Страница 13 из 17
В лесной чащобе начало быстро темнеть. Там, где тропа расширилась и стало возможным ехать вдвоем, к Юрше подъехал Аким и, наклонившись, проговорил:
– Послушал я ополченцев, они знают Гурьяна. Он не простой ватажник, а от атамана Кудеяра.
– Откуда тут Кудеяр?
– Говорят, он на Болоте собирает своих. С царевым войском не дружит. Как бы худа не было.
– Ты же в деревне говорил другое.
– Верно. Без их помощи мы ничего на сделаем, кругом татары. А все ж поберечься не мешает.
– Ладно. Тихонько предупреди стрельцов: в случае чего назад не поворачивать, засада может быть. Пробиваться вперед, запасных коней бросить да так, чтобы они нападающих задержали. Собираться на первой же поляне, там станем отбиваться.
Не успел Аким отъехать, подскакал Афанасий и зашипел:
– Ты знаешь, куда нас разбойник ведет?
– Знаю, боярич. На Болото.
– Во, во! В шайку свою! Не ведаю, как тебе, десятник, а мне свою голову жаль.
– Что предлагаешь?
– Повернуть назад и ехать, куда приказал государь, на Елетчину. А вора прихватить с собой.
– Значит, считаешь, что лучше от татар потерять голову, чем от разбойников? А ежели ополченцы не схотят ссориться с Гурьяном? А?.. Нет, боярич, под татарские сабли не пойду и обижать Гурьяна нам не с руки.
– Ну, берегись, десятник!
– Я берегусь, боярич. А ты тоже смотри в оба. Слышишь, у какого-то стрельца казанок громыхает. Непорядок. А я тебя просил, боярич, следить за стрельцами.
Афанасий сердито развернул коня. Из темноты послышался приглушенный окрик и удар плетью. Казанок перестал звенеть.
Ехали долго. Глухой топот, шуршание веток. Иногда из-под ног лошадей шарахался испуганный зверек. Слева, справа, то вблизи, то вдали страшно плакали филины. На одной из полян Юрша остановился, оглядел небо. Звездный ковш зацепился ручкой за вершины деревьев, время к полуночи, ехали точно на полдень. Юрша нагнал Гурьяна. Рядом с ним находился Кривой, они тихо переговаривались. Когда поравнялся с ними, замолкли. Не дожидаясь вопроса, Гурьян сказал:
– Скоро приедем, десятник, с версту осталось. А ты храбрый воин, Юрий Васильевич. Так тебя звать?
– Так. Только мои считают меня неразумным и доверчивым не в меру.
– И тебе сказали, что от Кудеяра я?
– Сказали.
– И ты веришь, что помогу тебе?
– Я сам добро помню и считаю, что люди тоже.
– Ха! Дай Бог, чтобы ты долгие годы в хороших людей верил, плохих не встречал.
– Благодарствую. И на твою помощь надежду имею.
– Молодец! Так и быть, помогу!
Дорога пошла на подъем, усталые кони тянулись шагом. Деревья начали редеть и отступили от дороги. Всадники выехали из леса, дальше дорога обрывалась в темноте.
Из-под обрыва несся разноголосый радостный хор несчетного множества лягушек, с разных сторон грустным коротким мычанием перекликались выпи. Если присмотреться, можно было увидеть над болотом медленно перекатывающиеся валы тумана. Еще дальше, на самом горизонте, просматривалась цепочка холмов, подсвеченная далеким заревом. Гурьян пояснил:
– Вот и наше Большое болото. До Дона тут верст десять. Вон те холмы уже на том берегу.
Кто-то спросил:
– А зарево? Большой пожар на полдень где-то?
– Не пожар то. Крымцы на ночлеге костры жгут, конину варят.
Тихие слова Гурьяна резанули всех как удар камчи. Татарское иго свергли давно, но память о нем в народе жива, и редкий год обходится без набегов с юга, с Дикого Поля крымцев, ногайцев, с востока – казанцев. Костры на горизонте несли смерть, горе, несчастье, рабство.
Гурьян рассказывал:
– Похоже, это главные силы, числом тьма, а может, поболе. По левобережью Дона и по Воронеж-реке идут, за три-четыре дня верст сто… Ряжскую или Сапожковскую засеку брать будут. Задержит она их дня на два, больше наши не сдюжат. Так что в конце седмицы тут резня будет не приведи Господь. А опосля, через неделю, на Оку выйдут, к Переяславлю Рязанскому. А могут от этих мест на Тулу повернуть, по Дону… Вот так, десятник. Теперь объявляй привал, варить еду прикажи в лесу, тут огнем светить не надо, далеко видать. А я поеду. Отпусти Микиту меня проводить. Узнаю, скажу ему, как в твоем деле помочь. Будь здоров.
Гурьян и Кривой поехали вдоль обрыва, топот их коней сразу размылся в лягушечьем хоре. Юрша подозвал к себе стрелецких и ополченских десятников, разрешил ночлег при заседланных конях, из каждого пятка двоим на страже, Акиму выслать пластунов.
Потом отпустил людей, спешился, торбу от седла отвязал; Славич, почуяв ячмень, благодарно фыркнул. Юрша прилег под могучим дубом и задумался… «Впереди – крымчаки, рядом – разбойники… До засеки верст сорок и татарские разъезды. Гурьян… На разбойника не похож. Кто же он?! А вдруг засада?.. Однако ж Кривой, скопинский воин, без опаски пошел… Да и что делать без помощи Гурьяна?.. Придется идти на закат впереди орды…»
Подошел Аким, присел на корточки:
– Не спишь, Юр Василич?
– Не до сна, отец. Как мыслишь, поможет Гурьян?
– Поможет! Верю!
Юрша усомнился:
– На кой ляд он станет помогать слугам царя? Да и над ним атаманы есть. Так что могут и напасть…
Кривой вернулся далеко за полночь в сопровождении двух всадников: одного огромного, плечи – косая сажень, второго – маленького, юркого, на татарской низкорослой лошадке. Караульный сразу же разбудил Юршу – тот дремал сторожко. Лицо всадника рассмотреть ему не удалось – помешала ночная тьма, к тому ж оно все заросло черными волосами. Зато маленький старался вовсю, чтобы его рассмотрели как следует. Был он в чекмене, подпоясанном веревками. Мурмолка еле держалась на затылке, борода и усы коротко острижены. По виду ему уж за сорок, а по повадке двадцати не дашь. Он без умолку тараторил:
– Здорово будешь, войска царского воевода! Меня звать-величать Нежданом, довожусь я сватом Гурьяну, мужику-буяну. А того прозывают Темным, ума – палата, да живет плоховато. По твоему делу наши людишки на Задонье пошли, пока ничего не нашли. А тебе сказано пятерях взять и с нами поезжать, да двух коней в запасе иметь. Остальные пусть тут спят-посыпают, жирок набирают…
Юрше не понравился Неждан с его скороговоркой, он насмешливо спросил:
– Кто же нам приказывать изволит, Неждан, Гурьяна сват?
– Тык вить, не гневуйся, батюшка-воевода. Приказывать всегда охотников много. Хоть, сам знаешь, в другой раз приказать труднее, чем самому исполнить… Тык мне сказали, что ты мужик с умом, спорить не время, отбирай пяток и поехали. Вишь, зорька с зорькой встречается, с ночью прощается…
Юрша, не дослушав болтовню Неждана, спросил:
– Ты едешь, Микита? Возьми своего одного. А из моих поедут Аким и ты, десятник стрельцов московских Петро.
Голос подал боярич Афанасий:
– И я с тобой еду.
– Шестым будешь. Старшим тут остается десятник стрельцов скопинских. А ты мне, Неждан, скажи: до вечера управимся?
– Да ты что! К завтраку обернем…
– Ладно. Так вот, десятник скопинский, – приказал Юрша, – если до вечера не вернемся, отходи, воеводе все доложишь. Сидеть тихо и скрытно…
Отъезжающие съехались вместе, Неждан покрутился перед ними:
– Ой, не понравятся нашим одежки ваши, вои царские! Воевода-десятник, прикажи своим поверх зипунишки натянуть.
Юрша не успел ответить, Темный рыкнул на всю поляну:
– Нишкни, Неждан. Пусть и те двое стрельцами обрядятся.
…Отряд повел Темный сперва по лесу, потом под обрыв. По болоту крутили, кони по брюхо в черной воде. По сухим островам неслись вскачь. Всюду прыгали лягушки, пугая коней.
Небо посерело, звезды заблестели ярче, потом начало наливаться синевой, звезды потускнели. Потянули туманы.
Неждан ухитрялся на своей лошаденке не раз объехать отряд. Когда стало светлее, он задержался возле Афанасия.
– Не признал я в потемках, что батюшка-боярин с нами-дураками. Смотри: сафьяновые сапожки забрызгал, кафтанчик запылил. Видать, из опальных ты?