Дыхание

Она повернула к нему лицо, и спросила:

– А Вы кто по профессии?

– Я физик.

– Я так и думала…

Ничего я такого не думала. Но на физика похож, хотя я их иначе представляла. А физики мне нравились, я всегда их портреты любила. Такие лица сильные. Никогда не думала, что физика встречу. В школе любила физику, особенно астрономию. Мне кажется, я могу разговор поддержать, ему будет приятно… Ничего я не могу. Первый закон Ньютона забыла, второй и третий помню, а первый позабыла. Смешная я, зачем мне это, он не будет со мной о физике говорить. А я хочу! Мне интересно. Он, наверное, о чём угодно может говорить. А тут мы сделаем крюк…

Они миновали несколько улиц, и подошли к частным домам. Возле одного из заборов, за которым виднелись высаженные полосою клёны, они остановились.

– Вот мы и пришли. Я тут живу.

– Хорошо Вам, как в лесу живёте.

– Да, хорошо. Очень, – она ждала вопроса, почему-то совсем не волнуясь, совершенно.

– Давайте завтра встретимся? Когда Вам удобно?

Она ответила не сразу, подумала и сказала:

– Я свободна весь день, у меня отпуск. Давайте встретимся днём, часов в двенадцать, и погуляем на природе. Сможете?

– Смогу. Я к Вашему дому подойду, хорошо?

– Хорошо… – когда они прощались, он хотел коснуться её руки, но она не дала. Нечего его баловать.

Когда она пришла домой, она переоделась и пошла в ванную, и долго умывалась теплою водой. И вода текла у неё между пальцев, и она омыла ею шею и руки до плеч, и нежилась в её тепле. Она стояла в душе, вода текла по её груди, по глазам, по рукам, она смотрела на себя в зеркало и улыбалась своей водяной теплоте. Струи бежали по ней змейками, дарили ей своих сил, забирая её усталости и волнения, и нежа с такой заботой, с какой умеет одна она, ведь вода – женщина, и чувствует нас, женщин, любовно и чувственно, и любит лелеять нашу наготу, она омывает нас, когда мы рождаемся маленькими крохами, и растит нас и сопутствует каждому дню, и любит просачиваться внутрь и напивать нас напоями своими. Она напойная и упоительная, поющая и раздольная. И текучая, любит обтекать меня переливами своими, изливаться среди моих кож, такая роскошная и переливчатая, как мой голос, и изнеженная такая, я её так изнежила, что просто сил нет, избаловала её своими душами красивыми, а у меня их много, этих душ, и вечерняя, и утренняя, и утренняя душистая, а вечерняя чуть душная, но зато задушевная… И люблю я эти души свои с водой перемешивать, с тёплой, чтобы густая я была, густо обливаемая, как сгущёнка, только ещё слаще. И люблю я эту свою густоту вечернюю, и никто её во мне не знает, я одна её поверенная послушница непослушная, и послушание моё особое, вечернее, лишь мне одной любо и ведомо, такая я неведомая и неисповедимая, как тропинки моих струй, змеек-чудотворниц. Люблю я в этих душах сказки вечерние, очень они красивые, такие, как и руки мои, очень они у меня вечерние сказочницы, вдохновенные пряхи, прядут мои вечера Ариаднами своими. И люблю я в этих вечерах утопать, они мои ноги омывают, и среди них текут тропами, и я в них заблуждаюсь как в небесах звёздных, и брожу и Солнца отыскать никак не могу, всюду Сириусы встречаю и Центавры с головами женскими и телами-ланями, они по небу льются и секреты свои струями наводняют. И хорошо быть струями плетёную, они меня в свои одежды прозрачные убирают, и к вечеру готовят, и сами ко мне готовятся, и пытаются внутрь меня затечь, во сны мои потаённые, и люблю я их в этих снах встречать, они дельфинами ко мне проникают и дельфинятами юркими, чтобы я кожи их гладкие омывала и заботилась о них водою заботливою, ведь и сама я такая. И люблю я водами тёплыми смешиваться, чтобы из многих струй одна возникала, как течение моё плавная и непредсказуемая, и чтобы одевала она меня и волосы мои, как сейчас. А волосы мои любят плаваться, они у меня русые пловчихи и заплывами волнующиеся, тоже у них струи свои и течения, любят они по плечам моим течь, обтекать красоты мои вечерние…

Наступило утро. Сквозь щёлочку в шторах светило Солнце, оставляя золотистую полоску на полу. Проснулась, но вставать не хотела, ворочаясь с боку на бок. Я ранняя пташка, и люблю рано просыпаться и долго ворочаться. Я ранняя пташка-лежебока. Протёрла глаза и ещё поворочалась с открытыми глазами, чтоб яснее было. На левом боку выходило получше, с коленями согнутыми. И ещё полежала и попредставляла, как всячески ворочается, и как на животе лежит. И в воображении своём на животе лежала, а наяву – на боку. Наконец, поднялась и раздвинула шторы, залив комнату солнечным светом. Улыбнулась жизнерадостной рябине, подруге своей. Открыла окошко, утру навстречу, вдохнула воздуху всей грудью, чтобы свежестью наполниться. Выглянула наружу: рядом с рябиной разрослись малины – эх, дотянуться бы! Потянулась, всеми руками и силами. Не могу! Она так и выросла, хитрюга, чтобы меня дразнить. Сколько себя помню, всё мечтаю дотянуться до неё, малина-соблазнительница. Сквозь листву берёзы Солнце светило, доброго утра желая – в ответ пожелала, хохотунье. Утреннюю гимнастику сделаю, Солнцу на радость. Пускай полюбуется. Взялась за утреннюю гимнастику. Встала руки на пояс, ноги врозь, как настоящая утренняя гимнастка. Повращала головой, чтобы соображала лучше, как воображала. Взялась за вращения руками и вращала ими по-разному, многими способами – одновременно вращала, попеременно, ещё поочерёдно. И скрестно повращала, и в плечах, и в локтях, и в кистях, и ещё в разных сочетаниях, чтоб они проснулись и к утру повернулись. Затем повращала и туловищем, и похвалила его, и ладонями погладила, и ещё потянулась, встав на самые мысочки. Ещё ногами помахала, махами разными, как старательная улыбчивая Маха. Намахалась вдосталь, и очень была довольна. Наклоняться стала, чтоб поясу приятно было, и подпоясала себя наклонами старательными. Ещё принялась тянуться, прямиком на кровати, и по-всякому тянулась, чтоб на весь день чувствовать себя растянутой и подтянутой. И в качестве последнего упражнения подумала-пораздумывала, и решила чуть-чуть подвигать ушами, сперва правым, а за ним левым, подвигала и попредставляла как они движутся, и очень хорошо. На этом утренняя гимнастика была окончена, и всецело довольная отправилась умываться.

Надела футболку с зайчиками и бриджи, чтоб поспортивней быть. Из ванной выбралась уже переодетая и завтракать желая. Ещё подумала, не устроить ли соревнований, на какой конфорке омлет поскорее сготовится, но не стала, потому что столько не съесть. Омлет вкусный получился, и подпитал молочностями своими, как умел. Завтракала на веранде, три стены окна заполняли, чтобы мир как на ладони был и за завтраком видеть можно было, и света целое море, вместе с омлетом его уплетала, солнечный омлет, называется. Наевшись, и кофе сварила, и чашечку попила, кофеманка спозаранку. Взяла раскладное кресло, сиреневое, расположилась у кустов жасмина, много-много жасмина у забора росло, и там села, отдохнуть. Но не отдохнула и пяти минут, устала отдыхать, и пошла по участку бродить и думы думать. Участок большой был, восемнадцать соток. Деревьев столько было, и берёзы были, и липы, и клёны, и ели троицей росли, и яблонь было, тоже трое, но они поодиночке каждая. Даже дуб один рос, только невысокий, чуть повыше её. Но скоро её обгонит, нам за тобой не угнаться. Тоже любишь тянуться по утрам на самых мысочках, к Солнышку, поскорее меня обогнать. Вот возьму и подстригу тебя, будешь знать! Жёлудями обсыпался и думает, что самый важный. Вот захочу тебя и пересажу! Любишь солнечные омлеты, знаю я тебя. Листьями ты знатный, но пока маркиз. Вот вырастишь, буду тебя герцогом называть. Или эрцгерцогом? Афанасий ты, Афанасий первый. Может, за тобой и второй вырастет, но я не дам. И тебе-то скрепя сердце разрешила, думаешь, легко мне было? От тебя одна тень повсюду. Хорошо, ты ещё маленький, а знаешь, каким будешь? У! Всем дубам на зависть. Ты меня не подведи, смотри! Красивым расти! Я тебя не поливаю, а только разговариваю с тобой, но ты меня слушай. Ты у меня библиотекарем будешь, в глаза любимые смотреть. Как хорошо вчера о библиотекарях сказал, тоже библиотеки любит. Подкрался ко мне, когда я бабочку рисовала, хитрец. Знает, какая я, стоит мне слово доброе сказать да стихотворение красивое на закате прочитать, так я уж и расцеловать готова. А расцеловать было бы хорошо, губы твои вкусные. Ах, какие они хорошие, какие красавицы! В воображении моём можно. Ничего тут такого нет, хочу и целуюсь. Ещё хочу. Да, можно, тебе можно. Давно о таких губах вкусных мечтала, хорошо с вами поутру. Больше ничего не надо, пока всё. Пользуешься моей добротой. Я вот с дубом поцелуюсь, – осторожно поцеловала листочек, в самый краешек. – Всё, больше нам можно не встречаться, у меня теперь твои губы есть сгущёные, а у тебя – мои. Думаешь, сказки мне рассказывать да рисунки воровать? Знаю я. Не дам тебе больше ничего. Слушать тебя буду, а о себе ничего не скажу. Хочу наслушаться сперва, да узнать всё. Какие это мы такие физики? Физики разные бывают. Думаешь, что раз уж физик, то сразу всё. У нас в школе целых двое, и не хуже тебя, наверное. А не хотел мне признаваться, скрытный какой. А я проницательная, я так и думала. Только я думала, математик. Притворился математиком, чтоб бдительность мою обмануть и смутить меня теоремами всякими. А я много теорем знаю: Пифагора теорему знаю, и ещё какую-то раньше знала да позабыла. Бином Ньютона, вот! Там такие буквы, a и b, и квадраты разные, а в квадратах ещё скобки, много там намешано всякого. Ещё кубы помню, и четвёртые степени. Надо ещё проверить, какой ты там физик, я не уверена. Всякий себя физиком может назвать. Спрошу, как звезда устроена? А если не знаешь, то больше не приходи, враль ты и всё. А если знаешь, то всё расскажи, и так чтобы поняла я. Я раньше читала, да позабыла, и не помню уже. И ещё хочу знать, и про бури солнечные, можно ли их предсказать, и про протуберанцы, и ещё про корону. А ты как думал? Я тоже в школе училась, и не просто так туда ходила. И не угомонюсь, пока всё не узнаю, а потом ещё спрошу. Ты таких любопытных ещё не видел, и не увидишь больше. И ребятам моим расскажешь, всё-всё расскажешь. Живёт в нашем городе физик, и виду не подаёт, что физику знает. Дети ночами не спят, мечтают всё узнать, и из первых уст, а он спрятался в парке да на закаты глядит, да о гармониях мечтает. Это вероломство, я бы так назвала, и коварное. И поэтом ещё притворяется, чтобы всех запутать. И меня хочешь запутать. А я не позволю! Я сама тебя запутаю, да так, что не представляешь, всякими воображениями своими вконец замучаю. Думаешь, я молчать буду да в рот тебе смотреть? Все вы, физики, наивные. Но я ещё не решила, я посмотрю…