Обожжённая душа

Вяшеслав на этот раз поставил в караул Гроздана. Остальные воины, взволнованные ночной схваткой, тихо переговаривались между собой, помалу успокаиваясь, и стали укладываться на ночлег. Одного костра на всех было мало, потому Ждан распалил ещё один, чуть поодаль. Ещё один разжёг Гроздан, дальше ото всех, под пологом, чёрных лап елей, чтобы не тревожить своими шагами ночью спящих.

Ладимира, до этого сидевшая, что ледяное изваяние, тоже было ожила, отёрла руки снегом от крови, собрала повлажневшие от растаявшего у костра снега волосы, пыталась заплести трясущимися руками в косу, да не вышло, бросила. Никто её не тревожил, только Вяшеслав сказал пару утешительных слов, да посоветовал ложиться – утро вечера мудренее.

Пребран, подобрав постель, отправился к костру Горазда, подальше ото всех, ныне они не нашли с воеводой обоюдного согласия. Пусть воевода с путницей нянчится, раз уже принял на себя такую участь. Пребран же был слишком распалён случившимся, потому лучше ему было держаться подальше и от неё, и так гадко на душе, ещё слёзы, поперёк горла уже. Безумная. Впрочем, если подумать, то на безумную похожа не была. Раз Гаяна дала ей поручение помочь гостю, значит, годна в остроге.

«К Ярополку ей нужно», – хмыкнул он в который раз. По какой такой нужде? Неужели вздумала спросить с князя ответа, или, что ещё хуже, просить подмоги? Уж это не бабье дело. А может… решила лучшей доли искать. Как бы Пребран ни рассуждал, как бы ни сопоставлял, а ни одной из веских причин её поступка не смог найти. А потом и вовсе успокоился. Всё же когда-то он тоже наломал дров и столько глупостей совершил, что ныне и вспоминать тошно. Другое дело, смотреть на это всё со стороны, спустя время, никаких сил не хватало.

Пребран, укрывшись шкурой, наблюдал за игрой бликов и теней, что раскидывал костёр снопами искр. Стихли постепенно мужские голоса, и становище погрузилось в стылую тишину, только и слышны были потрескивание сучьев и фырканье успокоившихся лошадей.

Казалось, только-только закрыл глаза, как на шее ощутил чью-то горячую ладонь. Догадка пришла мгновенно, едва он пробудился, но вида не показал, оставаясь напряжённым на случай, если девчонка задумала что дурное. Однако опасения эти тут же рассеялись. Пальчики нырнули под шкуру, пробираясь к вороту кожуха, расстегнули петли, скользнули к рубахе, затем к ключицам, груди, огладили. Ещё через мгновение он почувствовал холодные, но мягкие губы на своей шее, проснулся окончательно, ощущая, как мягкие волосы девушки касаются скулы, окутывая смесью запахов, что оказались приятны ему. Особенно слышен был аромат кисло-сладкого яблока. Пребран открыл глаза, разлепляя успевшие смёрзнуться ресницы, но холодно ему не было, напротив, забурлила кровь по жилам, бросая в возбуждающий жар. Он повернулся, и тут же Ладимира прильнула к его губам. Он опешил – этого и вовсе не ожидал. Девушка целовала неумело, грубо и торопливо, и стало ясно, что в этом деле она совершенно не искусна, оставалось только догадываться, что её толкает на такие отчаянные поступки. Впрочем, размышлять Пребран уже не мог ясно, всё же не каменный, и пусть даже такие неумелые ласки, а вызвали волну желания, взбудоражили. Пользуясь тем, что княжич её не прогнал, Ладимира забралась к нему под шкуру.

Воины, закутавшиеся с головой, спали у костров, Гроздана поблизости не оказалась, верно пошёл смотреть окрестности. Пребран одним рывком увлёк девушку в горячие недра своей постели. Та, оказавшись под ним, тихо ахнула, но не воспротивилась, старательно приластилась. Пребран впился в её губы, целую жарко, подчиняя каждое её движение себе. Как бы Ладимира ни старалась скрыть своего волнения, а руки её, что блуждали по его плечам, дрожали, и вся она целиком тряслась, как осиновый лист. Лицо было бледное, и только глаза, как два донышка, смотрели сквозь пелену, но не ту, которая бывает от желания, а ту, что соткана из страха. Это и заставило княжича мгновенно охладиться и взять себя в руки. Ладимира, не заметив перемены, случившейся с ним, слепо и смело прижалась к нему, призывая продолжить. Пребран позволил ей себя касаться, чтобы выяснить, на что та способна ради своей затеи. Распутницей она явно не была, и он давал себе отчёт в том, то это был её первый опыт соблазнить мужчину, да и предчувствие самой близости вынуждало её делать много лишних движений – это было заметно сразу. Впрочем, долго ждать не пришлось, руки её забрались под многослойную одежду, добрались-таки до голого торса, уж так она спешила, что даже зуб на зуб не попадал, явно не от жгучего желания. Ладимира замерла на миг в нерешительности, но тут же ладонь скользнула по животу и ниже, и снова застыла, касаясь там, где туго и горячо пульсировали мужские чресла. Глаза её округлились.

– И как далеко ты собираешься зайти? – спросил Пребран, сощурившись, дождавшись своего, внимательно посмотрел на неё.

Ладимира, и без того побелевшая, что мел, вовсе посерела. Тут он смог разглядеть борозды царапин на её лбу, скуле и шее, оставленные клыками волков. Она, моргнув, сбросила наваждение и, осмыслив вопрос, рванулась с подстилки, но Пребран грубо повалил её обратно, задержав, заставляя откинуться навзничь.

– Так не пойдёт, – прошептал он ей в ухо.

Вклинившись между колен, задрав тяжёлые подолы юбок и платьев, жёстко обхватил бёдра, придвинув к себе плотнее, собрав в кулаки ткань потянул, да так что та треснула, навалился всем могучим весом, совершил пару резких мощных движений, от которых девка потеряла дыхание. Потёршись между её ног пахом, одновременно прижавшись к её губам, заглушая вырвавшийся из горла полувскрик, одной рукой грубо сдавил горло, другой ощупал мягкую грудь, подобрал косу, намотав её на кулак, натянул. Ладимира, оказавшаяся в плену, скрученная, словно жертва змеем, забилась под ним, задыхаясь, попыталась укусить за нежную губу, выдавливая из горла невнятное мычание, призывая на помощь. Пребран для пущей убедительности углубил поцелуй, раскрывая непокорные губы, врываясь в рот языком, что теперь девка и пискнуть не могла, почувствовал солоноватый вкус крови, своей. Только тут он ощутил, как ногти её раздирают шею и запястье руки. Отлепился от неё, тут же зажав ей рот рукой, чтобы девка не подняла лагерь на уши.

– А теперь послушай меня, – прошептал он, выдыхая пар, пронизывая её разъярённым взглядом. – Я не знаю, что тебе нужно от Ярополка, но поверь, то, что сделал я – всего лишь безобидная игра. Думаешь, все будут добрыми такими, как я? Ты добраться до него не успеешь, как тебя поймают и запрут в какой-нибудь корчме, не пощадят, так и знай. Слышишь? Никто там за тобой присматривать не станет, и, судя по тому, что я увидел собственными глазами, князь Оруши не из благодетельных вожаков, готовых душу отдать за свой народ и земли. Лучшей жизни ищешь? Так я тебе скажу, что не туда тебе нужно, куда ты собралась в одиночку, – сдавил он шею крепче, заговорив ещё тише. – Так что будешь сожалеть после того, как тебя попользуют двое, трое, а то и гораздо больше, что волки тебе всё же не перекусили шею. Такая участь для тебя была бы лучшей. Поняла? – зло тряхнул он её.

Грудь Ладимиры вздымалась и опадала, билось испуганной птахой сердце. Голубые глаза её увлажнились, заблестели льдинками, она зажмурилась, слезинки задрожали на её ресницах, перекатились на скулы и виски, растворившись в волосах. Девка кивнула. Беззащитный вид её вклинился в душу, будто килем в каменистое дно, всколыхнул прошлое, поднялся из недр памяти образ той, которую он доселе, все четыре года вырезал из своего сердца, сотряс всё внутри. Пребран, выругавшись, убрал руку. Девушка не закричала, только упрямо сжала побагровевшие от поцелуев и крови губы, сдерживая подкатывающее рыдание, сглотнула. Княжич поднялся, высвободив её из плена. Ладимира не убежала, как следовало бы после содеянного беспутства, села к нему спиной, сжимаясь и закутываясь в кожух.

– Своего решения я не заберу назад. Завтра ты отправишься обратно в острог. А там как знаешь…

Унимая плескавшееся через края бешенство и возбуждение, он подхватил сучья, переломив надвое, подбросил в очаг, подняв снопы искр и пепла. Может он, конечно, и грубо с ней, но нужно как-то вразумить. Пребран скользнул взглядом на женскую фигурку, что озябшим воробушком скукожилась на подстилке, сжал зубы. Ладимира сидела тихо, так и не поворачиваясь к костру, и не уходила к себе, но от его внимания не ускользнуло, как подрагивают её маленькие даже вместе с тулупом плечи – она беззвучно плакала.