Страница 21 из 27
Правда, одно лишь упорядочение само по себе мгновенного результата дать не могло: исходя из причин сугубо внутренних, тов. Сталину позарез нужно было советских людей заговорить, отвлечь их внимание обсуждением, бросить вконец вымотанным и озлобленным «строителям коммунизма» виртуальную конфетку. Проще говоря, поскольку, подобно белке в колесе, невозможно было до бесконечности стремиться к совершенно далекой и явно несбыточной цели, нужен был промежуточный отчет: фиксация того, что сталинский «социализм победил в основном», необходимо было оформить как восклицательный знак – усилия были не напрасны. И дать людям такие более-менее внушительные слова, чтобы они вновь вызвали чувство столь глубокого удовлетворения, чтобы вся страна предалась глубокому самоудовлетворению – по команде, естественно. В общем, ребята, вы не напрасно трудились и шли на жертвы – вот вам документальное свидетельство достижения промежуточного рубежа. Потому как затягивать с конфеткой было уже просто нельзя: в стране вызревало та-акое, что вполне реальным казался шанс, что до 20-летия своего пребывания у власти большевики не доживут. Назревал взрыв, который смел бы прежде всего лично т. Сталина.
Нет, политической оппозиции не было. Но вот почва для нее созревала явно. Это сейчас, после десятилетий умолчания и оболванивания, обывателю всерьез кажется, что к началу 1930-х годов власть Сталина уже прочна и незыблема, а вся страна с энтузиазмом и в едином порыве только и делала, что с песнями весело шла на стройки пятилетки. Реально же все тогда было на краю – и лично тов. Сталин, и большевики вообще. О чем нагляднее всего свидетельствуют хотя бы спецсообщения руководителей ОГПУ (потом – НКВД) на имя высшего партруководства. И это пока еще вовсе не липа. Вот, к примеру, информация ОГПУ о раскрытии «контрреволюционной группы на линкоре „Марат“» (май 1932 года), где взяли нескольких краснофлотцев – членов ВЛКСМ, между прочим, из рабочих и крестьян: «Группировка ставила своей задачей установление „беспартийной“ советской власти…». Почему, скажем, краснофлотец Григорий Бахарев, активист, комсомолец, из семьи рабочего, сам рабочий, да еще и брат красного партизана, вдруг стал «врагом»? Из его показаний: «…я поехал в кратковременный месячный отпуск домой на родину в Усть-Катаевск… Прожив некоторое время у брата, я увидел, что он живет плохо, имея большую семью. Питание было плохое, дети ходили раздетые, разутые и худые от плохого питания… Я общался с другими рабочими завода и видел сам, слыхал от них о плохой жизни, о плохом снабжении продуктами питания и промтоварами. Я увидел при одном посещении завода, как рабочий, стоявший за машиной, упал в обморок… от недоедания. …Рабочие говорили: „А вот мы живем плохо, думали, что при советской власти будет лучше, а пока живем худо“… Лебедев мне говорил, что там, где он проводил свой отпуск, население живет так же плохо… Мы пришли к заключению, что это все происходит потому, что линия партии неправильная… Во время большого сбора мы должны были выступить и рассказать, что рабочие живут плохо, что политика партии неправильна и что если здесь не все согласны, то возьмемся за оружие, выкатим пулеметы и поднимем восстание». Вряд ли конкретно это было придумано чекистами-липачами – тогда была бы совершенно иная словесная конструкция, а вместо показаний о плохой жизни рабочих однозначно были бы «признания» в работе на оппозицию и иностранные разведки.
Май 1933 года, Ягода пересылает Сталину сводку «Об отрицательных явлениях в состоянии ОКДВА», содержащие страшные строки: «Отдельные красноармейцы высказывают нежелание служить и защищать СССР в случае войны». Вот красноречивая подборка высказываний красноармейцев. Красноармеец Булахов (колхозник, из бедняков): «Когда не было колхозов, крестьяне жили много лучше, сейчас при колхозах все голодают. В случае войны никто не пойдет защищать соввласти, а пойдут все против нее». Красноармеец Ушаков (тоже колхозник): «…Дома отобрали весь хлеб, я буду здесь кого-то защищать, а дома будут отбирать последние крохи и оставлять голодными…». Красноармеец Марытак: «…В случае, если что заварится, война весной с японцами, я знаю, что буду делать. Мой легкий способ – оторву петлицу и звездочку, возьму белый платок в руки и к японцам уйду, все равно погибать». Курсант учебной роты Захар Конышин: «Пусть хоть к стенке ставят – служить не буду. Говорят, нет насилия и принуждения в СССР, а на самом деле у крестьян все насильно отбирают и нас насильно служить заставляют, я лучше к японцам уйду». И ведь такие настроения вовсю гуляли и среди комсостава. Комвзвода Саньков (из рабочих, член партии): «Теперь нужно строить у нас новую революцию и бороться против бюрократов». Член ВКП(б) комвзвода Митюшин: «При первой возможности перейду границу». Комвзвода Желудев (из рабочих): «…Вот будет война, возьму и уведу свой взвод к противнику».
Если бы то была лишь пустопорожняя болтовня. 5 августа 1934 года начальник штаба артдивизиона Московского городского лагерного сбора Артем Нахаев обратился к своим бойцам с воззванием: завоевания революции преданы, все в руках у государства, которое порабощает рабочих и крестьян, свободы в стране нет, даешь новую революцию! После чего с группой бойцов попытался захватить караулку Московской пролетарской стрелковой дивизии на Сухаревской площади…
А ведь настроения в армии лишь отражали существовавшие в обществе. Из спецсообщения ГУГБ НКВД на имя Сталина о настроениях среди селян Грайворонского района Курской области зимой 1935/1936-го: «Да, сказал Новомлинский, жить стало весело, жить стало лучше, говорит Сталин, а вот у меня зарождается мысль, что так жить больше не следует, а нужно использовать свое ружье (централку) для выхода из этого положения». Председатель колхоза «Красный колос» Музалевский «среди колхозников открыто выражает свое недовольство, заявляя: „…Товарищи, признаюсь Вам всей душой, что я сейчас ненавижу всех руководителей власти и смотреть на них не хочется“».
Лучшее свидетельство реальной ситуации – резкий рост количества осужденных именно по политическим статьям (58-я). Например, колхозница-ударница из бедняков получила срок по статье 58–10 за распевание частушки: «Вставай, Ленин, вставай, дедка, нас убила пятилетка». 31 марта 1936 года Крыленко, тогдашний нарком юстиции РСФСР, сообщал Сталину, что с 1935 года «имеет место постоянный, прогрессирующий рост количества дел и осужденных по статьям о контрреволюционных преступлениях». Причем в большинстве своем это дела типа описанного выше – о так называемой «контрреволюционной агитации» (87 % осужденных из общего числа тех, кто попал под политические статьи) – о неосторожных высказываниях, проще говоря: людей брали и сажали за то, что они вслух выказывали нежелание мириться с официально пропагандируемой ложью; 25,4 % из числа этих осужденных – рабочие, 14 % – колхозники, 24,3 % – служащие, проще говоря, две трети осужденных не имели никакого отношения к «эксплуататорским классам».
Вот расклад того, за что люди получали приговоры: 16,7 % – «контрреволюционная агитация» против «важнейших мероприятий партии и правительства в виде антисоветских высказываний по поводу хлебосдачи, отмены карточной системы, госзаймов и проч.»; 10,1 % – в связи с колхозным строительством; 7 % – за анекдоты, стихи, песни, частушки; 4,6 % – за «издевательства над портретами вождей»; 4,4 % – восхваление вождей «троцкистско-зиновьевской» оппозиции; 6,9 % – за «выпады», связанные со всевозможными катастрофами, а также в связи с изданием… учебника ВКП(б); 1,9 % – за религиозную агитацию; 1,9 % был тех, кто обращался «за помощью к заграничным фашистским организациям с сообщением клеветнических сведений об СССР». А 46,55 % из общего числа осужденных по политическим статьям попали на нары в связи со смертью Кирова и Куйбышева – «установлено одобрение подсудимыми террористического акта… в отношении руководителей партии и правительства», проще говоря, сели те, кто в присутствии доносчика неосторожно выразился «туда им и дорога».