Страница 5 из 40
Вперёд выступил его слуга, Скуро, здоровенный детина с огромной рыжей головой, и начал каяться:
– Я был раньше черен, как дьявол в аду, а теперь, по милости Спасителя, сделался чистым. Прежде я был полон вином, а теперь я наполнился Святым Духом…
Немного разочарованный, Фрэнк Браун ушел с собрания, когда «охотники на дьявола», как они назывались, запели в четвертый раз великопостную молитву.
Тереза стояла на коленях в исповедальне и, опустив голову на руки, закрыв крепко глаза, говорила без пауз, беззвучным голосом. Не прерывая, терпеливо слушал её старый священник, сидевший в кресле.
Тереза умолкла. Медленно подняв голову, она посмотрела на священника беспомощно и глубоко-вопросительно.
Минуты бежали, а старик ничего ещё не сказал своему духовному чаду и не знал, что он должен сказать: конечно, девушка согрешила; но так ли велик её грех?
Её губы опять зашевелились и тихо, так, что он скорее угадал, чем услышал её, она спросила его:
– Ваше преподобие, правда ли, что… его… прислал рок?
Старик молчал.
Девушка поднялась с колен и подошла к нему совсем близко.
– Что же мне делать? – спросила она.
– Я не знаю, – прошептал священник.
Тереза бросилась к его ногам, зарылась головой в его рясу и разрыдалась. Старик чувствовал, как её слезы промочили насквозь его платье; он хотел помочь её горю, но не мог и только тихонько гладил её по голове.
Вдруг девушка встала и схватила его руку. Она задыхалась.
– Ваше преподобие, скажите, это правда?.. Его послала судьба?
И в её глазах светилось горячее желание и бесконечная надежда услышать: да. Он ясно чувствовал это. Он знал, что все её существо наполнено прекрасным образом чужестранца – пылкого, мечтательного, бросающего вызов небесам.
Но, сделав над собой усилие, он ответил, не глядя:
– Не знаю.
Она разрыдалась. Бесконечное сострадание к ней заговорило в его душе; он поднял её голову и ласково спросил:
– Разве ты так сильно любишь его?
– Да, батюшка, больше жизни.
Он тихо поцеловал её в лоб.
– Тогда иди, дитя моё. Прими свой жребий. Это Божий промысел.
Она посмотрела на него с благодарностью; у неё не было сил сказать хоть слово. Потом, схватив его руки, она покрыла их слезами и поцелуями.
Глава 4. Исцеление
Фрэнк Браун поздно сошел вниз: он работал всю ночь до рассвета. Тереза молча стояла за завтраком подле него и ждала его взгляда. Но он почти не видел её. Он не заметил ни её отсутствия, ни возвращения. В следующие дни она тоже не отходила от него во время еды, но заговорить с ним не решалась; она только прислуживала ему, немая, как рабыня.
Однажды она тихо сказала ему:
– Дон Винченцо просил передать вам привет.
– Благодарю.
Он взглянул на девушку и заметил, что она была хороша.
– Ты видела священника?
– Да, четыре дня тому назад я была в городе.
– Ты исповедовалась?
Она кивнула головой.
Фрэнк Браун болтал с Терезой, но не прикасался больше к ней. Он был ласков и добр с нею, как с хорошеньким ребенком, присутствие которого терпят. Иногда, когда он брал лютню, он звал её к себе: она должна была спокойно сидеть и слушать.
Когда он отправлялся кататься по озеру, то давал ей весла, и она гребла. А он молча сидел против неё и о чем-нибудь думал или мечтал.
Он приучил её бегать рядом с ним во время прогулок, терпеливо, внимательно, как хорошо выдрессированная собака. Фрэнк высказывал ей свои мысли, спрашивал её совета и сам за неё отвечал: так ему легче было уяснять себе самому свои мысли.
Терпеливо, серьезно, целыми часами слушала его Тереза. Она мало понимала из того, что он говорил, но все ей казалось великим и прекрасным, а сознание, что её господин разговаривал с нею, делало её бесконечно счастливой.
Иногда, среди ночи, он приходил в её комнату, будил, садился на кровать и начинал рассказывать. Она, по обыкновению, тихо, серьезно слушала его. Иногда он оставался у неё, смеясь, обнимал и ласкал её, а она закрывала глаза и вся дрожала от счастья.
Однажды, уже вечером, к нему постучались.
В комнату ввалился служивший при гостинице Анджело и доложил, что Мариано Венье очень просит барина пойти навестить его жену, которая больна, при смерти.
– Но я – не врач! – заявил Фрэнк. Однако Анджело не двигался с места. Фрэнку пришлось ещё раз повторить, что он ничего не понимает в медицине; тогда слуга вышел, но тотчас вслед за ним в комнату вошли хозяин и Тереза.
– Венье стоит внизу и не хочет уходить. Пойдите же к его жене, доктор! – сказал Раймонди.
– Но я ничем не могу ей помочь. Я – не врач, – ответил Фрэнк.
Хозяин почесал затылок и плюнул.
– Вам ведь никто не поверит: все думают, что раз вы доктор, вы должны уметь лечить.
Было видно, что он и сам думает так же.
Наконец, Раймонди прибег к последнему доводу.
– Там теперь Американец; он хочет молится о её здравии; вы можете сделать для неё столько же, сколько и он.
Но у Фрэнка не было желания состязаться с Американцем.
Тут подошла к нему Тереза.
– Пойдите к бедняжке, – попросила она, – быть может, вы всё-таки ей чем-нибудь поможете.
Он рассмеялся.
– Право, дитя, я ничего не умею.
Тереза серьезно, большими глазами, посмотрела на него, взяла за руку и проговорила:
– Пожалуйста, пойди к бедняжке. Ты все можешь…
Он вздохнул, пожал плечами, достал опиум, хинин и пирамидон из дорожной аптечки и отправился к больной…
Спальня, в которой лежала Матильда Венье, была полна народу. Воздух в ней был сперт донельзя.
– Откройте окно! – приказал Фрэнк Браун. Но больная поднялась на кровати и громко закричала.
– Нет! Пусть окно будет закрыто! Пьетро Носклер приказал, чтобы его закрыли.
Фрэнк Браун обернулся. Рядом с ним стоял Американец. Он был весь в черном; в длинном сюртуке, застёгнутом до самой шеи, как у миссионеров. Безбородое лицо, маленькие, слегка косые, глубоко сидящие глазки, низкий, выдающийся вперёд череп, отсутствующий подбородок, приплюснутый нос, широко оттопыренные уши с приросшими мочками свидетельствовали о вырождении; шея была изрезана золотушными рубцами; движения торопливы, как у эпилептиков.
«Ему мне было бы легче поставить диагноз, чем больной», – подумал Фрэнк Браун.
– Дайте ваш пульс, – попросил он больную.
Но женщина спрятала руку под одеяло и взглянула на Фрэнка почти с ненавистью.
Тогда вмешался Американец.
– Дай руку, сестра! – сказал он больной, и та послушно протянула её Фрэнку.
Пульс больной свидетельствовал о сильной лихорадке. Её язык и весь рот были сильно обложены. Она хрипела и кашляла.
Не подлежало никакому сомнению, что она была серьезно больна. Но Фрэнк не знал, что нужно делать.
– Как долго она не спала? – спросил он неуверенно.
– Уже три ночи, – ответил Американец.
«Ей не может повредить ни в коем случае, если она как следует выспится, – подумал Фрэнк Браун. – Я дам ей немного опиума».
– Принесите воды! – попросил он, – я дам ей лекарства.
Но больная закричала и замахала руками.
– Он отравит меня!
Она запела священный стих, и присутствующие вторили ей.
Её муж сделал знак Фрэнку Брауну, и они вышли в соседнюю комнату. Венье подал здесь Фрэнку графин воды.
– Пришли сюда мистера Питера, – приказал он.
– Что вам угодно, доктор? – спросил, войдя в комнату, Американец.
– Вот стоит лекарство. Я уйду сейчас, и ты дашь его больной. Ты останешься всю ночь здесь?
– Да, – ответил Пьетро Носклер, – мы будем бодрствовать и молиться.
– Прекрасно, – продолжал Фрэнк Браун. – Один стакан ты дашь ей сейчас же. Она охотнее примет лекарство из твоих рук. Я надеюсь, что оно несколько успокоит её, и она скоро уснет. Если же больная снова проснется, ты дашь ей другой стакан!
Американец молчал, но по его лицу видно было, что он собирался сделать, когда уйдет доктор: взять стакан и вылить все его содержимое.