Страница 54 из 63
– О какой часовенке вы говорите? – спросил служитель.
– О той, которая находится справа от коридора, соединяющего поперечный проход собора со двором.
Старик покачал головой.
– Там нет никакой часовни.
Ян рассердился.
– Но неделю тому назад я сам там был. Думаю, что это часовня Иосифа. Внутри – ничего особенного, только современные произведения и несколько дюжин приношений по обету. Над входом – интересующая меня фреска со Святой Скорбью.
Служитель посмотрел на него, затем устремил глаза вдаль.
– Милостивый государь мой, во всем Бриксене нет другой Святой Скорби, кроме той, что висит в музее, наверху в третьем зале. Маленькая картина, вероятно, четырнадцатого столетия. Она доставлена из Греднерталя, может быть, из Сант-Ульриха.
Ян вспылил:
– Черт побери, Кинигаднер! Вы не разубедите меня в том, что я видел собственными глазами! И вы, наверное, согласитесь, что я способен отличить Святую Скорбь от козла. Быть может, вы сами не знаете различий между этими добрыми святыми!
– Я не знаю различий! – обозлился служитель. – Да я уже сорок лет ничего другого не делаю, только вожусь с церковным искусством! Хотел бы я знать хоть одного святого, история которого была бы мне неизвестна! Святая Скорбь – это была красавица, дочь старого языческого португальского короля. Она тайно обратилась в христианство. Отец хотел выдать её замуж за одного молодого короля, тоже язычника. Об этом благочестивая девица не хотела и слышать. Она вообще не хотела выходить замуж, а тем более за язычника. Она хотела оставаться девственницей и посвятить свою жизнь Иисусу, жениху её души. Но её жестокий отец смеялся и сказал, что на другой же день она будет принадлежать язычнику, по своей воле или против воли. Тогда целомудренная девица начала молиться, чтобы Иисус избавил её от грозящего ей позора. В конце концов она легла и уснула. На следующее утро пришёл её отец с женихом-язычником. Они нашли благочестивую девицу тихо спящей в её постели. Но Иисус Христос сделал с нею великое чудо. Он превратил её в мужчину и приказал, чтобы у неё выросла большая чёрная борода. Тогда её отец-зверь озлобился, велел во дворе своего замка воздвигнуть крест и прибить к нему свою собственную дочь. Она умерла смертью мученицы. Ну-с, милостивый государь, знаю я легенду о Святой Скорби?
– Отлично, отлично, папаша Кинигаднер. Вы прекрасно знаете! – разгорячился Ян. – Но то, что целомудренная девица из Португалии, собственно, родом с Нила – этого вы не знали, а? То, что её звали Кумернис[4] и она была египетской богиней? Её изображали с распростёртыми крыльями, лежащими на предплечьях, что на вымытых стенных картинах выглядело как перекладины креста. Поэтому-то её можно было вполне спокойно из языческого мира перенести в христианство, хотя и с понижением из божества в простую святую. Но все это – учёный хлам, и вы мне не поверите. Поэтому перестанем ссориться. Сведите меня в часовню, и я укажу вам над дверью Святую Скорбь, которой вы, кажется, никогда не замечали, как вы ни стары. Покажу вам славную святую и её благочестивого маленького скрипача, которому она бросила свой золотой сапожок!
Он полез в карман, достал двадцатишиллинговую монету и сунул её служителю. Старик взял её и долго рассматривал. Его голос прозвучал грустно:
– Австрийское золото, золото из Вены! – пробормотал он. – Если бы оно снова получило у нас хождение!
Он поблагодарил, встал и спустился вместе с Яном по лестнице через крытый ход.
– Откуда вы шли? – спросил он.
– Оттуда, из собора, – показал Ян. – потом через этот ход во дворе.
– А где находится дверь? – спрашивал старик. – Где ваша часовня?
– Она была направо, – настаивал Ян. – Дверь была открыта. Но, может быть, я шёл другим коридором.
Служитель покачал головой.
– Между собором и крытой галереей нет никакого другого сообщения.
Он взглянул на своего спутника. Казалось, что он вдруг догадался. Хитро блеснув глазками, он продолжал:
– Скажите-ка мне, когда вы нашли часовню и Священную Скорбь?
– Ровно неделю назад, – твёрдо заявил Ян. – Около семи часов я зашёл в собор, слушал игру органиста. Когда он кончил, я сидел ещё некоторое время, а затем нашёл соборную дверь закрытой. Это могло быть около трёх четвертей десятого. Я вышел отсюда из поперечного прохода через коридор во двор, а потом из музейных ворот на улицу.
Старик кивнул головой, лукаво усмехнувшись.
– А до того? Где были вы до того, многоуважаемый господин? Подумайте! Не сделали ли вы маленькой прогулки в эту прекрасную осеннюю пору? Не ходили ли к Торггельну? Вы ведь знаете, что это такое? А там, может быть, выпили немножко больше, чем следует, хорошего свежего вина. Оно ведь коварно: сначала ничего не замечаешь, а потом начинает действовать внезапно. Тогда вы зашли в собор, под музыку нашего органиста вздремнули. И, наконец, наполовину во сне, наполовину в блаженном состоянии от молодого вина, вышли из собора и открыли в тусклую ночь никогда не существовавшую часовню и прекрасную фреску Святой Скорби вдобавок.
– Но я не пил ни капли, – воскликнул Ян, – ни единой…
Он остановился. Какой смысл уверять служителя, что он был трезв, как монашенка?! Старик все равно не поверит. Одно было несомненно: часовни не существовало, картина бородатой женщины ему лишь пригрезилась.
Он молча шёл рядом со служителем. Пригрезилось? Что-то проснулось в подсознании, ожило из мира затаённых желаний. Разве он не работал над тем, чтобы превратить женщину в мужчину, сделать чудо, происшедшее с дочерью языческого короля? Он засмеялся. Вырастет ли у его кузины Эндри также такая длинная чёрная борода?
Он пожал старику руку.
– Благодарю вас, Кинигаднер, до свиданья!
Служитель спросил:
– Не желаете ли вы взглянуть в музее на икону Скорби? Это не произведение художника, а простая крестьянская работа. Все же…
Ян отказался.
– Оставьте это! Мы больше не нуждаемся в иконах. Мы живём в нынешнее время, а не тысячу лет тому назад, как вы. Мы в жизни создаём чудеса, которые вы знаете только по книгам и иконам.
Но старик усомнился:
– В жизни? Будет ли она действительно жить? Или же, прибитая к кресту, жалким образом погибнет?
Ян быстро вышел. Покачивая головой, старик смотрел ему вслед.
Ян шёл через Соборную площадь, далее – по узкой улочке к беседкам. Какая-то женщина заговорила с ним. Да, торговка старьём, у которой он кое-что купил, когда был здесь в последний раз. Не желает ли он пойти к ней: дня два тому назад она приобрела множество всяких вещей, быть может, кое-что ему понравится? Он согласился и последовал за нею.
Старые картины и кружева, стаканы, фарфор, оружье, подсвечники и деревянные изображения святых. Все это лежало в беспорядке на столах и стульях, было наполовину распаковано. Красный мешок, наполненный цепочками, безвкусными брелоками, монетами и кольцами. Он невнимательно рылся в этом хламе, подымал вещь, чтобы лучше рассмотреть её, и тотчас же клал обратно. Взял небольшую блестящую вещичку – это был сапожок, маленький золотой сапожок! Золото плохое, обильно обложенное серебром. Но вещь была изящна, и работа не без искусства.
Что за женщина могла на браслете или ожерелье, носить этот золотой башмачок – кто и Почему?.
Он купил эту вещь. Попросил дать ему бумагу и конверт. Написал: «Это ты можешь подарить бедному маленькому скрипачу!» Затем адрес: «Эндри Войланд, Ильмау у Бармштедта. Тюрингия».
– Отнесите это на почту, – сказал он торговке, – отправьте ценным пакетом.
Глава 10. Об Иффи и Иво
В зале Парк-Отеля в Гамбурге сидели Ян Олислягерс и его спутники. Юный венец сиял весельем и жизнерадостностью. Поездка в спальном вагоне была для него событием. Когда же в Мюнхене они поехали на аэродром и заняли свои места в аэроплане, его воодушевление не знало границ. Доктор Фальмерайер был не столь восхищён. Он страдал воздушной болезнью, проклинал и отплёвывался, клялся никогда в жизни более не доверять даже своего трупа проклятому воздушному экипажу. Уже к полудню они были во Франкфурте. Ян катал юного венца по городу, свёз его в дом Гёте. Затем в автомобиле они отправились в курорт Гомбург.
4
По-немецки скорбь – Kummernis.