Авантюристы

— Кто это к нам пожаловал? Проходите, милости просим! Всяким гостям рады! — господин в тунике гостеприимно взмахнул руками.

— Позвольте представиться, Сергей Валерианович Нарышкин, дворянин, можно сказать, сосед ваш, а это — путники мои: Степан Афанасьевич и дочь его Катерина. Наш экипаж подле вашей деревни потерпел крушение, ось переломилась, так мы к вам за помощью!

— Нехлюдов Алексей Петрович, — отрекомендовался хозяин. Милости прошу, Сергей Валерианович. Поможем всенепременно. У меня кузнец Пахом — первостатейный мастер.

Нехлюдов говорил сильным, хорошо поставленным голосом, немного даже нараспев.

— Евстафий, распорядись снарядить подводу и доставь экипаж господина Нарышкина на каретный двор!

Сергей снова внимательно посмотрел в лицо Нехлюдова. «Где я мог его видеть?», — подумал он.

На вид тому было лет пятьдесят. Великолепная густая пепельная шевелюра, такие же, пожалуй, даже чересчур пышные усы, некоторая округлость и театральная величавость во всех движениях. На лице жирно поблескивал слой грима. «А это еще зачем? Молодится соседушка?», — подумал Сергей.

— Так Вы, стало быть, Валериана Аркадьевича сын? — осведомился Нехлюдов, отводя свои глаза от лица внезапно свалившегося на голову соседа, который хоть и выглядел пиратом, тем не менее, одет был прилично, да и вел себя со всей возможной учтивостью.

Нарышкин чинно кивал, рассматривая затейливый рисунок на полинялых обоях. «Где все-таки я видел этого господина?», — напряженно раздумывал он.

— Рад! Искренне рад познакомиться! — нараспев говорил Алексей Петрович, помавая вкруг себя рукой. — У нас, как видите, по-простому!

Дом Нехлюдова был старым как снаружи, так и внутри. В комнатах стояла разнокалиберная, доживающая свой век мебель, полы рассохлись и немилосердно скрипели, звуки шагов в залах раздавались резко. По стенам, по углам и около картин лепилась пыльная, седая паутина, зеркала смутно отражали предметы и могли бы скорее служить для записи на них каких-нибудь заметок на память. На столике лежало несколько развернутых книг с пожелтевшими страницами, на бюро стояла массивная чернильница с перьями. Но, присмотревшись, было видно, что книги читать бросили уже давно, да и чернильница также не менее года служила саркофагом для нескольких высохших мух. Запах во всем доме был какой-то нежилой, и только ароматы, доносившиеся из кухни, свидетельствовали о том, что здесь находились люди.

Обед подали на особенном английском сервизе из жести. Чрезвычайно смущенные тем, что их усадили за барский стол, хотя бы и с краю оного, Степан и Катерина, опустив очи долу, сидели тише воды и почти ничего не ели.

— Вы уж простите мой скромный обиход. Разносолов заморских не держим. Нам бы хоть по-русски быть сытым. Не откажите отведать, чем Бог послал, — указывал на стол Нехлюдов.

А Бог у него оказался не жадным. Посередине на огромном блюде в рядок лежали два румяных молочных порося, в зубах у каждого соответственно торчал пучок петрушки. На столе также имелись пирожки подовые с рисом и рыбой, судак разварной с хреном, караси жаренные, тушеная говядина, домашняя колбаса, а на горячее суп грибной перловый с ушками. В качестве напитков предлагался яблочный квас и клюквенный кисель, а на десерт песочное пирожное с миндалем.

«Забавно! Ждал он нас что ли? — „Гроза морей“ покосился на уставленный закусками стол. — Интересно, часто ли здесь обедают подобным образом?».

Алексей Петрович будто угадал мысли Нарышкина:

— Дочку нынче ждал, одно осталось мне утешение в печальной старости — Настасьюшка, кровиночка единоутробная! Уж такая она у меня раскрасавица (Катерина вздрогнула и бросила быстрый испуганный взгляд на Нарышкина), такая распрелестница, словно цветок майский! Да вот, погодите, раз сегодня не приехала завтра точно будет, сами увидите! Она, душенька, загостилась у подруги своей, княжны Лизаветы, в Орле. — Алексей Петрович томно вздохнул.

Чувствуя, что обед непоправимо затягивается, Сергей отпросился немного размять ноги. Нехлюдов с явной неохотой вылез из-за стола, и, следуя законам гостеприимства, показал соседу дом. Вернее, лишь малую часть его, состоящую из наиболее обжитых комнат. Нарышкин, стараясь выказывать заинтересованность, осмотрел достопримечательности жилища, коими значились: ружье старинной тульской работы, пыльный ковер из самой Персии, аглицкие каминные часы с рыцарем и темный, похожий на печную заслонку, портрет какого-то предка Нехлюдова. Закончив осмотр и отправив Степана присматривать за ремонтом брички, Нарышкин испросил разрешения хозяина отправиться на прогулку в запушенный сад, который тянулся по всей усадьбе вплоть до крутого обрыва, нависшего над небольшой, но, по всей видимости, глубокой речушкой.

Вспоминая свое нелепое объяснение в роще, Сергей резво заскакал вниз к воде с намерением рассмотреть свою судьбу в темных водах. Он в очередной раз поймал себя на том, что думает о Катерине. Один только чуть вздернутый носик ее мог бы повредить в уме любого ценителя женской красоты, а что за чудо были ее глаза, бархатистые ресницы, тяжелая русая коса, ямочки на щечках и другие аппетитные прелести! Но более всего Нарышкина привлекало выражение Катиного лица: доверчивое и кроткое.

«Может быть, она и есть мой клад? — подумалось ему, и он, вспомнив миф о Галатее, криво улыбнулся. — Нет, Пигмалион из меня решительно не получится! Все, Все! Нужно выбросить эти глупости из головы!».

Отплевываясь и фыркая, как тюлень, «Гроза морей» с удовольствием умыл разгоряченное лицо чистой студеной водой. И в этот момент с высокого обрыва над головой сорвался огромный валун, который через мгновение с громким плеском рухнул в воду в каком-нибудь аршине от Сергея, обдав его с ног до головы брызгами. Нарышкин вскинулся, пытаясь оглядеться вокруг. Сомнений быть не могло: кусты над обрывом шевелились, и до слуха явственно доносился треск ломаемых веток. «Флибустьер» бегом кинулся вверх по склону, хватаясь за траву и загребая ногтями глину. Наконец он выбрался наверх и бросился по следам злоумышленников. Такой прыти Сергей не выказывал, пожалуй, со времен кавказской службы, особенно в том деле, когда после взятия одного немирного аула войскам пришлось спешно отступать в крепость под выстрелы, гиканье и крики горцев: «Аллах акбар! Урус иай!»… Однако отягощенный настойками и плотным обедом, несмотря на все приложенные усилия, он, конечно же, никого не догнал. Пожалев об оставленном в багаже пистолете, Сергей постоял с минуту, прислушиваясь к легкому шелесту листвы в старом саду, затем поворотил обратно и вскоре вышел к барскому дому. У крыльца сидел, попыхивая глиняной трубочкой, дядька Терентий. Нарышкин, тяжело дыша, присел рядом со своим старым слугой.

— К чаю зовут, сударь. Вечер, однако.

Помолчали.

— Странно у них тут, — заметил дядька, выпуская аккуратное кольцо дыма. — Не возьму в толк. В комнатах пыли — аршин! Будто и не живет никто. А повара ихнего видали? Чистый острожник! И люди, те, что за бричкой нашей ходили, тож не краше — подлеты, да и только! Не ндравится мне здесь что-то, сударь!

— Ладно, идем, — рассеянно пробурчал «Гроза морей». — Чай так чай. Хотя знаешь, Терентий, пожалуй, ты прав. Мне здесь тоже как-то не по себе. Ты давай, брат, приглядывай в оба! Сергей поднялся и затопал в дом.

— Какой, к лешему, чай? — сказал он уже сам себе. — Флакончик беленькой я бы сейчас нарушил!

Нарышкин как истинно русский считал водку лучшим средством и в радости, и в горе, и в момент напряжения душевных сил.

На террасе уже кипел самовар, который, раскрасневшись как рак, раздувал ливрейный мужик Евстафий. На улице стало сыро и туманно, солнце скрывалось за дальним лесом, и крыши просторных навесов, окружающих задний двор, поблескивали от росы.

За чаем с пирогами Нарышкин уже не был столь рассеян. Нехлюдов, угадав желание гостя, водрузил на стол толстопузый запотевший графинчик. Сергей охотно, хотя и довольно сумбурно, рассказывал о своей службе на Кавказе, избегая, впрочем, батальных и кровопролитных сцен, дабы не испугать не притронувшуюся к булочкам, но зато пожиравшую его глазами Катерину. Он старался романтически описывать горные красоты и типы местных жителей.