Страница 17 из 19
Меня поразило, что даже самый молодой из них, выглядевший совсем мальчиком, совершенно оброс волосами, но, присмотревшись внимательнее, я заметил, что его бакены были сделаны из кусочков черной смолы, приклеенной по обеим сторонам лица. Высокий молодой лейтенант заметил, с каким удивлением я рассматривал этого солдата.
– Да, да, – сказал он, – эти баки искусственные; но чего же другого можно ожидать от семнадцатилетнего мальчишки? А в то же время мы не можем допустить, чтобы у нас на парадах были такие безусые и безбородые солдаты!
– Смола ужасно распаляется в такую жару, лейтенант, – сказал гусар, вмешиваясь в разговор с той свободой, которая была очень заметна для наполеоновских войск.
– Хорошо, хорошо, Гаспар, года через два ты отделаешься от этого!
– Кто знает, быть может, через два года он отделается даже и от своей головы, – сказал один из капралов, и все весело расхохотались, что в Англии, за нарушение дисциплины, привело бы к военному суду.
Эта свобода обращения, по всей вероятности, была наследием революции; между офицерами и солдатами старой гвардии царили простота и свобода, свобода, усиливавшаяся еще тем, что сам Император просто относился к своим старым служакам и даровал им различные преимущества. Не было ничего необыкновенного в этих фамильярностях между нижними чинами и офицерами, но с грустью должно сказать, что далеко не все солдаты правильно понимали подобные отношения, и нередко последствием фамильярности являлись кровавые расправы солдат с их начальством. Нелюбимые офицеры были часто избиваемы подчиненными.
Достоверно известно, что в битве при Монтебелло все офицеры, за исключением лейтенанта 24-й бригады, были расстреляны своими подчиненными. К счастью, подобный факт является уже пережитком былых времен, и с тех пор, как Император установил строгие наказания за нарушения дисциплины, дух войска сильно поднялся.
История нашей армии свидетельствует, что можно обходиться без розог, употреблявшихся в войсках Англии и Пруссии, и едва ли не в первый раз доказывает, что умело дисциплинированные большие массы людей могут единодушно и в идеальном порядке действовать исключительно из чувства долга и любви к родине, не надеясь на награды и не боясь наказаний. Французы не боятся распустить своих солдат по домам; можно быть вполне уверенным, что все они явятся в час войны, ясно доказывая, насколько сильна дисциплина в этих людях. Но что еще более поразило меня в гусарах, сопровождавших меня, – это то, что они с трудом говорили по-французски. Я заметил это лейтенанту, когда тот поравнялся со мною, и поинтересовался их происхождением, так как, по-моему, они не были французами.
– Клянусь, я не советовал бы говорить им этого, – сказал он, – потому что ответили бы на это оскорбление ударами сабель. Мы составляем первый полк французской кавалерии, первый гусарский полк из Берчени, и хотя действительно многие из них эльзасцы, они такие же французы душою, как Клебер и Келлермен, которые также эльзасцы. Наши люди и офицеры все как на подбор, – прибавил он, отчаянно закручивая усы, – лихие служаки!
Слова лейтенанта очень заинтересовали меня; он приподнял слегка каску, поправил голубой ментик, спускающийся с плеча, поудобнее сел в седле и брякнул ножнами своей сабли, сразу выказывая этим свой пылкий восторг и гордость самим собою и своим полком. И когда я вглядывался в него, я видел, что он ничего не преувеличивал; в его смелой осанке виделась безграничная храбрость и мужество, тогда как его простые искренние глаза, казалось, говорили, что он мог быть хорошим товарищем. Он в свою очередь наблюдал за мною; лейтенант внезапно дотронулся слегка рукой до моего колена, озабоченно говоря:
– Я думаю, что Император останется доволен вами!
– Я не думаю, чтобы это могло быть иначе, потому что я приехал сюда из Англии с исключительной целью служить ему!
– Когда в рапорте последней ночи было упомянуто, что вы также находились в этом разбойничьем логове, он, казалось, был очень озабочен и думал, что вы не явитесь к нему. Может быть, он хочет, чтобы вы были нашим проводником в Англии. Вы, без сомнения, хорошо знаете дороги на острове?
По-видимому, гусар представлял себе Великобританию как один из тех островов, которые встречаются близ Бретани и Нормандии. Я сделал попытку объяснить ему, что Англия очень большая страна, ничуть не меньше Франции.
– Хорошо, хорошо, – сказал он, – мы отлично узнаем Англию, так как идем ее завоевывать. Ходят слухи, что в будущую среду вечером или в четверг утром мы будем в Лондоне. В неделю мы завоюем Лондон, после чего армия разделится на две части, из которых одна пойдет на завоевание Шотландии, а другая – в Ирландию.
Его простота и наивность рассмешили меня.
– Почему вы думаете, что сможете сделать все это?
– О, Император сделает все!
– Но у них тоже армия, и вообще англичане прекрасно подготовлены!
– Англичане очень храбрые люди и умеют драться, но что они могут сделать с французами, раз с ними идет сам Император?! – воскликнул он, и из этого простого ответа я понял, как велика была вера французских войск в их вождя! Они доходили до фанатизма в своем преклонении перед гением Наполеона; он был для них пророком, и никогда никакой Магомет не воодушевлял своих последователей сильнее, чем этот человек, кумир, которого они обожали. Если бы кто-либо нашел в нем присутствие чего-то сверхъестественного, то многие не только признали бы это сами, но и стали бы в свою очередь доказывать с пеной у рта другим. Для вас, привыкших смотреть на него в изгнании – в соломенной шляпе, потерявшим все обаяние, каким он был в действительности в последние дни, – трудно понять его власть над ними! Надо было слышать его солдат, когда они приветствовали его восторженными криками, надо было видеть полные рабского обожания взоры, провожавшие Императора, чтобы вполне понять ту силу, которой он подчинил их себе.
– Вы были там? – спросил лейтенант, указывая по направлению облачка, все еще плывшего над водою.
– Да, я провел там свою юность!
– Но почему же вы оставались там, когда явилась такая широкая возможность служить родине?
– Мой отец был изгнан из Франции вместе с другими аристократами. Только после его смерти я мог предложить свои услуги Императору.
– Вы много потеряли, но я не сомневаюсь, что Франции еще много придется воевать. И вы думаете, что англичане не боятся нашей высадки?
– Они боятся, что вы не высадитесь!
– А мы боимся, что когда они увидят с нами самого Императора, то сразу сложат оружие и подраться не удастся! Я слышал, что у них очаровательные женщины?
– Есть очень красивые!
Он не сказал ничего и в течение нескольких минут старательно выгибал плечи и выпячивал грудь, покручивая свои маленькие светлые усы.
– Но они спасутся от нас в лодках, – пробормотал он, и я ясно видел всю картину маленького, беззащитного «островка», промелькнувшую в воображении воинственного лейтенанта. – Впрочем, если бы английские женщины увидели нас, они бы никуда не побежали, – самодовольно прибавил он. – Существует же поговорка, что берченьские гусары заставляют бежать весь народ, но женщин к себе, а мужчин от себя. Вы, конечно, будете иметь случай убедиться, что наш полк отлично сформирован, а офицеры представляют собою олицетворение Марса, да и высшее начальство не уступит никому.
Лейтенант был, вероятно, одних лет со мною, и его самохвальство заставило меня поинтересоваться, когда и где он сражался. Он с неудовольствием потянул себя за усы при этом вопросе и угрожающим взором окинул меня.
– Я имел счастье участвовать уже в девяти сражениях и более чем в сорока мелких стычках! – сказал он. – Но я также много раз дрался на дуэли и смею уверить, что всегда готов доказать это и принять вызов даже и не от военного!
Я поспешил уверить лейтенанта, что ему очень повезло, так как, будучи столь юным, он уже испытал так много, и весь задор его моментально исчез.
Юный офицер разъяснил мне, что служил при Моро, участвовал в переходе Наполеона через Альпы и сражался при Маренго.