Страница 30 из 35
Когда луч солнца упал на материю, глазам стало больно смотреть. Портниха вначале предлагала совсем иное сочетание красок, уверяя, что сама Дженни такая яркая, что ее красота нуждается только в элегантном обрамлении. Но Дженни, боясь затеряться в пестрой толпе, не последовала совету. Теперь она раскаивалась, но было поздно.
Пасторша тоже не приняла совет портнихи надеть черный костюм, а пожелала платье зеленого цвета. И сколько ее ни уговаривала Дженни, она заказала себе ярко-зеленое платье и такого же цвета шляпу. Мало того – собираясь на скачки, мать еще и надела ожерелье, подаренное ей на свадьбе Наль, что окончательно ввергло Дженни в отчаяние.
– Вы, мама, столько лет ездили на скачки, неужели вы не заметили, что туда ожерелья не надевают! – запротестовала Дженни. И только ее категорическое заявление, что она сейчас же разденется и останется дома, заставило пасторшу снять бриллианты и прикрыть свою толстую белую шею.
Плотная фигура пасторши казалась втиснутой в облегающий зеленый футляр. Когда-то красивые формы давно утеряли свою прелесть, но владелица их, привыкшая слыть красивой женщиной, все еще считала себя таковой, в чем ее убеждали легкие и мимолетные победы. Дженни боялась, что их яркие туалеты, совершенно не сочетавшиеся по краскам и оттого выглядевшие еще безвкуснее, привлекут внимание толпы. Теперь Дженни понимала, что обе они плохо и вульгарно одеты. Но было уже поздно что-либо менять. Друзья матери уже приехали за ними.
Дженни с тоской посмотрела на жалкий наемный экипаж, в который были впряжены две клячи. Перед ее мысленным взором тут же возникла элегантная коляска, ежедневно приезжавшая за Алисой. Она еще раз вспомнила, что Алиса с отцом сейчас находятся за городом, и теперь подумала об этом с облегчением.
Экипаж тронулся. Пасторше казалось, что она выглядит очаровательнее своей дочери, хотя она и любила ее горячо, до обожания. Но сейчас Дженни была хмурой и совсем неинтересной. Мать с дочерью, с самого того вечера, когда ни Алиса, ни пастор не вернулись домой, больше о них не говорили. Но каждая знала, что мысль об Алисе гвоздем сидит в сердце другой. Щебеча пташкой, пасторша считала, что украшает собой путь на скачки, а Дженни сгорала со стыда и досады из-за бестактности и бестолковости матери. Она была рада, когда они наконец приехали. Сделав над собой усилие, Дженни постаралась улыбнуться своему кавалеру, предложившему ей руку. Она сразу же убедилась, что опасения ее были верны: несмотря на многотысячную толпу и яркость летних туалетов, их рыжие головы и кричащий цвет платьев не остались незамеченными и вызвали среди публики фривольные замечания.
С трудом отыскав свои места, Дженни и пасторша сели и стали рассматривать публику. Кавалеры обратили их внимание на то, что занимаемые ими места находятся почти напротив королевской ложи. Высший свет, правда, не спешил рассаживаться. Кавалер Дженни, с которым она совсем недавно познакомилась, оказался очень сведущим по части конного спорта. Он объяснил ей, которые из лошадей вызывали наибольшие споры и надежды. Сам он не играл, но предлагал Дженни поставить на какую-нибудь лошадь, говоря, что ей сегодня повезет. Дженни отказалась, зато пасторша сделала ставки на нескольких лошадей.
Наконец, ложи тоже стали наполняться публикой. Только три из них еще пустовали, одна из них была королевской. Но вот послышался какой-то гул, возбуждение пробежало в толпе, – люди передавали друг другу, что прибыла королевская чета.
Раскланявшись с приветствовавшей его публикой, король подал знак к началу скачек. Дженни и пасторша, рассмотрев королеву и дам из ее свиты, еще раз поняли, насколько верны были советы портнихи. Даже в пестрой толпе их туалеты выглядели кричаще. Разглядывая публику в ложах, Дженни вдруг слегка вскрикнула, побледнела и опустила свой бинокль.
– Что с тобой? – с беспокойством спросила пасторша.
– Я уколола палец о брошь, – небрежно ответила Дженни, – но теперь уже все прошло.
Скачки шли своим чередом, но Дженни ничего не слышала и не видела, кроме одной ложи. Она даже не замечала, что ее кавалер пристально наблюдает за ней. Он тоже направил свой бинокль на соседнюю с королевской ложу, от которой не могла отвести взгляда Дженни. Мистер Тендль, как звали кавалера Дженни, увидел в этой ложе двух изысканно одетых, необычайно красивых молодых женщин, за которыми высилась величественная фигура лорда Бенедикта, о котором столько говорил Лондон в этом сезоне. Рядом с лордом он заметил своего приятеля Сандру, чему немало удивился. Ему казалось, что Сандра просто болтает о своем знакомстве с лордом, а все оказалось правдой.
Затем Тендль увидел Николая и пастора, о котором ничего не знал, и лорда Мильдрея, которого много раз видел вместе с Сандрой и знал, что это его большой друг.
– Кто именно занимает ваше внимание в ложе лорда Бенедикта? Вы знаете Сандру, мисс Уодсворд? – спросил он свою даму, выказывавшую все признаки расстройства.
Дорого бы дала Дженни, чтобы вернуть себе самообладание и не выдать разрывавшей ей сердце тайны посторонним людям. Мысль, что мать увидит Алису и пастора и со свойственной ей бестактностью и невоспитанностью начнет сейчас же выкладывать о них всю подноготную, была для Дженни невыносима. Раздражение ее еще больше усилилось от сознания, что она сама привлекла внимание соседа к ложе лорда Бенедикта. Ей даже показалось, что взгляд лорда в ту минуту упал на нее. Но от этого, к ее удивлению, ей не стало тяжелее. Напротив, что-то чистое, как прохладная струя воздуха, вдруг освежило ее. Пасторша, услышавшая имя Сандры, спросила:
– Разве Сандра здесь? Вы его видите, мистер Тендль?
– Да нет, мама, мистер Тендль просто рассказывает мне о Сандре, – выразительно глядя на своего кавалера, ответила Дженни.
В это время, как назло, индус встал с места и, перегнувшись вперед, подал Алисе коробку конфет. Он и раньше выделялся среди британцев своей внешностью, а сейчас, в светлом костюме, выглядел особенно импозантно. На него и его очаровательных соседок, уже давно начавших привлекать всеобщее внимание, направились сотни биноклей, в том числе и бинокль леди Уодсворд-старшей.
– Ах, так вот какие штучки откалывают наши тихони! Вот как! Мы сидим на трибуне, а они в лучшей из лож! Ну, милейшая Алиса, это вам даром не пройдет!
Пасторша просто впала в бешенство. Шляпа ее съехала набок, на щеках выступили красные пятна, глаза метали молнии. Она стала безобразной. Бедная Дженни, знавшая по опыту, что теперь уже ничто не удержит в границах приличия ее мать, ломала голову над тем, как бы уехать со скачек и увезти ее домой, не дав ей устроить какой-нибудь скандал. Пасторша уже была готова вскочить со своего места и бежать к ложе лорда Бенедикта, чтобы изругать дочь и мужа, как вдруг почувствовала, что ее точно пригвоздила к месту чья-то рука и она была не в силах произнести ни слова. Она поняла, чей взгляд настиг ее и кто удержал ее в границах приличия.
Между тем скакуны и жокеи сменяли друг друга. Страсти людей, их азарт и жадность то стихали, то разгорались снова. Но в сердцах Дженни и пасторши ни на минуту не утихал сжигавший их огонь злобы, ревности и зависти.
– Посмотри, Алиса, мы считали, что наши туалеты слишком яркие. А вон там два платья, фиолетовое и зеленое – вот это краски! В Испании – и то было бы слишком ярко. Даже у нас в Азии таких красок не найдешь, – смеясь, говорила Наль.
Алиса, а вслед за ней пастор, Сандра и лорд Мильдрей подняли свои бинокли и посмотрели в ту сторону, куда смотрела Наль. У всех одновременно вырвалось: «Ах!» На лице Алисы, таком спокойном за мгновение до этого, не осталось ни кровинки.
– Что случилось? Что с тобой, дорогая? – спрашивала Наль, не узнавшая ни Дженни, ни пасторши на далеком расстоянии.
Алиса, мгновенно подумавшая о здоровье своей подруги, овладела собой, улыбнулась Наль и сказала, что действительно туалеты дам кричащи и есть чему поучиться на их примере. И тут же перевела разговор, спрашивая, отчего так сосредоточенно молчит Николай.