Распутье

Сжала виски и покрутила кольцо на пальце.

С одной стороны, хорошо, что Свена нет. Увидь он меня в таком состоянии, голову бы Андреасу открутил. Что-что, а в этом отношении муж — рыцарь. Именно поэтому, даже если всё не игра воображения беременной женщины, ничего не расскажу.

С другой стороны, муж внезапно оказался нужен, с его неуклюжей любовью и практически полным отсутствием нежностей. Зато Свен надёжный, не приведёт в дом любовницу. Ему и в голову не придёт обманывать. Речи о продажных женщинах, разумеется, не идёт — тут я не обольщалась, да и не верила в средневековую мужскую верность. Воздержание для мужика на войне — как право голоса для женщины в пещере, то есть абсурдно. Пусть себе, лишь бы предохранялся. Взял, надеюсь, мешочки? А то у нас девки… Мне такого в супружеской постели не надо. И болеть ему тоже не нужно.

Заверив, что всё дело в запахе побелки: мол, беременным от него дурно, вышла на улицу и вновь зашагала к дому Андреаса. Ничего, подожду, иначе с ума сойду. Репутация и так ниже плинтуса.

Ничего, придумаю что-нибудь. Например, дело. Может же у меня быть дело к магу? Мужа нет, его учителя тоже, я никого из гильдии не знаю. Представляли, конечно, на свадьбе, но имена в голове не удержались. Я тоже осталась для чародеев всего лишь госпожой Гилах. Квиты.

Словом, мне нужен артефакт. Какой? Защитный. Ребёнка жду, на жизнь покушаются и всякое такое. Одна одинёшенька в городе, малайонец же — давний знакомец.

Разврат? Ах, оставьте! Мы на «вы», у меня кольцо на пальце, заветы Ио чту.

С этими мыслями завернула за угол и замерла, увидев то, что предпочла бы сразу забыть.

Карета с баронской короной стояла у самого крыльца. Дама же поднималась по ступенькам, держа Андреаса под локоток. Мало того, доверительно наклонилась, едва не касаясь лица.

Малайонцу это нравилось! Выпрямил спину, улыбался, предупредительно дверь отпер.

Постоять бы, остыть, но чувства опередили разум.

Подобрав юбки, чтобы не испачкаться по уши: улицы-то никто не убирает, кинулась наперерез отъезжавшему экипажу, чуть не угодив под колёса. Кучер едва успел натянуть поводья и наградил цветастой руладой. А, плевать, лишь бы успеть до того, как дверь закроется!

— Андреас! — понимая, что проигрываю по времени, безбожно проигрываю, на целую вечность, в слепой мольбе окликнула малайонца.

Тот дёрнулся, будто от удара, и обернулся. Лицо пылало раздражением. Руку с локтя баронессы не убрал, на считанные мгновения, пока не сообразил, кто я, не убрал. Этого довольно, не дура.

Язык жестов — самый верный. Поза женщины и твой жест сказали так много.

Остановилась посреди улицы, чтобы отдышаться.

Карета уже укатила. Улица относительно безлюдная, можно и поговорить.

— Пожалуй, я пойду, мэтр, — опомнившись, баронесса поправила вуаль и спустилась на мостовую. — Не стану вам мешать. Обсудим вечером, когда освободитесь.

Показалось, или это намёк? Во всяком случае, меня аристократка окатила презрением. Специально прошла рядом, оглядела свысока и, фыркнув, укрылась за веером. Моим веером! Эта нахалка пользовалась модными новинками и считала их создателя вошью!

Не ударила только потому, что разум сработал вовремя.

Зачем тебе тюрьма, Ира? За оскорбление дворянки штрафом не отделаешься.

В итоге стерпела, даже в реверансе присела. Разумеется, высокородная не удостоила ответом — да что там, взглядом, и горделиво удалилась. Чувствуется, не в первый раз дамочке по улицам гулять. Ничего, подзовёт экипаж, поедет с комфортом.

— Иранэ? Что ты тут делаешь? — отмерло каменное изваяние Андреаса.

— Это я тебя хотела спросить. Только не на улице.

Бросила взгляд по сторонам. Ну, конечно, улица безлюдная, а уши всегда найдутся. Да и разве утаишь что-то в средневековом городе, который — большая деревня?

Малайонец хрустнул пальцами. Он нервничал и злился. Губы подрагивали, глаза смотрели непривычно холодно. Неужели и впрямь помешала страстному сексу?

— Кто это?

Раз меня в дом не зовут, побеседуем на улице.

— Кто? — Андреас изображал слепого, но уже перестал хмуриться, хотя напряжение никуда не делось. — С тобой что-то случилось?

— Случилось, — не стала отпираться. — Любимого человека с другой застукала!

— Иранэ, — скривился малайонец, отчего его красивое лицо превратилось в крысиное, — давай не будем на людях!

То есть меня на улице обнимать можно, а мне о той женщине спросить нельзя?

Развернуться бы и гордо уйти, но слова полились неудержимым потоком. Злые, нехорошие, глупые, больно ранящие. Наверное, сказалось напряжение последних недель, неудавшееся изнасилование, «интересное положение», претензии Андреаса — много чего. И баронесса стала последней каплей.

Я говорила много и бессвязно, плакала, и малайонец в конце концов, шипя, уволок в дом. Правильно, потому что на нас уже начали смотреть. Вот тебе и безлюдная улица. Хотя, чего уж беспокоиться, от моей репутации давно ничего не осталось.

Андреас потащил на кухню и чуть ли не насильно усадил за стол. Сам встал напротив и, упершись руками о стол, угрюмо буркнул:

— Ну?

— Что — ну? — не поняла я.

Немного отпустило, и теперь я сожалела о собственной несдержанности.

— Глойева колесница, ты язык прикусить не могла? — взорвался Андреас.

Он никогда прежде так на меня не кричал, даже страшно стало. Всегда милый, всегда улыбчивый, мягкий. Средневековые мужчины обманчивы, даже воскресшие.

— Не кричи на меня, пожалуйста, — прошептала я, на всякий случай нашарив взглядом выход.

Кухонька маленькая, необжитая. На стене — медная посуда. Не новая — значит, покупал у старьёвщика. Вряд ли сам, служанке поручил. Где она, кстати?

— А твоя кухарка, она?..

— Её сегодня нет, — резко, не скрывая недовольства, ответил Андреас и плеснул мне воды из кувшина. — На, успокойся.

Мелкими глотками осушила кружку.

Странно малайонец на меня смотрит, напряжённо. И не покидает ощущение, что я ему мешаю, даже раздражаю.

— Она твоя любовница? — отставив кружку, тихо спросила я.

Сердце болезненно сжалось.

Пусть скажет сам.

— Она моя госпожа, — градус недовольства Андреаса повысился, но малайонец, наконец, перестал нависать надо мной и сел. — Из-за тебя я лишусь выгодного места. Ещё с муженьком твоим разбираться придётся… А, это к лучшему. Убью галанийца, чтобы не мешал.

Сказано это было… Словом, действительно убьёт.

— Андреас, я не дура, я видела, как вы в дом заходили.

Неприятно, больно, но нужно дойти до конца. Не хочу терзаться в сомнениях, подозревать, следить.

— И что? — хмыкнул малайонец и пожаловался: — После твоих сцен выпить хочется. Не подозревал, будто ты ревнива.

Пожала плечами. Речь сейчас не о том.

— Андреас, я хорошо знаю местные нравы, не отпирайся, она не просто госпожа.

— Она меня выкупила.

В кухне повисло вязкое молчание.

— Баронесса ссудила тебя деньгами? — начиная осознавать произошедшее, переспросила я.

Ну да, Андреас симпатичный молодой мужчина, умный собеседник, маг. Холостой. Вот и понравился. Но это же неправильно как-то, разве можно брать деньги в такой ситуации? Мне бы гордость не позволила. Знаю, многие девушки высмеяли бы, но если ты берёшь, становишься должна.

— По-твоему, я должен был и дальше гнить у Глие? — взорвался малайонец. — Тебе-то хорошо, пригрелась под боком мужа, в деньгах купаешься. А знаешь ли ты, что такое кабальник? Это хуже собаки. Та хотя бы не осознаёт собственную несвободу.

— Андреас, я понимаю, — успокаивая, положила руку на его локоть. — Просто странно, отчего баронесса вдруг…

— По-твоему, никто, кроме тебя, на меня не посмотрит? — огорошил Андреас.

И ни тени раскаянья. Нагло смотрит прямо в глаза, даже руку не скинет. Я сама убрала, потому что противно стало.

— Иранэ, я молодой мужчина, мне тоже надо. Или мне принять обет целомудрия и терпеливо ждать, пока ты с мужем накувыркаешься и разведёшься? А тут ещё и свобода, должность. Только дурак бы не согласился.