Страница 9 из 19
– С меня вполне довольно этого! – крикнул он. – Я не для детской игры рисковал своей жизнью, являясь сюда! Неужели у нас нет лучшей темы для разговора, чем этот молодчик? Вы думаете, я ехал из Лондона, чтобы слушать ваши чувствительные речи? Пора покончить с этим господином и перейти к делу.
– Прекрасно, – ответил Шарль, – этот шкаф может прекрасно сыграть для него роль тюрьмы. Посадим его туда и приступим к делу. Вы можете расправиться с ним после!
– И дать ему возможность подслушать все сказанное нами? – иронически сказал Лесаж.
– Не понимаю, какого черта вам нужно! – вскрикнул Туссак, подозрительно взглядывая на моего покровителя. – Я никогда не думал, что вы так щепетильны, уж, конечно, вы не были столь нерешительны по отношению к человеку с Боу-стрит! Этот молодчик знает наши тайны, и он должен умереть, или мы будем обвинены именно им. Какой смысл строить так долго планы и в последний миг освободить человека, который погубит всех нас?
Косматая рука снова протянулась ко мне, но Лесаж внезапно вскочил на ноги. Его лицо побелело; он стоял, склонив голову, и напряженно прислушивался, вытянув вверх руку. Это была длинная, тонкая, нежная рука; она дрожала, как лист, колеблемый ветром.
– Я слышу что-то странное, – прошептал он.
– И я тоже, – прибавил старик.
– Что это такое?
– Тсс!.. Молчание! Слушайте…
С минуту или больше мы прислушивались к шуму ветра, завывавшего в камине, порою со страшной силой ударявшегося о ветхое оконце.
– Нет, все спокойно, – сказал Лесаж с нервным смехом, – в реве бури слышатся иногда такие странные звуки.
– Я ничего не слышу, – сказал Туссак.
– Тише! – вскрикнул другой. – Опять то же самое!
Чистый, звонкий вопль долетел до нас. Буря не заглушала его; сильный звук, начинавшийся с низких нот и переходивший в резкий, оглушительный вой, пронесся над болотом.
– Гончие собаки! Нас открыли! – Лесаж бросился к камину, и я видел, как он бросил свои бумаги в огонь и прижал их каблуком. Туссак быстро схватил деревянный топор, прислоненный к стене. Шарль оттащил всю груду ветхого невода от угла – обнаружился маленький деревянный трап, который скрывал вход в низкий подвал.
– Туда! – шепнул он. – Скорее!
И пока я спускался туда, я слышал, как он сказал своим товарищам, что я из подвала удрать не могу и что они могут разделаться со мной, когда захотят.
Глава V
Закон
Подвал, куда я был втолкнут с такой поспешностью, был страшно низкий и узкий, и я почувствовал в темноте, что он был сплошь загорожен плетеными ивовыми корзинами. Сначала я не мог определить их назначение и только потом понял, что они служили для ловли омаров. Свет, проникавший сзади через щель в двери, совершенно ясно освещал всю комнату, которую я только что покинул. Измученный и истомленный, с призраком смерти в глазах, упорно преследующих меня, я тем не менее был еще способен наблюдать за происходящим передо мною.
Мой худощавый защитник с тем же хладнокровием продолжал сидеть на ящике. Охватив руками колени, он покачивался из стороны в сторону, и я заметил при свете лампы, что мускулы челюстей его ритмично сжимались и разжимались, как жабры рыбы. Около него стоял Лесаж с белым лицом, смоченным слезами, губы его не переставали дрожать от ужаса. Как он ни пытался придать более смелости лицу, она тотчас же сбегала с него при воспоминании о предстоящем ужасе. Туссак же стоял перед огнем с мужественной осанкой, с топором наготове, откинув назад голову в знак презрения к опасности. Его черная всклокоченная борода, точно щетина, торчала во все стороны. Он не сказал ни слова, но было видно, что он приготовился к борьбе не на жизнь, а на смерть.
Лай собаки доносился все громче и яснее с болота; Туссак быстро подбежал к двери и распахнул ее.
– Нет, нет, оставь собаку в покое! – вскрикнул Лесаж, не могший дольше бороться с боязнью.
– Ты с ума сошел! Вся наша надежда основана теперь на том, успеем или не успеем мы убить ее.
– Но она на своре!
– Если она на своре, тогда ничто не спасет нас. Но я скорее склонен думать, что она бежит на свободе. Тогда мы можем спастись!
Дрожащий Лесаж снова прислонился к столу и не сводил своих испуганных глаз с двери. Человек, дружественно относившийся ко мне, продолжал покачиваться с какой-то странной полуулыбкой, застывшей на его лице. Его худая рука постоянно придерживала что-то на груди под рубахой, и я готов был поклясться, что он прятал какое-то оружие! Туссак стоял между ними и раскрытой настежь дверью, и, хотя я боялся и ненавидел его, я не мог оторвать глаз от его словно выросшей и как-то облагородившейся фигуры. Я был так занят этой драмой, разыгравшейся передо мною, финалом которой могла явиться гибель всех обитателей хижины, что мысль о моем собственном положении совершенно испарилась из моей головы. Передо мной разыгрывалась страшная, захватывающая драма, и я был единственный зритель, спрятанный в скверном, грязном подвале!
Я, сдерживая дыхание, ждал и наблюдал. По их напряженным лицам было заметно, что все трое следили за чем-то, чего я не мог еще видеть.
Туссак поместил топор на плечо и приготовился к удару. Лесаж откинулся назад и поднес руку к глазам. Старик перестал покачиваться и точно слился с ящиком, на котором сидел; это был не человек, а скорее какой-то призрак. Послышались чьи-то шаги, на пороге мелькнула тень, и в дверях показалась собака…
Туссак сразу ударил ее топором; удар был точен и правилен, и лезвие топора углубилось в горло животного, но сила удара была настолько велика, что топорик совершенно раздробился. Собака, однако, успела повалить Туссака на пол, и они извивались в последней схватке – на жизнь и смерть! Этот косматый великан и собака, оба с диким рычанием, не позволявшим отличить человека от животного, бились из-за самого дорогого для каждого существа – из-за жизни! И человек вышел победителем из этой борьбы! Железные пальцы Туссака впились в горло собаки… Я не видел, что было дальше, как вдруг мучительный, душу раздирающий вой огласил комнату. Человек встал, слегка пошатываясь, с его рук струилась кровь, а темная масса в луже крови лежала неподвижной на полу.
– Теперь, – крикнул Туссак громовым голосом, – пора! – И он выбежал из хижины.
Лесаж, в страхе отскочивший в угол, пока Туссак боролся с собакой, выбрался оттуда с измученным видом, с глазами, мокрыми от слез.
– Да, да, – крикнул он, – мы должны бежать, Шарль! Вслед за собакой идет полиция, но собака опередила ее, и мы еще успеем спастись.
Но Шарль с тем же невозмутимым лицом, на котором не отразилось никакого чувства, и только челюсти равномерно постукивали, спокойно подошел к двери и запер ее.
– Я думаю, друг Люсьен, – спокойно сказал он, – что тебе лучше остаться там, где ты есть!
Выражение ужаса на бледном лице Лесажа постепенно сменилось удивлением.
– Но вы не сознаете опасности, Шарль, – сказал он, бросая на него пытливый взор.
– О нет, мне кажется, я прекрасно все сознаю, – улыбаясь, ответил тот.
– Но ведь полиция может прийти сюда через несколько минут! Собака сорвалась со своры и ушла вперед них по болоту; нет сомнения, что она направляется именно сюда, потому что это единственное человеческое жилье в этих местах!..
– Нет, мы останемся там, где мы есть!
– Безумец, вы можете жертвовать своей жизнью, но не моею! Оставайтесь, если хотите, но я ухожу!
Он с отчаянием бросился к двери, с беспомощно протянутыми руками, но другой быстро вскочил и встал перед ним с таким повелительным жестом, что юноша отклонился от него в сторону, как будто от внезапного толчка.
– Глупец, – сказал Шарль, – бедный, жалкий глупец!..
Лесаж раскрыл было рот, да так и оцепенел; его колени подогнулись от ужаса, он плотно сжал свои руки. В этот миг он был олицетворением страха, безысходного, отчаянного страха, который я когда-либо видел. Лесаж понял, в чьи руки он попал.
– Вы, Шарль, вы! – бормотал он, запинаясь на каждом слове.