Палачи и герои

И Иван делал все, чтобы стать в будущем полезной деталью. Если не приводным ремнем, то серьезной шестеренкой в передаточном механизме. Являясь натурой цельной, он умел ставить ближние и дальние задачи. И ступив однажды на свой путь, не сворачивал с него. В десять лет на вопрос, кем хочешь быть, он твердо ответил:

– Красным командиром. Артиллеристом. Пушки большие и громкие. То, что надо, дед!

Правда, привязанность к пушкам не выдержала испытания временем. Но уверенность в командирском будущем никуда не делась. Постепенно он четко сформулировал причину такого своего решения – СССР во враждебном окружении. Главная задача – защитить его от врагов. Остальное все приложится – страна освобожденного труда горы свернет, если империалисты оставят ее в покое хотя бы на несколько лет. Но ведь не оставят. И дед говорил:

– Иван, буржуй пойдет на нас. Скоро пойдет. Мы ему кость в горле. Надо готовиться.

И Иван готовился. Ему стукнуло одиннадцать лет, когда он решил, что беззаботное детство закончилось и отныне он не принадлежит себе. Пора работать на полную выкладку. Совершенствовать себя. Свободное время – это для тех, кто не имеет цели и готов смириться с ролью ржавой шестеренки. Время не ждет. История спрессована как никогда.

Ему хронически не хватало времени. Он вертелся в дикой круговерти – школа, самообразование. А еще общественная работа – без нее человек не может считаться полноценным членом общества. Спорт – в одиннадцать лет он начал заниматься боксом. Военные дисциплины – это ОСОАВИАХИМ. И все должно быть на пятерку. Плохо выполненная работа – это поражение. А к поражениям привыкать нельзя. Только дашь себе слабину – и ты никчемен и беззащитен.

У него получалось все. Помогали природные память, сообразительность и отменное здоровье. Отличник в школе. К четырнадцати годам – чемпион области по боксу среди юношей. Признанный комсомольский вожак.

После семилетки Иван объявил, что пойдет в депо учеником. СССР – государство рабочих и крестьян, и он должен узнать рабочий труд. А учиться можно и вечерами.

Работа у него сразу заладилась. Он унаследовал от предков способности к технике. И в рабочий коллектив влился моментально – пацана признали своим даже матерые работяги.

Иван всегда консолидировал вокруг себя неравнодушных людей и колеблющихся. Будучи избран секретарем комитета комсомола депо, он стал настоящим комсомольским вожаком. И дел они наделали немало, охваченные единым порывом сделать жизнь лучше и правильней. И очень серьезно воспринимали слово «надо». Надо оказать помощь деревне – окажем. Лесные пожары – комсомольцы в первых рядах добровольцев-пожарных. И пусть у Ивана остался после того приключения уродливый след от ожога на руке – но ведь так было надо.

А иногда надо идти наперекор сложившимся отношениям. Тому, что мешает жить так, как положено людям Страны Советов. Дальний Восток – нравы там были бродяжьи, всегда туда ссылались каторжане, так что уголовные традиции были стойкие, да и шпана не давала продохнуть. И кто будет вытаскивать из этой ямы пацанов, показывать, что есть лучшая доля? Кто будет ставить на место зарвавшихся негодяев? А на что комсомол? На что боевая ячейка железнодорожного депо?

То, что жизнь – это борьба порой насмерть, Иван узнал быстро. Однажды его чуть не убили. Комсомольцы в рейде изобличили кладовщиков и рабочих в кражах со склада. И вечером, после работы, в укромном месте, за депо, к Ивану подкатили трое с ножами, по повадкам – из блатных:

– Ты же нам всю малину обгадил, комсомолец.

Уложил семнадцатилетний подросток троих взрослых мужчин с трех ударов. Правда подставился – бандитская финка оставила на предплечье глубокий порез. А уголовников он сдал в милицию. Без каких-либо сомнений. Что, неписаные местные каторжанские правила такого не одобряют? Так они не для него. Он советский человек.

Время было такое, когда молодежь грезила о небе и самолетах. Но Ивана никогда в небо не тянуло. Он чувствовал там себя открытым со всех сторон. Однажды в аэроклубе его прокатили на учебной хлипкой этажерке У-2. Ступив после полета на подрагивающих ногах на земную твердь, он резюмировал:

– Нет, это не мое!

Зато стрелял мастерски, и на лацкане его куртки по заслугам светился значок «Ворошиловский стрелок». Освоил на отлично пехотные премудрости, преподаваемые допризывной молодежи. Вот такая полевая работа ему нравилась. Ощущение местности, направлений, расчет своих действий и замысла противника – в этом было какое-то упоение.

В конце мая 1938 года седой военком вручил Ивану направление в Казанское пехотное училище имени ЦИК Татарской АССР. Парнишка рассчитывал на знаменитое Омское пехотное имени Фрунзе, но у военкомов свои соображения, обычным людям недоступные.

На прощание военком в своем кабинете крепко пожал Ивану руку со словами:

– Ты создан для этого, сынок. Только не наделай глупостей по молодости – там жизнь строгая. И когда-нибудь я буду горд тем, что выписал тебе это направление…

Глава 3

История с налетом на банк «Варшавский траст» наделала много шума. Фотографии Дантиста за решеткой помещались на первых полосах газет. С воли ему передали через продажного конвоира весточку: «Молчи. Мы спасем тебе жизнь, брат и соратник».

У него теплилась надежда на эту помощь. Но она рассыпалась в прах, когда 29 июня 1937 года похожий на грифа-стервятника судья Краковского окружного суда, не глядя на подсудимого, сидящего на узкой деревянной скамье в окружении толпы конвоиров, объявил приговор:

– Смертная казнь.

Сперва Дантист с нездоровым равнодушием воспринял его. Будто не понял, о чем речь. Словно говорили не о нем. А в тесной одиночной камере с узким окошком под потолком навалилось даже не отчаяние, а непомерная тяжесть.

Судья своими словами подвел черту, отнял будущее. Теперь оно ограничено несколькими неделями. И, осознав это, Дантист по-волчьи взвыл, ударил кулаками о стену. Потом успокоился, стиснул зубы. Пока жив – есть шанс. У него нет револьвера, но имеются бумага и перо. И он будет драться на этом бумажном поле боя.

Нового адвоката – недавнего выпускника Львовского университета Альберта Красновола, наняла Организация. Совсем молодой, лет двадцати пяти, худощавый, с умным тонким лицом, он глядел на подзащитного со сдерживаемым восторгом и сразу объявил:

– Я полностью разделяю ваши воззрения. И восхищен вами. Мы сделаем все, чтобы сохранить вас для нашего общего дела.

Дантист благосклонно посмотрел на него. Нет ничего более очаровательного, чем порывы молодости. Очаровательного и глупого.

И полетели прошения всем возможным адресатам – в суды, в парламент, президенту. Адвокат оказался не по годам мастеровитым и проявлял чудеса словесной эквилибристики. Они попали в нужное русло, напирая на то, что Станислав Ковган – бывший боевой офицер, дрался с русскими, и только отчаяние толкнуло его на преступление. Он раскаивается и обещает искупить вину.

Польша застыла в предвкушении скорой войны с русскими, возможно, в союзничестве с Германией. И соратники на воле подняли через газеты грандиозный шум: «Суд приговорил героя войны против России к смерти. Позор забывать своих солдат, которые вынуждены идти на преступление, чтобы не умереть с голода!» Поскольку общество и правительство погрязли в антисоветской воинственной риторике, неудобно было казнить борца с ненавистным СССР, награжденного Серебряным Крестом.

Приведение приговора в исполнение оттягивалось. И у Дантиста возникло немало времени на одиночество. Он не раз задавал себе вопрос – а не жалеет ли он перед лицом смерти о выбранном пути? И упрямо раз за разом повторял – не о чем жалеть. Все было правильно.

Когда же он ступил на этот тернистый путь? Наверное, переломным моментом стал разговор с отцом в далеком 1920 году. Тогда восторженный недавний гимназист объявил, что уходит добровольцем бить Красную армию и отвоевывать у большевиков исконно польскую землю – Украину.