Авантюристы

— Ну, стой, будя! — успокаивающе пробормотал извозчик и ткнул кобылу в бок поросшим светлой шерстью кулаком. «Дохлятина» покосилась на хозяина и нервно укусила его за плечо.

…Первым из экипажа вывалился порыжевший от пыли Степан. Пошатываясь и заплетая ноги, он проковылял до тумбы с объявлениями пароходства, где его громко стошнило. Ставшая из белолицей слегка зеленоватой, Катерина на прямых, негнущихся ногах вышагнула из коляски. Ее платок сбился набок, выпростав наружу расплетшуюся косу.

— Держи, на вот, — Терентий, утирая пыльное лицо, отсчитал вознице медяки.

— Как-то еще вещи не растеряли?

Последним на грешную землю ступил Нарышкин. Его вихры стояли дыбом — картуз слетел во время бешеной скачки. «Гроза морей» внимательно посмотрел в васильковые глаза извозчика.

— Ну, дык вот… — ежась, заметил тот и отвел взгляд.

— С-с-с… — прошипел Нарышкин и глаза его от усилия налились красным.

— Это вам спасибо сударик-барин, — отмахнулся извозчик.

— С-с-скотина, едва не угробил! — старательно выговаривая буквы, закончил Нарышкин и, не смущаясь присутствием Катерины, широко и вольно выматерился…

В этом году открытие ярмарки, по обыкновению, должно было состояться 15-го июля. Однако торговля на территории этого огромного привоза уже шла. Многие павильоны достраивались, над площадью торжища стоял стук молотков, визг пил и деревянный шорох рубанков.

Ярмарка действительно была подобна городу. С улицами, площадями, гостиницами, трактирами, соборами, мечетью, караван-сараем и чайна-тауном.

Здесь были свой цирк и ипподром, банки и торговые конторы без числа, вершившие дела свои по всему белу свету. Черта лысого, казалось, можно было купить на этом огромном рынке и его же продать по весьма сходной цене, разумеется, ежели сыскался бы покупатель.

На Макарьевской улице торговали табаком и бакалеей. Царская была завалена мылом и колониальными товарами. Платочная под крыши павильонов забита валяной обувью, чулками и одеждой. Петербуржская ломилась стальными и железными изделиями. Ярославская, Куликовская и Пожарские улицы провоняли кожами всевозможной выделки: от сырых, грубых, недавно снятых кож до тончайших, по последней Парижской моде сработанных, футляров для penz nez. Караван-сарай, устроенный, разумеется, в восточном вкусе, разбух от распиравших его пряностей, посуды, ковров, украшений и прочих даров востока. Зрелище подобного изобилия захватывало дух.

— Мне это нравится, — заявил Нарышкин. — Тут есть, где разгуляться!

— Агзотика! — согласился дядька Терентий.

— Трещинский здесь, на ярмарке. Я этого гада нутром чувствую! — Сергей оглянулся. — Спешить он, пожалуй, не станет. До официального открытия еще месяц с хвостиком. Возможно, мерзавец Левушка будет сбывать клад по частям…

Степан с сомнением качнул головой.

— А вдруг, сударь, он с кладом, как со своими лошадками — отдаст подешевше и был таков? Ему тут мостовые гранить резону нет. Сбрыкнет добро, только его и видели.

— Не думаю, — Нарышкин поморщился. — Если в кладе были действительно дорогие вещи, то сбыть их, Степан Афанасьич, будет непросто. Трещинский, пожалуй, чувствует себя сейчас в безопасности. Вероятно, он считает, что мы до сих пор разбираемся с господином Дерябиным в усадьбе. Пусть так и полагает. Здесь, на ярмарке, Левушке выгоднее всего не спешить. Цену сокровищу он знает и навряд ли отдаст его за бесценок. К тому же едва ли сыщется один покупатель на все добро. Такой карман придется поискать даже здесь. Стало быть, есть вероятность, что клад будут сбывать частями. А на это Трещинскому тоже понадобится время…

Сергей ободряюще улыбнулся: — Ярмарка закроется в начале сентября, так Степа?

— Так, — хмуро кивнул Степан.

— Значит, времени у нас не много, но, однако же, и не мало.

— Что делать станем? — поинтересовался дядька Терентий.

— Станем искать. Трещинский и его люди все-таки не иголка в стоге сена. Здесь на ярмарке хоть и пропасть народу, однако, Левушка будет тереться около ювелиров или около богатеев. Возможно, что он станет посещать торговцев редкими книгами. Стало быть, будет на виду.

— Это как на виду-то? — спросил Степан.

— А так. Он, наверное, остановится в лучшей гостинице. Будет появляться на публике… Гостиницы, особенно хорошие, тут наперечет, так? Кроме того, Трещинский «сотоварищи» могут заглядывать в чайные. Между прочим, тут миллионные сделки в чайных заключаются… И, наконец, Левушкины приятели слишком приметны. Взять хотя бы Николай Петровича. Такого дядю непросто даже в Нижнем Новгороде спрятать!

— Они-то приметны, спору нет, — подала голос Катерина. — Однако же и мы им хорошо известны.

— Правильно, — поддержал дочь Степан. — А ну как спугнем их?

— Постараемся не спугнуть, — Сергей ухмыльнулся. — Наш «друг» Лева большой театрал. Он всегда любил маскарады. Как он нас с «Нехлюдовыми» провел? Ничего, господин Трещинский! Мы докажем Вам, что тоже не лыком шиты. Мы почище Вашего сумеем менять внешность. Опыт имеется!

— На что же ее менять? — Степан недоверчиво тряхнул бородой.

— На сало! — съязвил Нарышкин. — Экий ты Степан непонятливый. Мы изменим свой образ так, чтобы нас не смогли узнать. К примеру, тебе, Степан Афанасьич, бороденку твою лапотную удалим. Переоденем тебя… ну, допустим, местечковым евреем… А? Что скажешь?

— Не позорьте, сударь! — ощетинился Степан. — Где это видано, чтобы меня, православного человека, в жиденка рядить?

— Что, бунтовать?! — «Гроза морей» театрально сдвинул брови. — Я этого, Степа, не потерплю! Завтра же займемся твоей наружностью. А теперь не худо бы и ночлег поискать. А, дядька Терентий?

На ночлег было решено остановиться в номерах «Александрия» поблизости от достраивающегося караван-сарая. По мысли учредителей, номера должны были представлять собой нечто среднее между султанским гаремом и пещерой Аладдина. Вышло действительно нечто весьма среднее. Томная роскошь мусульманского востока перла изо всех углов заведения. Пурпур, злато, яркая мозаика и узорчатая резьба создавали, как указывалось в рекламации, «Чарующий и таинственный мир персицкой культуры, волшебный оазис сказочной арабской мистерии». Вся эта восточная мишура «пленяла взор», или, проще говоря, лезла в глаза. От обилия диванов, скамеек, подушек, драпировок, марокканских люстр и александрийских светильников голова слегка шла кругом. Кроме того, изрядную долю экзотики заведению добавляли весьма специфические ароматы, ибо пахло здесь так, будто кто-то нарочно посыпал приправами и пряностями каждый угол гостиницы.

— Может, того, поищем другое место? — сдавленно попросил Степан, у которого перехватило в горле от немыслимой смеси благовоний.

— Нет, только здесь, — упрямо рявкнул Нарышкин, оглядываясь вокруг. — Я уже чувствую себя каким-нибудь царем Шахрияром. Мне хочется нежиться на коврах, кушать щербет и слушать восточные напевы. А, кроме того, тут, поди, и Шахерезады водятся?

Он подмигнул Терентию, оглянувшись на потупившуюся Катерину.

— Не знаю, сударь, как насчет этих…Шхеразад, но клопы тут точно в достатке, — бодро ответил Терентий.

— Что поделаешь, — улыбнулся Сергей. — Вошка и гнида людям не обида, так что ли, Степан Афанасьич? Эй, кто-нибудь, человек!

Из-за стойки, покрытой затейливым резным орнаментом степенно вышел портье, одетый, как средней руки визирь, с приятным лицом, обтянутым глянцево-коричневой «диванной» кожей.

Он приложил ладонь ко лбу, к сердцу, сложился в поклоне.

— Вот, поглядите, Катенька, каков молодец! — восхищенно сказал «Гроза морей».

— Полюбуйтесь, какая физиономия! Чистый турок! Настоящий потомок Магомета! Интересно, понимает ли он хоть слово по-нашему? Послушай… Как бишь тебя? Хамал…Ифрит…Калым! — Нарышкин сделал довольно сомнительный реверанс, позволив своей правой руке коснуться сначала лба, груди, живота, а затем прогуляться немного ниже.

— Скажи, о изумруд души моей, не могут ли четверо утомленных дорогой странников, совершающих священный хадж по маршруту «Санкт Петербург — Нижний Новгород»… Не могут ли эти четверо найти приют и отдохновение в твоем достойном дворце?