Страница 11 из 15
Гитлер – человек душевнобольной, шизофреник с незаурядным мышлением, целеустремлённый дегенерат, садист. Добавьте к этому запущенный сифилис мозга. Всё это породило манию величия, ибо все те скрупулёзно планируемые и методически осуществляемые зверства над людскими массами противоестественны, не свойственны человеку нормальному.
– Всё это так, Мариам. – Яковлев на минуту задумался, словно пытаясь сказать что-то важное. – А те успехи, что были достигнуты в промышленности и экономике Германии, передел мира, захват стран Европы и, наконец, успехи гитлеровцев на первых порах наступления на Россию не венец его особого ума или таланта, а достижения его окружения: опытных и закалённых в войне и муштре военспецов, вышколенных стратегов молниеносной войны.
– Без них Гитлер, как и Александр Македонский без вымуштрованной армии, не достиг бы успеха на арене новой мировой войны.
В какой-то степени я разбиралась в военном деле, знала историю многих войн, изучала структуру царских войск, потому что многие годы трудилась над эпопеей Кавказских войн двух минувших столетий.
– Тут вот что меня мучает, Мариам. Под Сталинградом меня познакомили с пленным немецким приват-доцентом, показали его статью, где он полностью признал идеи Гитлера. – Яковлев перебрал стопку журналов и, найдя нужный, стал листать его. – Послушай-ка, что он пишет: «Все вы – славяне, латины, англичане – все вы, представляющие в мире разнузданную некультурность, потеряете в борьбе все свои силы и не в состоянии будете противостоять в дальнейшем организованным влияниям. Потому что война не кончится, даже когда армии разойдутся по квартирам. После этой войны начнётся другая – бескровная, но ещё более беспощадная. Текущая война даёт вам только предвкушение войны будущего, войны, которую мы будем вести с вами после заключения мира. Рано или поздно вы попадёте к нам в руки. Не так скоро, но это случится. Это неизбежно. Когда кровь ударяет вам в голову, вы теряете самообладание, влезаете в драку, как бешеные. А когда успокоитесь, впадаете в вялую леность, в детскую беспечность. Вот тут-то мы вас и подстережём…»
– Сумасшедший учёный! А может, он в чём-то прав, особенно в оценке мягкотелости русских, их доброты, миролюбия, доверчивости.
Николай Андреевич задумался и устремил свой усталый взгляд в никуда. С возрастом память у людей слабеет. Человек может забыть, что было вчера, но прошлое и даже события далёкого детства помнит ясно. И в памяти Николая Андреевича, словно в компьютере, сохранилось всё, даже мельчайшие события грозной фронтовой жизни, которую ему пришлось пережить от начала до конца.
– Я, уважаемая Мариам, никогда себя не чувствовал рабом, – с каким-то напором в голосе стал говорить Николай Андреевич. – Знал, что есть состояние зависимости от того, что происходит в семье, в стране, в конкретной ситуации. Страна, которая в начале двадцатых провозгласила, что строит коммунизм, на самом деле строила армию, где всё население было военнообязанным, все были солдатами. И любые отклонения вправо-влево карались смертью.
– Вот-вот, это и есть самое страшное…
– А что вы хотите, мы жили так потому, что был закон военного времени, а не потому, что Сталин плохой.
– Сталин был порождением той страшной реальности, а не её источником. А вера в коммунизм была анестезией. Это я как врач говорю: неосознанной анестезией. Чтобы русским людям, мягким, мечтательным, незлобивым, стать армией, нужна была какая-то сказка, чтобы они поверили, что будут лучше, разумнее. А вам отвечу так: отдельные люди, может быть, и будут лучше, но человечество улучшить нельзя. Говорю вам это ещё и с позиции прожитых лет, а мне за семьдесят: человечество улучшить нельзя. И понятно, что никакого коммунизма не наступит. А значит, и никакого благоденствия. Может быть, только конкретное улучшение тех или иных ситуаций.
– Но Гитлер ещё хуже Сталина. У нас не было выбора. Когда он это понял, как и то, что войны не избежать, стал готовиться к войне. Победить Гитлера, победить фашизм – было единственным способом нашего спасения.
Я решила сменить тему. Знала, что мой собеседник большую часть жизни отдал армии, защите Отечества. В годы войны Николай Андреевич занимал должность заместителя начальника войск связи 1-го Белорусского фронта. Организовал и обеспечил проводной связью и оборудованием многочисленные узлы связи различных пунктов и управления штабов всего фронта. Потому и задала такой вопрос:
– Начальник штаба несёт ответственность за своевременную и непрерывную работу связи, ставит в известность начальника связи о намерениях командования, а кто осуществляет общее руководство службой связи?
– Командующий фронтом. У меня это были Тимошенко, Жуков, Рокоссовский. Они определяли стратегию связи, места расположения пунктов управления, удобных для руководства. Ставили перед начальниками подразделений задачи по организации связи. Планируемые командные пункты фронта нужно было оборудовать всеми необходимыми средствами связи, учитывая необходимость непрерывного управления войсками. Этим мы и занимались. Тут в чём ещё сложность, Мариам.
Маневренный характер военных действий и резкие изменения в обстановке на фронтах требовали частых переносов пунктов управления, что осложняло работу штабов. А им надо было поставить перед нами задачи, указать ориентиры предстоящей операции, определить предполагаемый темп наступления по этапам операции. Тут уж к нам, связистам, предъявляли требования по обеспечению управления войсками.
И странно: Николай Андреевич все военные годы находился в огне пожарищ, в гуще жесточайших сражений, под ураганным огнём, под градом свинца, преодолевал бурлящие потоки воды и обвалы разрушенных зданий, и, казалось, моему герою везло. Но всё это было относительно. Предельное напряжение нервов, постоянная тревога, тяжёлые физические перегрузки в жару, стужу, во время распутицы и бездорожья, отсутствие крыши над головой и нормального питания, тяжёлый прерывистый сон подточили здоровье полковника Яковлева. В ходе войны в условиях постоянной опасности и предельного физического и психического напряжения он, как, впрочем, и все фронтовики, не болел. Яковлев вспоминает:
– Главным ощущением была усталость и склонность ко сну в моменты короткого затишья, привалов или выхода из боя остатков роты на отдых, переформирование.
Когда же отшумели бушевавшая четыре года военная стихия и не сравнимая ни с чем радость победы, Николай Андреевич, окунувшись в непривычную тишину и покой мирных будней, расслабился. И тут его казавшееся железным здоровье стали одолевать недуги, один за другим. Четыре года мне потребовалось на то, чтобы он хоть как-то восстановил утраченное здоровье. Оптимист по натуре, он не роптал, не жаловался, а, улыбаясь, говорил: «Мне нужно просто отоспаться и попитаться». Наверное, это мечта всех фронтовиков. «Сколько можно спать?» – говорил он, решительно поднимаясь с постели, даже когда ему было плохо. «Хватит угождать чреву, – повторял про себя, нехотя отодвигая еду. – Надо браться за дело».
Когда мне сообщили о том, что Николай Андреевич скоропостижно скончался, я поспешила в его дом. Жена, Антонина Ивановна, рассказала мне, что в полдень Николай Андреевич попросил принести свежего мяса. Сам измельчил и вышел во двор, чтобы покормить птенца сойки, которого подобрал с перебитым крылом и поместил под решето на высокой бочке, стоящей во дворе. Глупый птенец не ел рассыпанную перед ним пищу, а предпочитал брать её со рта хозяина или хозяйки. Вот так Николай Андреевич и кормил своего крылатого подопечного. И вдруг Антонина Ивановна увидела, как муж, схватившись за край бочки, положив руку на сердце, стал медленно оседать. Бросилась к нему, пытаясь поддержать, стала звать на помощь соседей. Николай Андреевич был спокоен и недвижим. Врач подоспевшей «скорой помощи» констатировал смерть.
Он умер стойко, как солдат. В доме суетились женщины, родственники не успевали съехаться. Я уселась в саду на топчане, под грушевым деревом, где обычно отдыхал Николай Андреевич, и предалась печальным думам. Лёгкая смерть без мук, без страданий. В этой связи вспомнила одного русского полководца времён Кавказской войны, фельдмаршала князя Александра Барятинского, человека потрясающей судьбы.