Агар

Отец дал мальчику имя Аиб. Имя это он перед тем много раз слышал во сне от кого-то невидимого. В ночь же перед рождением сына этот невидимый явился священнику. Это был ангел. «Имя, которое ты слышал неполно, — сказал ему ангел. — Вторую его часть я назвал матери младенца, ибо избрал эту женщину родить сосуд Духа Божьего. Помни об этом и обращайся с ней достойно!» Когда священник рассказал служанке о видении, та призналась ему, что восемь ночей подряд видела во сне ангела — по описанию женщины, точно такого же, как и ангел из видения священника! — повторявшего каждый раз одно и то же: «Ваал! Ваал — второе имя ему! Радуйся, женщина! Ты носишь во чреве будущего Владыку мира и Спасителя!» На священника слова служанки произвели сильное впечатление, и он тотчас же дал ей свободу и сделал своей женой. О явлениях ангела родители Аиб-Ваала никогда никому не говорили, опасаясь привлечь к мальчику излишнее внимание церковного начальства и Красных Братьев — на это и рассчитывал Эвааль, когда планировал вмешательство дрона в сновидения родителей. Целью вмешательства было обеспечить надежную опеку ему самому, пока он будет беспомощен, и его матери — большее, что Эвааль мог тогда для нее сделать. До того не отличавшийся особой набожностью Архипатрит крепко запомнил слова ангела, и до конца жизни обращался с женой как с благородной и благочестивой праведницей, окружив бывшую служанку заботой и вниманием.

Мальчик рос и развивался, как самый обычный ребенок, только был он чуть способнее других детей, чуть умнее, чуть талантливее. Аиб-Ваал любил родителей и был послушным сыном. Он легко ладил с братьями и сестрами, рожденными архипатриту от других служанок и наложниц, прилежно учился в школе, дружил со сверстниками… Прошло восемь лет, прежде чем он начал вспоминать…

На одиннадцатом году жизни Аиб-Ваал сделал в себе удивительное открытие: оказывалось, у него была и другая, прошлая жизнь! С каждым новым днем мальчик вспоминал ту, другую жизнь, которая была намного длиннее жизни любого из смертных. Поначалу он даже решил, что он бог, но потом понял, что никаких богов нет, а есть лишь знания и невежество. Он вспоминал и вспоминал, пока не вспомнил все. Наступил момент, когда тот, кем был маленький Аиб-Ваал и тот, чей разум пребывал в машине, синхронизировались, став единым целым, и это уже не был прежний Эвааль. Теперь он был не только Эваалем — контактором-аивлянином, но и агарянином Аиб-Ваалом. В тот момент будущий священник и Патриарх и автономный дрон Эльлии стали симбионтами. И молодому человеку это нравилось, — он ощутил себя целостной личностью. Это было чертовски здорово.

Аиб-Ваал совершал этот обряд множество раз. Да, он был настоящим серийным убийцей! Это тяготило его. Это сводило с ума. Это было его проклятьем.

Но если бы он не стал идти тем путем, не стал Патриархом и верховным правителем планеты, вряд ли он скоро смог бы проделать ту немалую работу, что теперь была сделана. Многое было еще впереди, но это сделают ученики Аиб-Ваала — Патриарха-отступника, Патриарха уничтожившего Церковь.

Аиб-Ваал сделал то, чего не смогли сделать «еретики» из ставшего проклятым Синего Братства четыре века назад: создал оппозицию внутри Церкви и «пятую колонну» в элите общества, создал сильное сопротивление в низах. Он использовал абсолютную власть, для покровительства проклятым — крайне левым силам этого мира, в прошлом разрозненным, теперь же организованным и слившимся с Серыми Братьями. Теперь заодно с проклятыми был не только простой народ, но и интеллигенция, богачи, чиновники, священники…

Аиб-Ваал подорвал устои этого общества. Его стараниями молодежь из богатых семей была «поражена» либеральными настроениями, скептицизмом и — (о, Господь Всемогущий!) — «пагубными» идеями равноправия полов! Он «развратил» целое Братство, превратив мощнейшую церковную организацию в цитадель просвещения.

Ценой всего этого были жизни. Жизни разумных существ — гуманоидов, людей, как и он сам. И он винил себя. Он видел на своих руках кровь многих и многих тысяч тех, кого агарские мракобесы принесли в жертву своему Единому Всевышнему — пусть и несуществующему, но редкостному кровожадному ублюдку — Богу. В сравнении с теми тысячами, сотнями тысяч, те, кто умерли от его, Аиб-Ваала, рук непосредственно, были лишь каплей в черном кровавом море, но сегодня…

…сегодня он не прольет ни капли невинной крови!

— Настал день и час жертвы! — громким голосом объявил он. Установленные вокруг жертвенника камеры и микрофоны передавали его слова всему агарянскому человечеству.

Каждый священник в каждом храме; каждый прихожанин, в религиозном экстазе ожидавший совершения массового убийства или вынуждаемый страхом находиться в собрании безумцев и садистов; каждая одурманенная и покорно ждавшая смерти жертва; проклятые в своих убежищах и притонах, и даже космонавты на орбите — все внимали словам Патриарха. При этих словах архипатриты передали князьям Церкви священные ножи, которыми те должны будут наносить жертвам раны в требуемой чином священнодейства последовательности, суть которой была в том, чтобы жертва не умерла раньше, чем Патриарх закончит торжественную молитву. По окончании же молитвы, горла всех лежавших на стальных ложах юношей и девушек должны быть перерезаны руками Патриарха и первоархипатритов Собора Святых.

— Эта жертва, — произнес он далее, — станет истинной жертвой и последней жертвой!

Стоявшие вокруг жертвенника первосвященники с удивлением посмотрели на Предстоятеля: сказанных им слов не было в богослужебном чине, — все, кроме двоих — Абримелеха и Шедарегана. Абримелех приподнял одну бровь и посмотрел в упор на Шедарегана; Шедареган уставился в ответ на генерал-архипатрита и едва заметно обнажил кончики клыков в странной улыбке.

— Других жертв не будет! — добавил Аиб-Ваал. — Потому, что жертвы бессмысленны, когда они приносятся тому, кого нет!

В храме повисла тишина.

— И даже если бы оказалось, что Бог, требующий от вас убийств ваших детей, сестер и братьев, на самом деле существовал, — Аиб-Ваал возвысил голос, — вам бы следовало задуматься над тем, стоит ли вам поклоняться этому Богу…

Правитель планеты и окинул взглядом своих белых глаз замерших в недоумении священников и прихожан.

— Но я, ваш Император и Патриарх, говорю вам: Бога нет! — сказав это, он сбросил с себя разноцветные патриаршьи ризы, оставшись стоять посреди жертвенника в темно-синем светском костюме и голубой блузе с белыми манжетами. От прежнего облачения на нем осталась одна корона.

— И я, ваш Правитель, говорю вам, что упраздняю Церковь и приговариваю ее священников к казни! Это и будет последняя жертва!

После этих слов Аиб-Ваала пятеро из окружавших жертвенник первосвященников и шестеро прислуживавших архипатритов вспыхнули и стали гореть заживо, вопя и источая запах жареного мяса. Абримелех отшатнулся от вспыхнувшего рядом с ним архипатрита.

Одновременно с тем снаружи стеклянного барьера вспыхнули все священники, кроме одетых в серые одежды.

Поднялся вопль. Прихожане в испуге сторонились живых факелов. Заозиравшиеся по сторонам «святые псы» выхватывали оружие — лазерные ножи и пулевые пистолеты. По «псам» тут же открыли огонь из толпы, — стреляли лазерами, в некоторых почти в упор. Некоторые из серых священников достали из-под риз пистолеты и стали добивать горящих.

Внутри стеклянного ограждения в живых оставались Аиб-Ваал, Шедареган, Абримелех, еще один из архипатритов — лицо священника скрывал накинутый на голову капюшон — и шестнадцать жертв, пристегнутых ремнями к железным ложам. Разбросанные вокруг жертвенника обугленные тела первоиерархов и их прислужников не подавали признаков жизни.

Абримелех стоял на месте и смотрел на происходившее вокруг. Шедареган и стоявший рядом с ним архипатрит (между этими двоими и Абримелехом было около десяти арашей), а также двое священнорабов (до них были все двадцать) внимательно следили за ним — взгляды их были холодны и не предвещали ничего хорошего. Тем не менее, Абримелех искусно скрыл охватившее его волнение и страх.