же он явно не относился к числу тех, кого называют душой компании. Никто не обращал на него внимания. Тем более что со дня приезда он умудрился показать себя настоящим нытиком. Даже когда судороги сделались более явными (однажды он собирался засунуть в рот полную ложку хлопьев, но плечи свело, и он промахнулся), остальные лишь пожали плечами и вдоволь посмеялись. Генри казался всем нервным чудаковатым типом. Может быть, эти судороги — просто какая-то странная реакция на дом.

«Здесь какая-то ошибка».

— Это ненормально.

Первым, кто сказал об этом вслух, был Луис. Генри держался правой рукой за левое запястье, притворяясь, будто все в порядке, но Тоби видел, скольких усилий ему это стоило. Пальцы левой руки дрожали и сжимались, словно Генри пытался удержать задыхающуюся скользкую рыбу.

— Ты как, Генри? — спросил Уилл. — Может, тебе к Хозяйке смотаться?

— Все в порядке, — натянуто улыбнулся Генри. — Ерунда. Иногда бывает.

— Ну лады, — спокойно пожал плечами Уилл и стал дальше смотреть старый научно-фантастический фильм по телевизору.

Луис покосился на Тоби. Оба видели то, чего не видел Уилл, — ужас в глазах Генри. Дикий страх. Что бы ни рождало судороги, нормальным это не было.

Медсестры тоже не сводили с Генри глаз. Их бесстрастные взгляды повсюду следовали за ним и постоянно оценивали.

На третий день Генри сломался. Ни с того ни с сего. Было время ужина. Генри сидел за столом с ребятами из своей спальни и пытался есть суп. Сидевший рядом с ним мальчик пришел на помощь. Смотрели на них все. Потому что не смотреть было невозможно. Тоби, например, и не думал пялиться на Генри, но что-то в том, как другой человек медленно разваливается на куски, некой жуткой силой вынуждает смотреть. Особенно — когда это впервые.

Стол Джейка стоял как раз между столами Тоби и Генри. И Джейк тоже смотрел.

— Эй, Генри! — позвал он. — Неужто превращаешься в пускающего слюни имбецила? — Он сунул язык под нижнюю губу и заворчал, размахивая руками.

Все засмеялись. Тоби улыбнулся. Впервые они отвернулись от кого-то вместе, как одна команда. Мальчик, который помогал Генри есть суп, опустил ложку. Никто бы не пошел против Джейка.

Несколько секунд Генри молча смотрел на Джейка. В глазах Джейка горело злобное веселье, а глаза Генри казались черными безднами, глядящими на мир с убийственным, калечащим душу страхом, которого никто не понимал. Генри как будто находился в своем собственном пузыре, а все остальные — снаружи. Но, когда он вдруг расплакался, все встало на свои места.