Страница 18 из 40
Поднявшись по лестнице гостиницы, он покачнулся и упал. Его подхватил коридорный.
– Вы больны, сударь!
Он привел его в комнату, помог раздеться и принес бутылку вермута. Фрэнк с жадностью выпил три больших стакана, – и повалился на кровать.
Он спал долго и крепко.
Проснувшись, Фрэнк принял холодную ванну, быстро оделся и вышел на улицу.
Он пошел прямо к площади Марка и занял столик в Cafe Quadri. – Фрэнк взглянул на собор.
Странная вещь! Сотни раз сидел он на этом месте и знал наизусть каждый камень. А сегодня ему всё казалось таким чужим.
Фрэнк опустил голову и пристально начал разглядывать каменную плиту. И неизвестно откуда ветер донёс к нему слова:
«Вот ты бежишь, и вечная смерть догоняет тебя… через моря и горы, через глубокие долины и далёкие равнины!..»
«Слова святой», – подумал он. Но всякое возбуждение пропало, и он удивлялся тяжелому покою своей души.
«Кто-то тебя позовет…» – прошептал он.
И кто-то назвал его имя.
Он не оглянулся и не удивился: так должно было быть.
– Фрэнк Браун! Фрэнк Браун!..
Он знал хорошо этот голос. Кто это был? Это не был голос святой, но и в этом чужом голосе слышались звуки её голоса.
Он обернулся к красивой женщине, протягивавшей ему руку.
– Лотта Леви? Лотта Леви? Финикиянка?
– Все ещё финикиянка? – рассмеялась она.
– Все ещё, – повторил он.
Рыжие волосы, зелёные глаза с черными полосками.
– А ваших родителей нет здесь?
Она кивнула головой.
– Они стоят там, у ювелирного магазина. Я надеюсь, что они купят мне нитку жемчуга, которая мне так понравилась.
И она опять рассмеялась.
– Только молчите, – продолжала она, – я прекрасно знаю, что вы думаете!..
– Папа Леви! – что-то маленькое, кривоногое, надутые губы, толстый нос и умные глаза. Мама Леви! Нет, она пришла бы в ужас! – госпожа коммерции советница Леви, урожденная Людмила фон Кюбек, – подчеркнуто! – Высокая, крепкая, все ещё красивая, но глуповатая. А затем – Лотта. Лотта, которую всегда можно встретить в Тиргартене. Верно?
– Да. Верно, – ответил он. – Вам следовало бы воткнуть в волосы белладонну.
Она рассмеялась.
– Или мирт и fleur d’orange. Вот уже три недели, как я помолвлена с одним немецким графом.
– Жаль!
Она близко подошла к нему и посмотрела в упор.
– Мне 25 лет. 25! Кого мне ждать? Или, быть может, выйти замуж за вас?
– Спаси Бог! – рассмеялся он. – Выходите замуж за графа, но не имейте детей… по крайней мере, от него…
Она рассердилась.
– Вы несносны! – воскликнула Лотта.
Он сел и придвинул ей стул.
– Ах, Лотта, вы сами не верите в это!
– Прекрасно. Допустим, я не верю; но вы должны пойти сегодня вечером со мной.
– Куда?
– Куда-нибудь. Я пока сама не знаю. Я поведу вас сама.
– Хорошо. Во всяком случае, если вам приятно слышать – я рад, что встретил вас.
– Вы? – она говорила почти равнодушно. – И я тоже! Я очень скучаю.
Он поцеловал её руку.
– Это ваша рука, Лотта, только ваша. Умная и жестокая.
Она громко рассмеялась.
– Не вам бы говорить! Разве есть руки более грубые и жестокие, чем ваши?
Он замолчал. Его губы горько сомкнулись. «Маска!» – подумал он. – «Только жалкая маска!»
Она внимательно взглянула на него.
– Как вы попали сюда в это время? В Берлине сезон начался, вас ждут там. Вы на целых полгода исчезли с лица земли. В какой части света вы были? Что вы там делали?
Он быстро встал. Но ему пришлось ухватиться за край стола. Его лицо побелело; взгляд его смотрел в пустоту.
– Откуда я? Из гор… Что я делал? О… я видел чрево земли.
– И праздновали шабаш сатаны? Сознайтесь, Фрэнк Браун.
Он с трудом покачал головой.
– Быть может, я написал только роман.
Она протянула ему руку.
– Вот мои родители. Сегодня в 9 часов, здесь – и не заставляйте меня ожидать вас.
– All right! – ответил он.
Была уже четверть десятого, когда он пришел на площадь св. Марка.
Лотта Леви шла ему навстречу.
– Я опоздал! – закричал он. – Но это только предосторожность, а не небрежность. Я не могу ни минуты сегодня оставаться один.
Она дала ему руку.
– Страх?
– Как хотите, – ответил он, пожимая плечами. – Быть может, страх; вчера это было нечто большее.
– А теперь?
Он взял её под руку.
– Теперь хорошо. Только говорите.
– Благодарю. Итак, я всё-таки гожусь на то, чтобы прогнать ваше дурное настроение?
Он слегка пожал её руку.
– Ах, Лотта! Не будем морочить друг друга. Конечно, это так, как вы думаете. Но разве не какое-нибудь особенное настроение заставляет и вас сегодня ночью ездить со мной по Венеции? Итак, я хочу кое о чем не думать – и милостивый Бог прислал мне сюда Лотту Леви, которая умеет, если захочет, поддержать человека, идущего рядом с нею, – это комплимент, моя умная барышня.
Они шли молча, разглядывая толпу.
Вдруг Лотта остановилась перед большой пестрой афишей, изображавшей, как графа Монте-Кристо бросали в мешке в воду.
– Кинематограф! – с радостью воскликнул он. – Пойдемте туда, Лотта? Ах, как я давно не видал кинематографа!
– Как хотите, – сказала она бесконечно равнодушным тоном. И всё-таки ему послышалось что-то деланное в этом равнодушии.
Они вошли и заняли ложу.
Они посмотрели на перелет Блерио через канал, потом гвоздь спектакля – историю графа Монте-Кристо по роману Дюма.
Фрэнк радовался и шалил, как мальчуган.
– Я не знаю изобретателя кинематографа, – шутил он, – но мне он дороже Маркони и Цеппелина, Рентгена и Коха и сотен других! Кинематограф даёт нам возможность видеть все страны: это лучший историк, не знающий заблуждений. Он делает настоящее – прошедшим, а прошедшее – будущим! Разве это не чудесно! Видели ли вы когда-нибудь обратный пробег ленты? Представьте себе, что кинематограф сопровождает вас через всю вашу жизнь. Что мы увидим? Вот бывшая баронесса Кюбек, тогда, о, ужас! – просто Людмила Леви – дарит своему Зигфриду младенца. Его принимают два врача и акушерка. Лотта растет, становится девочкой, потом подростком, потом девушкой, молодой женщиной, пожилой дамой и, наконец, старухой… потом она умирает, её похоронят – нет, сжигают, не правда ли? Ба, это было бы великолепное, преинтересное зрелище! Теперь возьмём ленту и заставим Лотту жить в обратном порядке. Пепел превращается в огне в настоящее тело, – старое, сгорбленное, но всё же человеческое тело. Мёртвая оживает, старуха становится пожилой женщиной; пожилая – молодой и т. д., до момента рождения. И опять стоят умные люди у постели Людмилы Леви. Врач передаёт только что обмытого ребенка акушерке, купавшей его; ребенок опять грязен, акушерка принимает его… И нет Лотты – словно её никогда и не было! Ах, можно ли наглядней демонстрировать, что жизнь – только большая ложь?
Лотта взглянула на Фрэнка.
– Вы – милый мальчик! – сказала она, быстро поднявшись и тряхнув головой, словно желая прогнать какую – то мысль. – Пойдемте отсюда.
Они позвали гондольера.
Они сели в гондолу и молча плыли по улицам Венеции.
Мимо них проехала крытая гондола; под черным балдахином, тесно прижавшись друг к другу, сидела парочка.
«Новобрачные! – подумал он. – Одна из тех парочек, которая тысячами из года в год приезжает сюда…»
В этот момент он почувствовал её руку. Она была влажна и холодна, но этот холод обжёг его.
– Фрэнк Браун, – сказала она, – я хочу иметь ребенка… – Её голос дрожал и глаза пылали странным зелёным пламенем.
– От тебя! – прибавила она…
Книга вторая
Альрауне
(История одного живого существа)
[4]
Прелюдия
Не станешь ведь ты отрицать, дорогая подруга моя, что есть существа – не люди, не звери, а странные какие-то существа, что родились из несчастных, сладострастных, причудливых мыслей?
4
Перевод с немецкого Михаила Кадиша (1912)