Дыхание

И я вчера полночи заснуть не могла, всё об этом думала. Дошла до того, что хотела пойти сегодня, взять книгу, сесть на ту же скамейку и читать. Но я не могу – не могу и всё тут! И я ещё боюсь. А если с Ларом пойти – точно никто не познакомится, Лар меня ревнует к другим, я давно заметила. К тому же когда я ухожу надолго – не в школу, а в другие места, он на меня немножко обижается, я же вижу. Но больше всего меня поразило, что она почти моя ровесница, какая она другая, мне было бы так интересно с ней познакомиться! Я столько всего не умею, я это вчера поняла. Мне кажется, если бы я сутками напролёт на этой скамейке сидела – никто бы не познакомился. От неё веет танцами, если я это почувствовала, то мужчины чувствуют гораздо острее. Я на себя с этой стороны вчера посмотрела. Я когда хожу листочки на деревьях рассматриваю, летом цветы полевые вдыхаю, землю ладонями трогаю, по коре стволов вожу, щекой прикасаюсь. А то и босоножки снимаю и босая по земле хожу, когда кроме Лара никто не видит. На меня, наверное, смотрят как на ненормальную. А ещё я вчера посмотрела как она красится – какая она умелая! Она свою красоту ещё вдохновеннее пишет. Я ей маленько-чуть-чуть позавидовала. Я же очень хорошо рисую, не сомневаюсь, что и я удачно могу накраситься, но никогда не придавала этому значения. Я и не крашусь никогда, разве что чуть-чуть губы. И я буду учиться. У меня столько мыслей на эту тему! Почему я никогда не расписывала своё тело? Это же особый холст, первозданный. Я буду. Жаль, что всё это случилось в конце каникул, через неделю школа. Эта девушка многому меня научила, я ей благодарна. Конечно, я не такая. Но я её не осуждаю, мы очень молоды, это молодость бурлит в нас.

Я последнее время беспрерывно читаю, это всё учитель литературы, Дмитрий Иванович, меня заразил своими рассказами, а заразить меня нетрудно, стоит лишь показать мне нечто интересное, и сразу же я увлекаюсь, и не могу себя остановить. Но я сейчас не про это хочу написать, а про Дмитрия Ивановича. Вначале он мне совсем не понравился, он очень строгий и почему-то решил, что мне можно ставить четвёрки, а я четвёрки не люблю, и я готовилась к уроку нормально, и мне казалось, что он придирается. И так я на него разозлилась за это, что совсем перестала готовиться, ходила и постоянно злилась, и думала: будь что будет, а делать я ничего не стану и именно назло ему. Но потом – он такие вещи рассказывает, я думала, я с ума сойду, какая это красота – и я поняла, что была не права, мне стыдно стало, что я сама во всём виновата, а его обвиняю, и я стала снова готовиться, вернее, я стала готовиться как никогда раньше, сочинения дважды переписывала: наутро прочитаю и думаю: почему я такая дура и такие глупости пишу? – и заново вечером писала. Но я не про это хотела написать, а про то, какой он человек. Ему около сорока лет, он довольно красив, у него короткие тёмные волосы, а глаза очень ясные, синие, и смотрят на тебя не отрываясь, он иногда осматривает моих одноклассниц, и меня тоже, не как учитель, а как мужчина. Вначале мне это показалось оскорбительным, а теперь я привыкла. Роста он высокого, одет всегда в один и тот же коричневый пиджак, носит галстуки – их я насчитала три штуки. Ещё у него руки как у пианиста: пальцы очень длинные и подвижные, и он часто на руку смотрит, и играет ей, и кажется, что совсем не слушает, но он слушает, а рука сама играет, отвлекаешься на это. Во время опроса он ходит по классу и выбирает, заглядывает то одному ученику в глаза, то другому – выбрал, и идёт обратно, к своему столу, встаёт около него и слушает. Он никогда не перебивает, и никаких вопросов лишних не задаёт, кроме одного: “Это всё, что Вы хотели сказать на эту тему?” (Он всегда нам говорит “Вы”). Когда он мне в первый раз это сказал, мне показалось, что он смотрит на меня как на дуру, вообще ничего не способную понять в книге, он мне тогда четвёрку поставил, но я почувствовала, что он мне её как подачку бросил. Я думала, я его убью, он мне поставил ещё два раза четвёрки, уже спокойнее, это меня взбесило ещё сильнее, именно это равнодушное спокойствие, он, видимо, решил, что я хорошистка, и это та оценка, которую я заслуживаю. Тогда я и бросила заниматься, а затем снова начала, и с таким рвением, он, может, думал, что я стану критику читать и чужие мысли повторять – мне эта критика абсолютно не нужна, я тоже умею думать, и если хочу, то очень даже хорошо. И я это ему доказала – для меня безумно важно было это доказать и именно ему – и он оценил, и я, наконец, стала получать пятёрки, одна в классе, а его пятёрки дорогого стоят. И как я теперь жалею, что у нас литература только дважды в неделю, мне кажется, я могла бы слушать его днями напролёт, он может говорить о чём угодно, и так говорить, как никто другой. И это его мысли, а не чьи-то чужие, у него невероятно много мыслей, мне кажется, ему не с кем поделиться, вот он нам их и говорит, сам себя ими развлекает, и всё. Я так рада, что встретила его, я так и думала, что такие люди существуют, что не может быть, чтобы таких людей не было, их мало, но они есть, люди достойные, мыслящие, необычные. Безумно хочется узнать такого человека поближе, жаль, что он совсем непроницаем, но раз есть он – значит, есть и другие, и они обязательно мне повстречаются. Как хочется наконец дождаться, как хочется, чтобы это поскорее случилось, но сейчас ещё рано, я ещё и сама не готова, я это чувствую, я ещё очень юная и столько ещё надо понять, а то возомнила о себе незнамо что, решила, что я умнее всех – а он мне очень хорошо показал, что я рано так начала думать, ещё учиться и учиться. И я чуть-чуть-немножко влюбилась в него, не то чтобы влюбилась, но он мне стал очень дорог, и я уже сейчас думаю, можно ли мне будет с ним когда я окончу школу общаться – какой он наедине? Я думаю, совсем другой, более духовный, всепроникающий как древние пророки, он страстный, и это очень высокая страсть, он глубокий, но особой глубиной, сокровенной. У него не те мысли, которые он говорит нам, этими мыслями он скорее играет, а наедине у него правдивые, заповедные мысли, из самого его сердца. И глаза у него другие, их взгляд становится спокойным, чистым, ясным как холодная заря.

Я сегодня на улице встретила немолодую, лет семидесяти, женщину. Она была в длинном платье, очень стройная, шагала медленно и задумчиво, и у неё чудесные густые рыжие волосы с проседью, а глаза голубые как вода в глубоком озере, и столько в них горя. И я подумала, какая же она красивая, и представила какой она была в восемнадцать лет, и так же мечтала о любви, как и я, и совсем не изменилась с тех пор, только время оставило печать на лице и глазах. И как ей одиноко, как трудно, что всё уже позади, и её любовь, и её красота. А она ещё очень-очень красивая, и я стремлюсь себя вести и одеваться как такие женщины, она удивительная! И я пожелала в душе, чтобы Бог ей послал здоровья и силы, силы радоваться солнцу, как жаль, что оно осенью так редко заглядывает к нам… И мне очень хотелось с ней познакомиться, но ей было горько, и я не стала её тревожить, мне кажется, мы ещё встретимся.

И я ещё думаю про него, что он ходит в церковь, а что он верит в Бога я уверена, только мне кажется, он не совсем ортодоксален. Он рассуждал в прошлый раз о грехе по поводу Льва Толстого, о том, как разные христианские мыслители понимали грех, и высказал такую мысль, что с точки зрения христианства наиболее логичным было бы объявить грешной любую радость, потому что любая радость является плотской, чисто духовной радости не существует, а любая плотская радость греховна, из этой мысли и возник обряд безбрачия у монахов. И он говорит, что из этого понимания греха родилась вся монастырская жизнь. Но по понятным причинам полноценно осуществить это было нельзя, поэтому из соображений практики вошли в противоречие с теорией, и приняли плотские отношения между людьми хоть и грешными, но позволительными. Я с ним совершенно не согласна, мне кажется, он и сам так не считает, а говорит так, чтобы заставить нас думать и над такими вещами тоже. Я думаю, что самой большой радостью является радость наслаждения красотой, а в нашем мире красоты очень много, я это уже поняла, её невероятно много, я даже не знаю как она умещается. Красота и вокруг нас, и внутри нас, и в нас самих – она повсюду! А сколько в нашем православии красоты: какие у нас чудесные церкви, какие прекрасные обряды, какие молитвы, и главное, какие люди, сколько в них человеческого достоинства, сколько глубины! А раз мир так прекрасен, то как может быть грехом радость? Ведь мы радуемся оттого, что мы живы, что живы любимые нами люди, наши родители, дети, это огромная радость, просто жить, просыпаться утром, встречать белок! Мы радуемся, что мы дышим, что пьём воду, как дети радуются каждому мигу, каждой травинке, лучику, прикосновению матери, и птицы тоже радуются, и собаки, и всё живое – радуемся, что видим и слышим наш прекрасный мир! И если человеческая ласка доставляет тебе радость, если тебя целует любимый от избытка счастья в его душе – разве это грешно? Я уверена, что нет, а все эти философствования – это заблуждение, люди закрывают глаза и не видят мира вокруг, оттого у них и выходят такие вещи.