Страница 29 из 30
Старик устало улыбнулся:
– Это не заклинание. Просто грозное сотрясение воздуха и толика пиротехники для острастки.
Ссадины на лбу, скуле и ладонях Марафия смазала ему отваром листьев черники. Про боль в коленях и локтях он промолчал, но добрая женщина добавила в корзину флакончик с травяной настойкой на спирту, чтобы прикладывать к ушибам. И очень кстати. Дорогой разнылось правое бедро, вдобавок при падении он, кажется, потянул спину.
Простая реверсия витальных энерготоков поставила бы его на ноги к завтрашнему утру. Так учуют же…
Подходя к дому, Бармур ощутил тошноту и скользящий холодок в солнечном сплетении. В конце улицы, не бросаясь в глаза, стоял чёрный экипаж. Вечные силы – уже?.. Он замедлил шаги. Таби обернулся.
– Помочь вам, мастер Бармур?
– Спасибо, малыш. Дальше я сам. А ты беги домой. Мама волнуется.
– Но она велела в дом снести! – заартачился Таби.
– Ступай, – Бармур взял корзину из рук мальчика. Он ещё не утратил способности добиваться повиновения одной силой голоса, безо всякого потока.
Дверь оказалась не заперта. Он постоял, вцепившись в ручку и закрыв глаза.
Внутри, конечно, знали, что он здесь. Быть смешным, жалким не хотелось. Он заставил себя войти, поставить корзину на пол, двинуться дальше, в затенённую гостиную, и низко склонить голову перед тем, кто по-хозяйски развалился в его любимом кресле.
– Мой господин.
Старший брат Анма, правая рука отца-резидента Хамайи. Слишком важная птица, чтобы самолично вразумлять своевольного учёного…
– Да ты, я вижу, шалун, Бармур. Балуешься с магией, затеваешь уличные драки.
Старший брат Анма не шевелился, не моргал, мраморные кисти рук с неестественно длинными пальцами бездвижно лежали на подлокотниках, в стекляшках белёсых зрачков не было ни отсвета. Только голос – но и тот неживой, холодный, с лёгкой сардонической нотой.
Старик склонился ещё ниже.
– Простите меня, господин. Я был неосторожен.
– Я-то прощу. На первый раз, – браккариец усмехнулся. – Но что скажет отец-резидент? Ты заставил себя ждать, когда был так ему нужен. Его заинтересовал ещё один ваш артефакт… Боюсь, тебе придётся очень постараться, чтобы вымолить прощение.
– Да, мой господин, – мастер Бармур сглотнул.
Старший брат Анма поднялся – длинный, худой, как жердь, в просторных чёрных одеждах.
– Ты похож на пугало. Хотя бы плащ смени.
Он стремительно прошёл к выходу, не дав Бармуру времени исполнить своё повеление. Старик потрусил следом. Сердце в груди замирало, ныли ушибы. Сейчас бы согреть вина, лечь в постель…
После, пообещал измученному, больному телу мастер Бармур. Вечером. Если доживу.
Глава 8. Скуловорот
К вечеру Кешка с Блошкой добрели до большого притрактового села. Вдоль дороги стояли крепкие, крытые тёсом дома, над трубами курились дымки.
– Это что за деревня? – спросил Блошка курносую девку с коромыслом через плечо. – Как называется?
– Сам ты – деревня! – прыснула девка. – А Рамию на сто вёрст вокруг все знают!
И пошла – спинка ровная, бёдра так и колышутся, вода в вёдрах ловит блики закатного солнца.
Блошка вытянул шею ей вслед, браво шмыгнул носом:
– Эй, красивая, а звать тебя как?
– Не про твою честь! – крикнула, не оборачиваясь. – Слыхал такое имя?
И уплыла в боковую улицу.
Блошка дёрнулся было следом. Кешка поймал его за рукав.
– Куда? Забыл, что Имьян говорил? Не хватало нам свары с местными.
Неделю назад друзьям повстречались шестеро странников во главе с лысым Имьяном. Ходили они к Святому Дубу, по которому Заступник, бог сирых и обиженных, будто бы однажды взобрался на небо, чтобы просить старших богов о милости для рода людского. От Имьяна Кешка с Блошкой наслушались разных страстей – о голоде и море в западных землях, о наводнении, смывшем пять деревень в долине Имбри, о засухе в Притамье, об ураганах, которые поднимали в воздух дома, скот и людей, о снегопадах посреди лета, о мертвецах, восстающих из могил, и о ракенах, вырезавших целые хутора…
– В прежние времена думали, этакая нежить только в сказках бывает, – посетовал Имьян. А про Рамию сказал: – Село большое. Народ себе на уме, Заступника не чтит, из богов больше всех уважает Рада Четырёхрукого. Он мастеровым людям помогает и деньги в дом приманивает. Если думаете мягкую рухлядь сбыть, к старосте не ходите. Мелкий человечек и гонористый. Лучше загляните к Тавину-колёснику. У него две мастерские, но и купить-продать он тоже не прочь. Цену даст честную.
– А что, девки там красивые? – спросил Блошка. – До парней охочи?
Имьян усмехнулся.
– Девки там с малолетства за своих же, местных, сговорены. Засмотришься на какую, так тебе жених с приятелями тотчас бока намнут. У вас, в Варьинском бору, разве по-другому?
По легенде, придуманной Марой, Кешка и Блошка были двоюродными братьями с хутора в лесах близ местности под названием Варьины равнины. В тех краях много разрозненных хуторов и заимок… И вот при первом же испытании легенда треснула. Имьян мог бы парой вопросов разнести её в мелкие черепки, но только понимающе усмехнулся и перевёл разговор на другое. Мол, в чужие дела не суюсь…
Рамия тянулась вдоль дороги – хороша, богата. Манила цветистыми палисадниками у белёных стен, звонким голосами из-за высоких заборов, сводила с ума запахами варева и печева из распахнутых окошек.
– Может, попросимся на ночлег? – предложил Блошка.
– Думаешь, пустят?
– Пустят, – раздался хрипловатый голос от ближайшего плетня, – да только сдерут дороже, чем у Лума в трактире.
Долговязый мужик с жидкой бородёнкой улыбнулся путникам – тускло блеснула во рту железная фикса.
– Тут есть трактир? – не поверил Кешка.
– А как же. Раз есть тракт, то есть и трактир. На выходе из села по левую руку… Не пропустите. Скажете, Вашка Журавль прислал. Зайца своего Луму отдадите, он вас накормит.
Зайца и жёлтенькую птицу чуть больше голубя Блошка подстрелил утром в осиновой рощице. Птицу съели сразу, а зайца оставили про запас. И правильно поступили. Если, прикинул Кешка, за постой можно расплатиться тушкой длинноухого, то лучше и желать нечего.
Вашка не обманул. На окраине в полусотне метров от развилки стоял, выпятив в небо двускатную крышу с резным коньком, большой двухэтажный дом. За оградой – просторный двор, у входа коновязь, над дверью бурая доска с выцветшей надписью "Трактир". Первый признак того, что в этом мире есть письменность. Блошка разинул на буквы рот, а Кешка обрадовался им, как старым друзьям, хотя все эти палочки и загогулины видел впервые в жизни. Медальон даровал ему возможность понимать не только устную речь, но и местное письмо. Он сможет читать! Как только найдёт – что…
В гомоне и чаде обеденного зала на друзей никто не обратил внимания. Лишь от ближних столов повернулись головы на стук двери, несколько пар глаз, равнодушно скользнув по вошедшим, вновь уткнулись в миски и кружки. В воздухе стоял смачный дух готовящейся пищи. Кешка чуть слюной не подавился.
В центре зала над макушками едоков свисала с балки кованая люстра на цепях, дюжина свечей коптила дощатый потолок, едва разреживая дымный мрак. В глубине за дубовой стойкой в окружении полок с медной и глиняной посудой царствовал здоровяк в несвежем фартуке поверх объёмного брюха.
– Накормлю до отвала, но за ночлег этого мало, – сказал он, вертя в руках Блошкиного зайца.
Вот те раз! Они бы и зайчатиной от пуза наелись. А теперь назад не заберёшь.
Серебро в поясе следовало придержать на крайний случай, Мара на этом настаивала, и Кешка был с ней согласен. Но и самой дрянной собольей шкурки единственная ночь под кровом не стоила. Что же теперь – снова в холод и слякоть, от всех этих ум отнимающих запахов, от жаркого огня в камине, от призрака мягкой постели, почти ставшего реальностью?
Кешка совсем уже решился расстаться с одной из Мариных монет – в виде исключения… Вспыхнула отрезвляющая мысль: а если не хватит? И он пересилил себя.