Страница 6 из 19
Али-Султан говорил, что в городе много разных увеселительных заведений, где подают хмельные напитки, где потерявшие приличие парни и девушки танцуют чуть ли не до рассвета, обнимая друг друга у всех на виду. Разве это может привести к хорошему? Зачем нужны эти легкомысленные заведения? Разве нельзя было городским властям ограничиться чайханами, харчевнями? Зачем устраивать оргии в ночное время? И драки там случаются. Да и как им не быть, если над разгорячённой молодой кровью не властвует здравый разум, а от водки да вина туманится рассудок. Выпившие мужчины даже здесь, на свадьбах, не раз устраивали потасовки, а что уж говорить о городе…
Не ведал Амир-Ашраф покоя ни днём ни ночью, когда сыновья были на фронте. И сейчас тревожные мысли часто волновали его. И потому хотел он поскорее женить Селима – умерить его молодые страсти, привязать к дому, к семье. Но Селим в ответ на все его разговоры о женитьбе или молчал, или отшучивался. Почему? Уж не потому ли, что его сердце заняла девушка-иноверка, неизвестного рода-племени, и он никак не может избавиться от этой любовной занозы?.. Вон Али-Султан из-за любви чуть не поплатился головой. Может, и Селима ждёт то же самое?..
Мысли Амира-Ашрафа всё время возвращались к загадочному письму, которое при каждом движении шуршало во внутреннем кармане бешмета. Оно было толстым, увесистым. Наверное, не один лист бумаги исписала эта неизвестная женщина. Но о чём же она могла так много написать? Нет, это не простое сообщение новостей. В письме что-то необычное, серьёзное…
За всю ночь Амир-Ашраф почти не сомкнул глаз.
После утреннего намаза, выйдя из мечети, направился не на площадь, как делал это всегда, а, постукивая о камни кизиловой палкой, быстро зашагал к сакле Али-Султана.
– Садам алейкум, брат мой Али-Султан! – приветствовал он старого друга.
– Ваалейкум салам, брат мой Амир-Ашраф! Что тебя привело ко мне?
– Что спрашиваешь? – прервал его Амир-Ашраф. – Я же не из Багдада, а из соседнего дома.
– Что-нибудь случилось?
– Да нет, ничего не случилось.
Амир-Ашраф стоял в нерешительности, не зная, как быть. Он всё ещё колебался – вскрывать конверт или нет. Да, читать чужие письма нехорошо. Но ведь он же не враг своему сыну? И если даже в письме будет что-то такое… Не станут же они с Али-Султаном рассказывать об этом другим. На голове у них папахи, а не платки.
Амир-Ашраф решительно сел на ковёр и тихо спросил:
– А где Набат?
– Вышла куда-то. Может, отправилась в магазин за сахаром.
– И слава Аллаху, лучше, чтобы она не слышала.
– Чего не слышала? – удивлённо спросил Али-Султан.
– Того, что написано вот в этом письме, – ответил Амир-Ашраф, доставая из кармана толстый конверт. – Селиму адресовано. От женщины, от русской…
– Ну и перешли ему. От кого бы оно ни было. Тебе-то зачем знать чужую тайну?
– Как это, зачем? Я отец ему или…
– Но он уже взрослый человек и может переписываться с кем угодно, – пожал плечами Али-Султан.
– Так-то оно так, – кивнул Амир-Ашраф. – Но письмо из Рязани, пришло на наш адрес. Видно, Селим не переписывается с этой женщиной. И она сама написала ему. А зачем? Я хочу знать: что пишет ему женщина из далёкой стороны. Мало ли что случается в жизни. Давай-ка всё же прочтём. Если в письме нет ничего особенного – заклеим конверт и я отправлю его в город с кем-нибудь или вручу Селиму сам, когда он приедет сюда. За детьми, брат мой, в каком бы они ни были возрасте, надо все время следить и все время напутствовать их в жизни. На-ка прочти. – Амир-Ашраф протянул другу письмо.
– Ну, если ты настаиваешь, могу прочесть. – Али-Султан взял конверт, повертел в руках. – Крепко заклеено, боюсь, не смогу вскрыть, не надорвав края. Ладно, попробую.
Он вышел в кухню и через несколько минут вернулся с расклеенным конвертом.
– Как же это тебе удалось? – спросил удивленно Амир-Ашраф.
– Очень просто, – улыбнулся Али-Султан. – Подержал над паром кипящего чайника, – и, как видишь, клей размяк.
Али-Султан сел рядом с Амиром-Ашрафом, головы их склонились над густо исписанными тетрадными листами. Тихий голос Али-Султана звучал монотонно. Читал он письмо медленно, коверкая некоторые слова, иногда дважды перечитывая отдельные предложения, пояснял смысл непонятных слов Амиру-Ашрафу, который плохо говорил по-русски.
Когда Али-Султан закончил чтение, Амир-Ашраф, поражённый услышанным, попросил прочесть письмо ещё раз.
Али-Султан уже без запинки стал читать:
«Здравствуйте, фронтовой друг Селим. Мои приветы и добрые пожелания передайте вашему отцу и матери, также брату и сестре. Не удивляйтесь моему письму и не огорчайтесь. Нет и не будет у меня к вам никаких претензий.
Вы знаете, что отец мой не вернулся с фронта, мать погибла во время бомбёжки. А совсем недавно здесь, в деревне, умерла и моя бабушка. Я осталась одна с ребёнком на руках. Это – ваш сын. Да, ваш! Вы хорошо знаете, что у меня не было до вас мужчины. Не было их и после вас. Но не в этом суть.
Дело в том, что я тяжело больна. Однако не смерть меня пугает, а судьба Амирчика. Так я назвала нашего сынишку. Он чёрненький и очень похож на вас. Вы помните, когда вы лежали раненый в госпитале, то дали мне свой домашний адрес и сказали: если вдруг с вами что-нибудь случится, чтобы я написала отцу по этому адресу. Но с вами ничего не случилось, как говорится, Бог миловал. Вы выздоровели, и вас снова отправили на передовую.
При вашей части работала моя знакомая – военфельдшер Анна Павловна. Я переписывалась с ней. Она сообщала мне все подробности о вас. Я знаю, что вы дошли до Берлина, имеете боевые награды и живым, здоровым демобилизовались. Я очень рада за вас.
А моя судьба сложилась неудачно. Жизнь в бедной деревушке в ветхой избёнке бабушки была нелегка. Но я никогда не боялась трудностей и испытаний судьбы, потому и на фронт добровольно пошла.
В своей деревне, сразу после родов, я устроилась на работу свинаркой. Трудно было вначале, но потом привыкла. Люди помогали нам. Но смерть моей милой, нежной, заботливой бабушки потрясла меня. Если бы вы знали, как она любила Амирчика…
Как видите, сына я назвала именем вашего отца. Уж больно оно понравилось мне. Амир… Если отбросить букву «А» – получается лучшее слово на свете «мир». Вы помните, как мечтали мы о мире в годы войны! Это слово – самое главное для людей доброй воли всего мира. Наверное, ваш отец никогда не задумывался, каким прекрасным именем его нарекли родители.
Но суть опять-таки не в имени. Кажется, я пишу нескладно, отвлекаюсь. Я волнуюсь, у меня сильный жар. Сейчас полночь. Единственная радость моя, единственное счастье моё – Амирчик – сладко спит, а я, истерзанная думами, больная, пишу вам.
Никогда в жизни, даже там, на фронте, рядом со смертью, я не испытывала такого страха, как сейчас. Мне страшно. Мне нельзя умирать. Мне надо жить ради сына. Я боюсь, что он останется один-одинёшенек на белом свете. Хорошо понимаю, что мир не без добрых людей, что государство вырастит его, но ничего не могу поделать с собой. Теперь я понимаю, каково было моей матери, когда она умирала… Каково было миллионам матерей, когда они провожали сыновей на фронт, думая, что видят их в последний раз…
Простите, кажется, я опять отвлеклась.
Так вот, у меня ребёнок – ваш сын, ему три годика. Меня настигла беда. Я простудилась. Воспаление лёгких. У нас в свинарнике – сквозняки. Меня лечит деревенский фельдшер. Заходят каждый день соседи, топят печь, еду приносят. Гляжу я на сынишку и не могу сдержать слёз. Жаль его, вдруг сиротой останется, круглым сиротой при живом отце и родственниках. Вот и решила написать вам. Если я умру – возьмите к себе Амира. Если вы женаты, имеете детей, ваша жена, как мать, поймёт меня и вас простит. Ведь всё, что произошло между нами, было до неё. Тогда там, на фронте, рядом со смертью, люди были рады минутному счастью…
Вас я полюбила чистой, девичьей любовью. Если бы вы знали, как я была счастлива в те дни рядом с вами! Я ничего не боялась, даже смерти.