Страница 8 из 17
Она была окончательно и бесповоротно влюблена!
10.
– Госпожа Элпис, как Вы не понимаете: у Ангелины нет особого магического дара. Её сила – в глубине её человеческого сердца. Если её посвятят в принцессы солнечной магии, то она потеряет свой человеческий облик, а, следовательно, свой особый дар, – с горячностью говорил Никтошка.
– Я в этом не уверена, – сомневалась госпожа Элпис. – А, может, она счастлива? И почему я тебе должна верить? Мне тебя жаль: чужой ты для всех. Чужой – для людей. Чужой – для Бога. Даже для своих собратьев – чужой. А ведь каждое существо должно обрести место под солнцем.
Никтошка тяжело вздохнул:
– Как чудесно быть человеком! Вы просто не понимаете: жить – с людьми, разговаривать, плакать и молиться – с людьми. О, если б мне дали шанс прожить заново человеческую жизнь! Ведь я и не жил толком. Даже и не умер толком. Я даже для жизни и смерти – чужой. Я не хочу такого бессмертия и покоя! Но смею ли я, такое убогое существо, на что-то надеяться? Даже животные с надеждой ожидают Откровения сынов Божьих, то есть очищения, искупления грехов! А я и надеяться не смею! Как опасно один раз оступиться, сорваться со скалы совести – и понеслось: бездна, мрак, одиночество. А за один раз – твой один раз! – весь живой мир страдает.
Женщина сочувственно вздохнула и ласково погладила Никтошку по голове, словно ребёнка. Его поразил её мудрый, проницательный взгляд. Помолчав, она сказала:
– За твоё бессмертие на земле многие бы люди многое бы отдали.
– Знаю. Даже бесовский мир порой содрогается от поступков людей. Но если бы они знали моё бессмертие, то предпочли бы самую лютую смерть одинокой ледяной вечности. Да, я – самый отверженный из всех существ на свете. Пусть! Пусть! Зато я знаю цену каждому вздоху человеческой жизни! Я бы всё своё жалкое бессмертие выменял на минуту человеческой жизни – так, чтобы вздохнуть полной грудью и втянуть в себя морозный аромат январского утра, запах хвои и запах едкого дыма от бедных крестьянских селений – дыма, поднимающегося из труб облачными струями в небеса, словно хвосты мартовских котов. Но это – жизнь. Страдающая, бушующая, ранящая, но такая прекрасная! Это – мука, с которой не хочется расставаться!
– Люди боятся перестать быть и в этом страхе делают много такого, что их как раз и обрекает на небытие. Они боятся болезни и старости, – Элпис устало подпёрла голову рукой. Она сидела за столом, а существо – на полу у её ног.
– А если б не было бы болезни и старости, то люди вообще бы о Нём забыли. Это – напоминание о Нём.
– Они боятся слиться с землёй, уйти в землю, – продолжала рассуждать Элпис.
– Чудаки! Уходят в землю такие, как я. А люди мощного и светлого сознания постигают иное бытие. Душа всегда рвётся к Нему. Ничего в этом мире не исчезает, одна энергия перерождается в другую энергию.
– Ты словно мне физику с химией преподаёшь! – грустно засмеялась мудрая собеседница.
– Так рассуждал ещё Ломоносов! И он не умер, он – там, – Никтошка указал глазами на небо.
– А сколько нас! А сколько умерло?! Неужели такое муравьиное братство когда-нибудь найдёт смысл существования?
– Оно его уже нашло: бегство от одиночества и забвение себя. Когда забудешь о себе, смиришься с мыслью, что ты никто, пылинка, то и смерть уже не сможет тебя превратить в ничто, в пылинку. Какое же это счастье – забыть о себе! Ведь я же – никто, так – хвостатое недоразумение. Убежишь от одиночества – познаешь других, познаешь – полюбишь, а, полюбив, забудешь о своём гордом «Я».
– Нет, познаешь – вряд ли полюбишь, – с иронией сказала Элпис. – Да и о себе вряд ли забудешь. Себя надо уважать и не давать в обиду.
– Так я думал свое первое столетие, – усмехнулось существо. – А теперь всё по-другому. Обиду, говорите? А она у чистого человека и не может быть. Святые не обижаются.
– А ты обижаешься? – сказительница выжидательно смотрела на незваного гостя.
– Мне обижаться не положено, ведь я же не человек.
Женщина укоризненно покачала головой:
– Ох, забил ты мне всю головушку философией! Русский человек верил и не философствовал. А верил всегда! Пока с Дикого Запада отраву не привезли. А интеллигенция этой отравой стала упиваться!
– Табаком что ли? – робко предположил Никтошка.
– Каким табаком – сомнениями! Вон посмотри, сколько хороших сказок, – Элпис обвела комнату рукой. – А им всё излишества подавай! Перро, Андерсен, Пушкин, Чуковский – им это уже скучно. Избаловал нас комфорт. Романы пожирнее – мысли поострее. А от русских сказок и былин носы воротят, а я, старая сказительница, им уже в тягость!
– Иные времена – иные правы, – грустно пошутил собеседник. – Ты мне лучше скажи, как госпоже Ангелине помочь?
– А может, ей там нравится? – нерешительно предположила хранительница сказок.
– Ну что ты заладила: нравится – не нравится, словно на ромашке гадаешь! – нетерпеливо воскликнул гость. – Ей не может нравиться и не нравиться: у неё нет сравнения – она ничего не помнит, так как её поят дурман – травой!
И госпожа Элпис словно оттаяла. Она добродушно сказала:
– Как сказка твоя называется? На какую букву посмотреть?
– Она ещё даже не написана! Она только сейчас происходит! – гость умоляюще смотрел на сказительницу.
– Нет, с черновыми рукописями я не работаю – глаза уже не те, – строго сказала женщина.
– А ведь раньше и с клочками имела дело! – укорило существо.
– Ладно. Попробую, – с этими словами госпожа Элпис стала рыться в каталоге. – Так… Шрек -3. То? Нет? «Белоснежка на новый лад». Нет? Пять томов ужастиков. Неужели это так модно? Лучше б к нам приехали – на Змея – Горыныча глянули. А, вот, кажется, нашла.
Старушка долго поправляла очки на носу и, наконец, прочитала: «Госпожа Элпис сняла со стены гусли – самогуды и созвала всех лесных тварей».
– Ишь ты, и про меня написали! – довольно засмеялась она. – Дожила бабка до славы! Ну, недоразумение хвостатое, пошли созывать!
– Кого? – не сообразил сразу Никтошка.
– Зверей! Не тебя же, незваный мой! – пошутила она.
Элпис сняла со стены гусли, надела на голову шляпку мухомора и вышла на крыльцо. Никтошка поспешил за ней следом.
11.
– Господин директор, в книге Светозара написано: «Найди озеро тоскующих пеликанов», – сообщил Герман, радостно влетев в кабинет Живовласа.
– Очень хорошо, Герман Петров, – похвалил маг. – Продолжай ухаживать за девицей, а я буду искать это странное озеро. Я о нём никогда не слышал. А ты?
– Тоже – нет.
– Что ж, иди! – повелительно отпустил учитель ученика, а затем вослед уходящему Петрову добавил. – Скоро у нас будет пир и коронация, так что будь готов.
Герман почтительно поклонился директору и вышел.
12.
– Эй, звери лесные, на совет! – запела звучным голосом госпожа Элпис под гусли.
И звери стали собираться.
– Кто знает, как помочь госпоже Ангелине – принцессе сказок? – пела Элпис.
– Мы не знаем, – отвечали звери.
– А все ли на совете?
– Нет только белок! У них матч по хоккею!
– Пусть они возьмут перерыв! – приказала Элпис. И вмиг их окружили пушистые белочки в белых кружевных панталончиках. На задних лапках у них были надеты роликовые коньки из грецких скорлупок.
– Мы знаем! – радостно запищала рыжая команда. – Мы тоже страдаем от человеческих грехов! Поэтому мы поможем Никтошке! Вернее, он не совсем Никтошка, но больше мы о нём ничего не скажем, а то сказки не получится!
– Говорите по существу! – строго сказала Элпис пушистым хоккеистам.
– Мы сплетём до неба канат из ветвей плакучих ив и берёз. По нему Никтошка попадёт в страну безвременья, где заточён Единорог со своей женой – крылатой Пеги! Пеги – дочь Пегаса. Они тебе помогут! Они знают какую-то тайну, – дружно запищали зверьки и стали своими коготками плести канат с песнями.
– А здесь всё с песнями или былинами делается! – пояснила женщина, а белочки напевали:
Рыжехвостые сестрицы,