Страница 8 из 63
Разве вела бы Катюша за руку его, кузена Яна? Не посмела бы этого! «Паныч» – называла она его.
За ужином они сидели только втроём за длинным столом в большом зале. Во главе стола – бабушка, с одной стороны – мальчик, напротив него – девочка. Она была очень чисто вымыта. Это стоило слез и упорной борьбы с Катюшей. Волосы были подстрижены, а сзади висели две перевязанные розовой ленточкой косички, так туго закрученные, что походили на мышиные хвостики. На ней было светло-зелёное, только что накрахмаленное и выглаженное платьице, царапавшее ей шею. Белые чулочки и чёрные ботинки жали ножки.
Бабушка смеялась.
Малютка сидела на высоком стуле. Носик её едва виднелся над столом. Длинный Клаас Шиттекатте, прислуживавший им в белых нитяных перчатках на огромных лапах, из сострадания подложил под неё пару подушек. Он хотел порезать для неё мясо, но бабушка сказала:
– Оставь её, Клаас, она должна сама справляться… Она справилась со всем, но это нелегко ей далось.
Ей ничто не нравилось на этом ужине, даже молочко. В коровьем хлеву оно было вкуснее.
Мальчик заявил:
– Я должен тобою заняться, так сказала бабушка! Приблудная Птичка кивнула головой и ждала. Они сидели вдвоём, согнувшись, в кустах.
Он не знал, как за это приняться. Наконец он спросил:
– Ты умеешь молиться?
Она снова утвердительно кивнула. Это она умеет, уже давно кто-то её научил – да, мама! Но теперь она уже снова забыла.
Он подумал, но ничего подходящего не приходило в голову.
– По-моему, ты можешь и не молиться, – сказал он. – Я уже тоже больше не молюсь.
Затем он спрашивал, знает ли она сказки, и рассказывал ей все, что взбредало на ум. Все это шло через пень-колоду, но постепенно он втягивался и сочинял сам, если чего-либо дальше не помнил.
Однажды он сломал бело-красную повилику.
– На что она похожа? – спросил мальчик.
– На стакан, – ответила девочка. – Быть может, эльфы или карлики пьют из него.
– Может быть, – согласился он, – но я этого не слыхал. Это стаканчик Богоматери, и Богоматерь пьёт оттуда. Иногда она выходит гулять. Её начинает мучить жажда. Если ты её тогда встретишь и дашь ей воды в её стаканчике, она очень обрадуется и сделает все, что тебе угодно.
– Тогда пусть Она сделает, чтобы гуси не разбегались так далеко, – попросила девочка.
Мальчик засмеялся.
– Это она охотно сделает. Но, знаешь что, Приблудная Птичка, ты не должна быть такой строгой со своими гусями. Быть может, это – маленькие девочки, такие же, как ты, только заколдованные.
Эндри задумалась.
– Филипп – наверное, нет, – решила она.
– Нет, этот – нет, – согласился Ян. – Он для этого слишком проворен.
Они играли в Пиф-Паф-Польтри… Эту игру она поняла с первого раза.
– Здравствуйте, Ом Лекетеллер, – говорил мальчик с глубоким поклоном. – Я – Пиф-Паф-Польтри. Могу я получить в жены вашу дочь?
– Очень вас благодарю, Пиф-Паф-Польтри, – отвечала серьёзно Приблудная Птичка, – если мать Грязная Туфля, и братец Шмыг, и сестрица Крысиная Невеста, и сама прекрасная Катенька согласны, ты можешь её получить.
– Где же мать Грязная Туфля? – осведомлялся он.
– Она в хлеву, доит корову, – пела девочка.
Пиф-Паф-Польтри передавал матери своё предложение, и она посылала его дальше. Братец Шмыг находился в ивняке. Сестра Крысиная Невеста – в картофельной ботве. Ко всем шёл Пиф-Паф-Польтри со своим предложением, пока наконец не доходила очередь до самой прекрасной Катеньки.
– Здравствуй, прекрасная Катенька, – поздоровался Ян.
– Благодарю, Пиф-Паф-Польтри, – поклонилась маленькая Эндри.
Он спросил, может ли получить её в жены. Все согласны: Ом Лекетеллер из угольного погреба, мать Грязная Туфля у пёстрой коровы, братец Шмыг в ивняке и сестра Крысиная Невеста в картофельной ботве.
Катенька считала, что тогда все в порядке, но только сперва он должен сказать, чему он, собственно, учился.
– Быть может, ты щеточник? – спрашивала она.
– Нет, у них слишком много детей!
– Или портной?
– Они все голодают!
– Сельский батрак?
– У него нет никаких прав!
– Трубочист? Мусорщик?
Наконец Ян гордо заявлял, что он – барабанщик и курит длинную трубку: Пиф-Паф-Польтри! Но теперь и он должен знать, что за приданое получит Катенька?
– У меня есть четверть гульдена, – отвечает она.
– И 30 грошей в долгу, – поёт Пиф-Паф-Польтри.
Но она бьёт его своими козырями:
«Напёрсток, полный вина, Старый булыжник, Восьмушка сухих груш, Престарелая кошка, Мёртвый воробей, Корзинка из рогожи, До верху наполненная чечевицей.»
Тогда он решает, что они прекрасно подходят друг к другу и что чечевица очень кстати для свадебного пира. Они поют вместе, а он барабанит:
«Чечевица – вот она здесь! Она прыгает в горшке, Варится семь недель И остаётся твёрдой, как кость!»
Это значит, что через семь недель должна быть свадьба! Они пригласили на празднество всех гусей, а утята будут шаферами. Гусак Филипп будет крёстным отцом при крещении ребёнка. Если это будет мальчик, они назовут его Пиф-Паф-Польтри, если девочка – она должна зваться Катенькой или лучше Приблудной Птичкой. Последнее ещё не было решено окончательно.
Солнце заходит над замком Войланд. Смеясь, они бегом возвращаются с полей, Ян и маленькая Эндри. Они идут рука об руку. Его руку она берёт охотно – это не то, что красные лапы Катюши. Мальчик зажимает ей рот:
– Нет! Нет! Молчи, Приблудная Птичка!
Он тянет её под окно бабушки. Оттуда раздаётся музыка.
Они тихо стоят и прислушиваются, не шевелясь.
– Она играет Баха, – говорит кузен.
Маленькая девочка одобрительно кивает головой.
Она ничего не понимает и думает, что бабушка изображает ручей, в котором плавали её гуси. Он шумел и рокотал, и бабушка, – думала она, – играет это на фисгармонии.
Но мальчик её учит:
– Это «Партита», то есть прощание при отъезде. Партите – это по-латыни значит уезжать. Запомни это, Приблудная Птичка. И бабушка играет это потому, что подходит моё время и скоро я должен буду уехать из Войланда.
Девочка снова соглашается.
– Да, она потому и играет, – и она крепко сжимает его руку.
Во время следующих каникул Ян преподал ей первый урок плавания. У него были синие купальные штанишки. Он приказал Катюше сделать такие же для Эндри. Катюша сшила ей штанишки из красной блузки на жёлтой подкладке, но они были так велики, что туда можно было засунуть двух маленьких Эндри, по одной в каждую штанину. «Это не беда, – думала Катюша, – она ведь вырастет».
Однако надо было попробовать и без штанишек.
Эндри испытывала страх и не шла в воду глубже, чем до лодыжек. Мальчик толкал и тянул её, но дальше, чем до колен, затащить не мог, так как она вырывалась и с плачем убегала из воды. Он брызгал на неё, бранил, говорил, что она глупа, как картофель, или даже, как огурец, – она могла сама выбрать. Ей должно быть стыдно перед самым маленьким утёнком. Этот умеет плавать, как только вылупится из яйца. Она и стыдилась, но это не помогало. Прошла неделя, пока она решилась зайти в воду по живот. Дальше этого не пошло. Все его старания научить её плавательным движениям были, казалось, бесполезными.
Тогда он заявил ей, что будет с её помощью ловить пиявок, так как ни к чему другому она не годна. Он знал гнилое рыжее болото, полное пиявок. Повёл её туда и велел ей войти в болото. Ещё немного, дальше и ещё немного. Так как он спокойно стоял на берегу и смотрел, а ей не было больно и грязная густая вода, нагретая солнцем за целый день, была очень тепла, то Эндри набралась храбрости и вошла в воду глубже. Видна была только её головка. Он велел ей стоять спокойно и, чтобы её занять, предложил сыграть в Пиф-Паф-Польтри. На это она была всегда готова. Они играли три раза подряд, и девочка была так увлечена, что даже не заметила, как её накусали пиявки.