Вечный кайф

Да, похоже, такса у них одна у всех.

– Но нет денег! – это голос Оксаны.

– На нет и суда нет, – спокойный, уверенный голос женщины-врача.

Шаги приближаются к входной двери.

– Ладно! – кричит Оксана. – Я найду деньги.

– Так ищите.

– Вот… Последние…

Оксана врет. Это не ее последние деньги. Это мои последние деньги.

– Ладно, – меняет гнев на милость врач. «Скорая» начинает заниматься тем, чем и должна. Насте вкатывают лекарства. Приводят в себя.

– Будем госпитализировать? – спрашивает врач.

– Ни в коем случае! – кричит Оксана.

– Как хотите.

Дверь открылась. Появилась врач. Я всплеснул руками и, искренне улыбнувшись, произнес:

– Ох, какие лица.

Звать ее Эмма, работает она на третьей подстанции. Мы с ней сталкивались, когда сажали Клистера – широко известного в наркоманском мире врача «Скорой». Те наркоманы, кому сильно хотелось обдолбаться, не выходя из берлоги, звонили по «03» и требовали прислать двадцать девятую машину. На вызов и приезжала передвижная наркотическая лавка. И сам лавочник – Клистер. У него всегда был широкий выбор наркотических веществ и сильнодействующих препаратов. С этим джентльменским набором мы его взяли. А потом в шкафчике для его личных вещей на подстанции нашли немерено «дури». Эмма тогда работала с ним в одну смену на другой машине. Мы ее допрашивали в качестве свидетеля. Лицо мое она, похоже, хорошо запомнила. Потому что побледнела и стала такой, будто ее обработали отбеливателем «Ас».

– Эмма, я вас люблю. Я забыл это сказать вам в прошлый раз, – еще шире улыбнулся я.

– Что? Кто вы такие? – начала она валять дурака, пытаясь прорваться из квартиры, но габариты у меня достаточные, чтобы закупорить проход не хуже, чем пробка закупоривает горлышко бутылки от шампанского.

– Не узнали? А я мечтал об этой встрече… Кстати, мои сто баксов не жгут ваш синий халат?

– Что?! – воскликнула она.

– Милиция, Эмма Владимировна. ОБНОН, – Я обернулся и потребовал: – Понятые.

Асеев приволок снизу двух опойного вида мужиков.

– Наркоманы? – спросил алкаш, окидывая взором квартиру.

– Они, – кивнул я.

– И чего не живется? – поцокал языком алкаш. – Пили бы, как все люди…

Дальше начинается изничтожение противника – правда, только моральное. Эмма качает права. Требует отпустить, поскольку вся линия окажется неприкрытой и сердечники с травмированными умрут без ее помощи.

– С такими врачами они быстрее умрут, – заверил я ее. – Чего вкололи девушке?

– Обычное успокаивающее, – Эмма продемонстрировала ампулу.

– Действительно, – пришлось мне согласиться. – А сто баксов за что?

– Какие сто баксов? – искренне возмутилась врач.

– С переписанными нами номерами.

– Глупости.

– Да? Оксана! – крикнул я и взял у девушки диктофон, на который был записан разговор. – А это что?

Квартиру огласил записанный на ленту голос торговавшейся Эммы. Это – нокаут. Женщина плачет. В таком состоянии ее и тащим в местное отделение.

– Вы же готовы были оставить погибать человека, – вздохнул я, когда она сидела напротив меня в отделении.

– А они люди?! – вдруг с яростью восклицает Эмма.

– Вопрос дискуссионный, – кивнул я. – Но не странно, что менты откачивают больного, тогда как врач оставляет его умирать?

– Откачали?! – зло воскликнула она. – Надолго? Она все равно скоро умрет. Они долго не живут.

– Правильно, – кивнул я. – Убить, чтобы не мучилась. Вам надо с собой цианистый калий в комплекте возить.

– И возила бы, – с вызовом бросила Эмма.

Пока идет оформление материалов – близится ночь. Ничего. Не впервой возвращаться, когда на черном небе светит серебряная луна и волки в кустах на нее воют…

Под колесами уплывало шоссе. Я резко обгонял редкие машины. Ночь – простор. Ни пробок, ни автобусов, ничего.

– Черта с два тут дело будет, – сказал Асеев, потягиваясь.

– Да, – согласился я. – Местные или в возбуждении уголовного дела откажут, или прекратят его.

– Что ты им вменишь? Вкололи лекарство из аптечки. Сто долларов взяли ни за что? Мошенничество можно притянуть за уши. Но маловероятно.

– А что с Оксаной и Вороной делать? – спросил я.

– Думаю, давать материалам ход нет смысла. Лучше на крючок посадим. Рок же говорил, что она может знать, где покойный Бацилла брал порченый героин.

– Кстати, не от этого ли героина Ворона чуть не скончалась?

– Это вряд ли, – покачал головой Асеев. – Там симптомы были другие. Тут обычная передоза.

– Надо ковать железо, пока горячо. Давай к Вороне, – предложил я.

– Час ночи.

– Детское время. Ворона, наверное, уже очухалась.

Дверь открыла Оксана. Она посмотрела на нас, как на привидения.

– Чего, спать собралась? – спросил я.

– Ой, – всхлипнула она.

– Не ойкай. Котомку лучше собирай. – Асеев бесцеремонно втолкнул ее в большую комнату и бросил на продавленное кресло. На диване, лицом вверх, лежала Ворона. – За героин.

– Но я же…

– Передала героин Року. Это сбыт. Тюрьма.

– Но?..

– Что, неохота в тюрьму?

– Неохота-а, – заныла она.

– Помочь тебе? Тогда платить надо.

– У меня нет денег.

– Какие деньги, – встряхнул ее за шею Асеев. – Ты и Ворона нам по гроб жизни обязаны. Теперь будете делать, что мы говорим.

– Стучать, что ли?

– Откуда такие слова? Работать на нас…

Я наклонился над Вороной. Ее трясло. Она уже очухалась и смотрела в потолок, не обращая внимания ни на что.

– Это Стрельцов, – сказал я. – Помнишь?

Она скосила на меня глаз и жестяно произнесла:

– Помню.

– Ты где «геру» брала?

– У Бациллы.

– Бацилла откланялся. Нет его больше на этом свете.

– Я знаю.

– Как же ты без Бациллы? Загнешься же без героина.

– Найду, – прошептала уверенно она.

– Вместе искать будем…

Только начни распускаться, только дай слабину – пойдет-поедет. Пусть лег я в три ночи, но в полседьмого, как только начал звонить будильник, через силу разлепил глаза, напрягся и вскочил с кровати. Потом – гимнастика, полуторапудовые гири, душ. Все как всегда. Нужно быть в форме.

Позавтракал я плотно. Мой принцип – всегда брать, что дают. Обеда, а то и ужина на нашей работе может не быть.

Пока я завтракал, началась ежедневная битва. Арина пыталась поднять наших чад, пятилетних близняшек Вовку и Аленку. С Вовкой договориться еще можно. Он все-таки мужчина. А Аленка начала привычно скандалить:

– Не хочу-у в садик.

– А куда же ты хочешь? – спросила Арина.

– Хочу к папке на работу-у!

– Что за новости? – удивилась Арина.

– А я тоже хочу ночью приходи-ить! Хочу-у!

Вот это да…

Как всегда по утрам, время летит быстрее, чем надо. Арина возится с детьми, одевает, кормит, а стрелки уже подползают к критической точке, за которой – опоздание на работу.

Все с грехом пополам собрались, уселись в мою видавшую виды зеленую, как «БТР», «шестерку». Я тронул машину с места.

– Насчет зарплаты у вас ничего? – больше для приличия, чем из интереса, спросил я.

– Обещали аванс за позапрошлый месяц, – вздохнула Арина. – Аж рублей двести.

– Серьезные деньги.

Моя жена – старший научный сотрудник в умирающем оборонном НИИ. В последние годы она привыкла работать не за деньги, а за идею. Это у нас семейное – высокая идейность, потому что чаевые, которые мне платят, тоже зарплатой не назовешь.

Я завез детей в детсад, забросил на работу Арину.

– Детей ты сегодня забери, – сказал я. – Неизвестно, когда приеду.

– Конечно, заберу, – вздохнула она, поцеловала меня.

Стройная, красивая, любимая. И очень терпеливая…

Начало рабочего дня. Шум-гам, смех, гогот, шуточки-прибауточки. Палата номер шесть. У Арнольда один разговор – как он вчера нажрался, что не помнит, было ли у него что-то с Таней… Или с Валькой… Нет, все-таки с Анютой…

Галицын притащил пару новых анекдотов. Димон Куравлев – младший опер, прикомандированный к нашему отделу, – что-то стонет о женской неверности – его кинула очередная его пассия, когда дело еще и до постели не дошло. Асеев смотрит на всех осуждающе.