Страница 10 из 17
Решение уничтожить тайный сыск, ведавший делами об «оскорблении величества», измене и бунте, было во многом чисто эмоциональным. Искренним. И потому особенно дорогим. Как и предшествующий Манифест, новый начинался ссылкой на варварские нравы, побудившие Петра Великого создать грозный орган. Но теперь, констатировалось в законе, надобность в нем отпала. «Как Тайная канцелярия всегда оставалась в своей силе, то злым, подлым и бездельным людям подавался способ» безнаказанно клеветать на ближнего, «обносить своих начальников и неприятелей», а действительно виновным новыми измышлениями оттягивать «заслуженные ими казни и наказания». «Тайная розыскных дел канцелярия уничтожается отныне навсегда, – говорилось в Манифесте, – а дела оной имеют быть взяты в Сенат, но за печатью к вечному забвению в архив положатся».
Трудно не оценить значение подобного указа. Не столько политическое, сколько нравственное. Он менял климат в обществе, открыто порицал доносительство, называл вещи своими именами. И хотя для усвоения урока потребовались годы стабильного, «кроткого», как тогда говорили, царствования, все же шаг был сделан. «Ненавистное выражение, а именно “слово и дело”, не долженствует отныне значить ничего, и мы запрещаем: не употреблять оного никому; о сем, кто отныне оное употребит в пьянстве или в драке, или, избегая побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как от полиции наказываются озорники и бесчинники».
Тем не менее донос по важным государственным преступлениям не уничтожался вовсе. Доноситель должен был обратиться «в ближайшее судебное место или к ближайшему же воинскому командиру». Сведения передавались письменно, за исключением тех случаев, когда доноситель был неграмотен. Если его рассказ оказывался ложью, доносителя два дня держали под арестом на хлебе и воде, затем отпускали. Подобной мягкости прежняя система не знала. Подчас в Тайной канцелярии содержались и истец, и оговоренный, и свидетели. Раз попав в тенета запутанного следствия, никто не мог поручиться, что выйдет потом на волю.
Однако политический сыск не упразднялся полностью. Персонал канцелярии переводился в особый департамент Сената с отделением в Москве. Вместо самостоятельной Тайной канцелярии возникала подчиненная Сенату Тайная экспедиция. Ее со-здание провозглашалось, но в реальности она была сформирована уже после смерти Петра III. И вот здесь мы натыкаемся на очень важный факт, мимо которого пройти нельзя. При действующей Тайной канцелярии, каким бы отталкивающим и малоэффективным учреждением она ни была (большинство доносов, по мнению специалистов, совершалось в пьяном виде и имело целью сведение личных счетов), Елизавета Петровна царствовала спокойно, а немногие попытки свергнуть ее постигла неудача.
Петр III, упразднив систему, не удержался на троне более полугода. Крайне наивно полагать, будто монарх мог сохранить корону только при помощи репрессивного аппарата и доносительства. Но полицейский сектор – важная часть государственной машины. В том числе и в виде тайной полиции, функции которой не совпадают с функциями полиции гражданской. Передавая дела ненавистной канцелярии в Сенат, Петр как будто понимал это и не прощался с тайным сыском. Но любая перестройка в жизни учреждения на время парализует его деятельность. Благодаря этому сложилась крайне удобная для заговорщиков ситуация.
Мятеж против императора зрел почти открыто, на глазах целого города и при сочувствии населения. Однако были и доносы, и подозрения близких к Петру придворных. Но гражданской полиции, присматривавшей за порядком, функции тайной не были переданы даже частично. Вместо этого к наиболее рьяным сторонникам Екатерины вроде Панина, Дашковой и Орлова были приставлены наблюдатели, которые ничего не смогли сделать в роковой момент. Заговорщиков, используя удачное выражение Александра I, было «некем взять».
Это стало важным уроком для Екатерины, и она вскоре по восшествии на престол завершила формирование Тайной экспедиции.
Однако сразу после провозглашения двух важнейших Ма-нифестов в обществе всколыхнулась волна благодарности к молодому государю, и Петру просто некого было опасаться. Он и позднее, когда тучи сгустились над головой, уверял обеспокоенного Фридриха II, что любим подданными. «Если бы русские хотели мне зла, они бы давно могли его сделать, видя, что я не берегусь, предаваясь всегда Божьей воле, хожу по улицам пешком… Когда умеешь обращаться с ними, можно на них положиться». Страшные слова.
Глава 2. Камень веры
В первые месяцы царствования подданные, как обычно, тешили себя надеждами на лучшее. Казалось, молодой монарх оправдывает их. «Ныне все дела исполняются быстрее, нежели прежде, – доносил Кейт 26 января. – Император сам во все вникает и в большинстве случаев делает необходимые распоряжения… Также интересуется он и делами иностранными, где ничего не делается без его ведома».
Штелин не уставал умиляться на ученика: «Каждое утро он вставал в семь часов и во время одевания отдавал генерал- и флигель-адъютантам свои повеления на целый день. В 8 часов сидел в своем кабинете, и тогда к нему являлись с докладами сперва генерал-прокурор Сената, и так один за другим президенты Адмиралтейской и Военной коллегий: он разрешал и подписывал их доклады до 11 часов. Тогда отправлялся он на дворцовую площадь на смотр парада при смене гвардии, а оттуда в час к обеду.
Почти каждый день по утрам приходила к нему в кабинет императ-рица, но к обеду – никогда. При обеденном столе его участвовали… лица, с которыми он хотел подробно говорить… Однажды в первые дни своего царствования сказал он за столом: “Штелин! Я очень хорошо знаю, что и в вашу Академию наук закралось много зло-употреблений и беспорядков. Ты видишь, что я занят теперь более важными делами, но, как только с ними управлюсь, уничтожу все беспорядки”».
Трогательная мечта молодого государя искоренить зло, накопившееся в предыдущее царствование. Однако описание Штелина выглядит настораживающе гладким. Что в нем опущено? Обратим внимание: Екатерина никогда не оставалась к обеду. По ее словам, муж вставал из-за стола «без ног» и «без языка». Это суждение подтверждается многими свидетелями. Например, А.Т. Болотовым, в тот момент полицейским чиновником, часто посещавшим дворец: «Не успеют, бывало, сесть за стол, как загремят рюмки и бокалы, и столь прилежно, что, ставши из-за стола, сделаются иногда все как маленькие ребяточки и начнут шуметь, кричать, хохотать, говорить нескладицы и несообразности сущие… У иного наконец и сил не было выйтить и сесть в линею, а гренадеры выносили туда на руках своих». Это высказывание незаинтересованного лица мало чем отличается от слов пристрастного Бретейля, доносившего 18 января в Париж: «Император ведет самый постыдный образ жизни. Целые вечера просиживает он за трубкой и кружкой пива, иногда до пяти или шести часов утра, и почти всегда мертвецки пьян».
Таким образом, во второй половине дня Петр работать уже не мог. Почти каждый вечер он посещал театр, потом уединялся с женщинами. А утром трудился с 8-ми до 11-ти – три часа. Затем два часа тратил на параде. Подобную работу сложно назвать «неутомимой».
А.С. Мыльников предположил, что после позднего ужина, на который созывалось иногда до сотни персон, император вместе со своими советниками вновь до глубокой ночи занимался государственными делами. Однако слишком много свидетельств говорят о том, что с обеда царь начинал налегать на горячительные напитки, ужин был кульминацией, и после него Петр уже не вязал лыка. Есть курьезное мнение, будто многие несообразности в политике молодого государя объяснялись именно его пьянством – он подчас не сознавал, что делал. Не абсолютизируя высказывания Н.Н. Фирсова о «поступках пьяного человека», мы все-таки с большой долей сомнения относимся к утверждению о ночном труде Петра III.
Несложно понять, зачем оно понадобилось. Без дополнительной «порции» времени, потраченного на государственные дела, невозможно объяснить интенсивный график работы правительства. Судя по числу законодательных актов, оно работало, как в лихорадке. Январь – 39, февраль – 23, март – 35, апрель – 32, май – 33, июнь – 25. А ведь были еще и устные распоряжения, и вал сугубо делопроизводственных бумаг, связанных с пожалованиями и решением имущественных вопросов. Казалось бы, такая интенсивность говорит сама за себя. Ведь Петр должен был хотя бы прочитывать то, что подписывал. Неужели на это шли только утренние часы? А ведь именно по утрам, до вахтпарада, император посещал правительственные учреждения и казенные мануфактуры. Воистину неутомимый внук великого деда!