Страница 11 из 20
Глубоко не вникая в политику, но хорошо зная жизнь села, я не сомневалась в правоте теории Бухарина, который, как я понимаю сегодня, был против того, чтобы у крестьян отбирали всю землю.
Что ж в том плохого, что Николай Иванович настаивал на том, чтобы людям были оставлены приусадебные участки наряду с создаваемыми колхозами. Что также нужно оставить крестьянину хотя бы минимальное количество крупного и мелкого скота. Что крестьянин привык кормиться и кормить семью за счёт собственного хозяйства – эту привычку он вобрал в себя с молоком матери.
Коллективные хозяйства можно создавать на добровольных началах и даже где-то в принудительном порядке.
Крестьяне будут отдавать часть своего труда коллективным хозяйствам.
Они сами и члены их семей найдут время для обработки своих участков, для ухода за скотом и будут кормиться за счёт собственного хозяйства.
Но если мы отберём у крестьян всё, они превратятся в иждивенцев колхоза, то есть государства. Общественное – значит, ничьё, а раз ничьё, значит, его можно брать, нарушая законы.
А брать будут те, кто станет во главе хозяйства. Глядя на них, станут воровать и рядовые.
В конце концов, лишившись заинтересованности собственников, часть крестьян предастся лени, безделью.
И ещё надо учесть, что, если крестьянам будет оставлена часть земли и скота, у него могут образоваться излишки, которые он будет реализовывать на рынках или сдавать в приёмные пункты при колхозах.
Вот так я поняла «Теорию устойчивости мелкотоварного производства», созданную Бухариным.
Но «корифей всех наук» обвинил Николая Ивановича в связи с Троцким, шпионаже в пользу иностранных государств и подготовке покушения на его бесценную жизнь. Хотя известна странная привязанность Сталина к Бухарину, к Бухарчику, как он его называл. Возможно, это была та самая ситуация привязанности палача к жертве.
Известный в семидесятых годах писатель и журналист Леонид Лиходеев, отдыхая в Кисловодске, поделился на встрече с местными литераторами замыслом написания романа о Николае Бухарине. Он говорил, что вероломный Сталин предложил ничего не подозревающему Бухарину написать проект Конституции и командировал его в Париж – как раз накануне процессов по Каменеву и Зиновьеву, обвиняемых в убийстве Кирова.
Сталин не хотел возвращения Бухарина в страну, чтобы громогласно объявить: «Бежал, спасая свою шкуру от гнева народа, к своему хозяину Троцкому». Сталин хотел оказаться в роли доверчивого и обманутого благородного вождя, что давало ему возможность ещё раз подчеркнуть свою прозорливую настороженность к Бухарину. Но Бухарин вернулся, и, как мы знаем, вернулся на верную смерть.
Было сфабриковано дело «антисоветского правотроцкистского блока» – обвинялись два десятка человек.
Все они под воздействием невыносимых пыток признались не только в означенном выше, но и в убийстве Кирова, умерщвлении Горького, Менжинского, Куйбышева и подготовке террористического акта в отношении Ежова.
Восемнадцать обвиняемых во главе с Бухариным были расстреляны, остальные получили сроки.
Расстрел – высшая кульминация, развязка в «игре жизни», с мистической точностью разыгранная режиссёром Сталиным. А новую Конституцию, написанную Бухариным, приняли без изменений, назвав «сталинской».
Что можно было ожидать от правителей, если сельскохозяйственный отдел ЦК возглавлял сапожник – Лазарь Каганович.
Благословляемые Сталиным «сапожники», неспособные отличить лопух от подорожника, ликвидировали кулачество как класс, вместе с подкулачниками.
Часть из них, наиболее сопротивляющиеся, были расстреляны, а большинство выселены на Север, в голодные, безводные степи и обречены на вымирание.
Но те, кто выжил, унаследовав от предков завидную смекалку и трудолюбие, зарылись, спасаясь от стужи, в землянки, вырыли колодцы, куда собирали снеговые и дождевые воды, построили избы и заставили землю родить такие урожаи, каких не давали колхозы плодородного Черноземья.
Партийный делёж
Вот вы сами, товарищ Лукашов, не могли взять в толк, почему такие деятели, как Сталин, руководствуются не простыми человеческими понятиями порядочности, добра и зла, а обязательно подводят «классовую платформу». Ну, расстреляли врага, это закономерно и понятно каждому: борьба идёт. Элементарную вежливость большевики забыли в пылу борьбы – вот тут и надо искать разгадку.
Имя Сталина до революции и в годы переворота никем и нигде не упоминалось. Даже в Закавказье он как политический деятель до 1910 года заметной роли не играл. В предоктябрьский период и после переворота он искусно лавировал между Троцким и Лениным.
В личных побуждениях Сталин не останавливался ни перед какими моральными и нравственными устоями. Его отличало внешнее спокойствие, немногословие, исполнительность перед теми, кто стоял выше его, и высокомерие, грубость и пренебрежение по отношению к подчинённым.
В дискуссии, возникавшие между сторонниками Ленина и Троцкого, он не вмешивался, но внимательно следил за их ходом и становился на сторону большинства.
Одно время, перед Октябрьским переворотом, когда Троцкий проявлял более активную и решительную деятельность, Сталин постоянно увивался возле Троцкого.
Позднее, когда убедился в том, что ведущая роль в революции семнадцатого года и после неё принадлежит Ленину, стал сторонником Ильича.
До 1922 года, то есть до случайного, необдуманного назначения Сталина генсеком, среди окружения Ленина и старых революционеров-подпольщиков его имя не котировалось, и многие с ним просто не считались.
В свою очередь, Сталин терпеть не мог смелых, принципиальных, прямых ветеранов партии.
В те первые годы становления советской власти тяжёлая обстановка сложилась не только в стране, но и внутри большевистской партии.
Видя, что её ряды засорили всякого рода перерожденцы, карьеристы, двурушники и морально разложившийся сброд от люмпенов, компрометирующие советскую власть, Ленин решил провести чистку партии в 1921 году.
Для этого при городских и районных организациях были созданы специальные комиссии. «Комиссары», заручившись биографическими данными стоящих на учёте партийцев, в присутствии коллективов, где работали большевики, занимались разбором их деятельности в прошлом и настоящем.
Таким образом правящая партия в какой-то степени очистилась от людей, недостойных в ней состоять.
В непогрешимости своих соратников Ленин не сомневался. Их заблуждения прощал – после того как они сами, осознав свои ошибки, соглашались с его доводами.
Надо сказать, многие из них были людьми, увлечёнными благими идеями Маркса, где-то идеалистами. Но большинство тех большевиков – соратников Ильича, как и он сам, были люди образованные, культурные и по-своему оценивали проявления «красного террора» в ответ на «белый террор».
В отношении Сталина, к которому он вначале относился с некоторым доверием, у Ленина появилась настороженность и беспокойство, в особенности когда Ильич заболел, а близкие люди стали говорить ему о высокомерном, грубом, пренебрежительном отношении новоиспечённого генсека к деятелям Советского государства, перед которыми он ещё недавно лебезил.
И Ленин понял, что совершил ошибку, выбрав на пост генерального секретаря партии Сталина.
Не желая обидеть соперничавших между собой достойных претендентов на этот пост, он остановил свой выбор на личности, занимавшей индифферентную позицию, в надежде, что продержится Сталин недолго.
Но, как изволите видеть, индифферентный оказался бестией.