Страница 3 из 15
– Этого было вполне достаточно, – улыбнулась Джита. Она снова получила теперь способность улыбаться, когда убедилась, что стрелять больше не будут. – Но посмотрите, синьор, люгер готов удовлетворить ваше желание.
Прекрасное зрение не обмануло Джиту, а минуты через две и для всех стало очевидным, что сейчас поднимут флаг. Общее нетерпение увеличилось, все напряженно следили за всем происходившим на иностранном судне, и вот, наконец, флаг поднят, белый флаг с красным крестом.
– Английское судно! – воскликнул Мазо. – Я так и предполагал, но не был вполне уверен.
– Истинное счастье иметь около себя такого моряка, как вы, почтенный Мазо, в это тревожное время. Но удивительно! Что побудило это маленькое судно пуститься в такое далекое путешествие?! Оно как будто желает обойти наш порт.
– По-видимому, – с легким вздохом отозвалась Джита. – Но это, несомненно, английский люгер, мне знаком английский флаг, мне дядя объяснял.
– Ваш дядя ведь на континенте в настоящее время? – вкрадчиво спросил ее подеста, подозрительно всматриваясь в выражение ее лица.
– Я так думаю, синьор, – отвечала Джита, – но я мало знаю о его делах, кроме разве того, что как раз в настоящее время могу ожидать его сюда. Ах, взгляните, люгер заворачивает к нам.
Теперь все устремились с мыса, чтобы встретить на набережной нежданного посетителя. Мазо и подеста открывали шествие с горы, а молоденькие девушки с Джитой с любопытством спешили за ними. Скоро все разместились вдоль набережной и на ближайших судах, а иностранное судно, благоприятствуемое попутным легким ветром, грациозно и плавно входило в широкую и глубокую бухту.
Глава II
С запасом нескольких французских фраз, много учившись, но ничего не испытав, молодой человек, повинуясь приказаниям своего отца, уезжает на чужбину.
Почти стемнело, когда прибывшее судно бросило якорь в Порто-Феррайо, и, удовлетворив свое праздное любопытство, толпа начала понемногу расходиться. Синьор Вити ушел последним, считая необходимым свое присутствие при посещении города иностранным судном в это тревожное время. Но, несмотря на всю суетливую деловитость Вито Вити, от его внимания совершенно ускользнуло то обстоятельство, что люгер стал на якорь таким образом, что очутился вне выстрелов со стороны местных укреплений, сохраняя при этом для себя лично полную возможность самообороны в случае враждебного нападения. Но подеста вообще немного знал и думал о направлении пушечных ядер, лишь бы они не трогали его самого.
Из всей недоверчивой, боязливой и любопытной толпы только Томазо и Джита оставались на набережной после того, как люгер бросил якорь. Они не сводили с него глаз. На обязательный служебный допрос: «Кто и откуда?» со стороны карантинных чиновников с судна дан был вполне ясный и благоприятный ответ: из Англии, через Лиссабон и Гибралтар. Упоминание этих мест подействовало успокоительно – оттуда не ждали никакой заразы, места были здоровые. Но когда дело дошло до названия судна, то произошел общий переполох.
– Wing and Wing! – отвечали с люгера.
Услышав эти чудные звуки, карантинный персонал был вынужден обратиться к помощи переводчика, который, в свою очередь, оказался далеко не на высоте своего призвания и нисколько не посодействовал уяснению непонятного слова. После нескольких перекличек на люгере подняли новый флаг с изображением на нем двух распростертых крыльев, между которыми ютился маленький люгер; в общем это изображение несколько напоминало летящего херувима и до некоторой степени дало наглядное объяснение названию «Wing and Wing», то есть «крыло и крыло», что послужило к общему успокоению и удовольствию.
Как мы уже сказали, Томазо и Джита позже всех оставались на набережной. Лоцман, как называли Тонти за его основательное знание всего побережья, причем ему даже нередко приходилось руководить плавающими у острова судами, перебрался на палубу одной из фелук, откуда ему очень удобно было наблюдать за иностранным люгером, а Джита осталась на набережной, избегая таким образом непосредственного столкновения с грубыми матросами и в то же время не теряя из виду люгера.
Прошло, однако, по крайней мере, полчаса, пока наконец с люгера спустили шлюпку, и уже совсем стемнело, когда она подплыла к лестнице у пристани и к ней спустились двое таможенных чиновников. Прибывший моряк показал им свои бумаги, которые, по-видимому, оказались в исправности, а потому ему позволили подняться на берег. Джита подошла к гостям. Она была так плотно окутана широкой тальмой, что ее почти не было возможности узнать, но сама она внимательно всматривалась в черты лица и во всю фигуру незнакомца. Она казалась удовлетворенной результатом своего осмотра и немедленно исчезла. Между тем Тонти поднялся на набережную со своей фелуки как раз в это время и сказал незнакомцу:
– Синьор, его сиятельство подеста приказал мне передать вам его приглашение пожаловать к нему; он живет тут поблизости и будет очень огорчен, если вы не окажете ему этой чести.
– Его сиятельство не такое лицо, которое удобно бы было огорчать, – отвечал незнакомец на весьма хорошем итальянском языке, – и я немедленно отправлюсь к нему.
Тут он обратился к привезшим его матросам и приказал им возвратиться на люгер и ждать условного сигнала, чтобы приехать за ним.
Провожая его к Вито Вити, Томазо не упустил случая задать ему несколько вопросов, желая выяснить продолжавшие смущать его подробности.
– Скажите, синьор капитан, давно ли англичане обзавелись люгерами? Кажется, ваша нация предпочитала до сих пор другие формы судов?
Незнакомец громко расхохотался.
– Видно, вам недалеко случалось ездить, а в Ла-Манше, должно быть, и совсем не были, если не знаете, что на острове Гернсей люгера предпочитают всем другим судам.
Мазо признался, что не имел никакого понятия об этом острове, и попросил сообщить ему о нем некоторые сведения.
– Гернсей – остров с больше чем наполовину французским населением, хотя уже веками находился во власти англичан; имена и обычаи там по преимуществу французские.
Томазо промолчал. Если ответ незнакомца не был злостным вымыслом, то рассеивались все его подозрения по поводу слишком французского характера оснастки корабля; но он, конечно, не имел никаких данных, чтобы доверять искренности капитана.
Подеста был у себя и уже поджидал этого посещения, а Тонти, прежде чем удалиться, передал ему наедине все, что успел узнать, а также и все свои подозрения.
Выслушав Мазо, подеста поспешил присоединиться к незнакомцу; но в комнате было так темно, что они едва могли различать лица друг друга.
– Синьор капитан, – обратился подеста к приезжему, – надеюсь, вы позволите мне проводить вас к вице-губернатору, который ожидает вас и желает приветствовать.
Он говорил так вежливо и предложение его было так естественно, что капитану нельзя было не дать своего согласия. Они отправились, и капитан с легкостью молодого человека взбирался на гору, где находился дом вице-губернатора.
Андреа Баррофальди, вице-губернатор, был человеком довольно начитанным, отчасти даже литератором, десять лет уже занимавшим настоящую свою должность и знающим основательно свое дело благодаря своему развитию, но в практической жизни он был таким же простаком, как и его друг подеста.
Придя в помещение Баррофальди, подеста оставил на время капитана одного в первой комнате, желая предварительно поговорить с вице-губернатором без свидетелей. Через несколько минут он вернулся за ним, и капитан впервые предстал перед ним в освещенной комнате.
Перед ним стоял человек лет двадцати шести, высокого роста, стройный и крепкого сложения; на нем изящно сидела его форма морского офицера, и более опытный глаз сразу заметил бы в нем совершенное отсутствие простоты, характеризующей моряков-англичан. Черты его лица не имели ничего общего с внешностью этих островитян, они были строго классические, в особенности рот и подбородок; щеки были бледны, цвет кожи в общем смуглый. Его глаза были черные, как агат, лицо обрамлено также черными бакенбардами. В общем лицо его было поразительно красиво, точно слепок с древней медали, а при улыбке, оживлявшей его, становилось неотразимо привлекательно, как лицо красивой женщины. Тем не менее в нем не было ничего женственного: голос мужской, при всей своей мягкости, взгляд твердый, члены гибкие, сильные и пропорционально сложенные – все обличало в нем мужество и твердость.