Страница 3 из 32
Джесс стояла на площадке и беспомощно раскрывала рот, как рыба, вытащенная из воды.
Ксандер Хитон вернулся к мольберту. На диване его ждала натурщица Серафина. Он гнал от себя чувство вины, чему мешал возникающий перед глазами образ журналисточки с выражением откровенного ужаса на лице. Его мучила совесть, хотя он и заставлял себя забыть о неожиданной гостье. Сейчас ему нельзя отвлекаться. И без того трудно сосредоточиться, когда к нему то и дело являются все кому не лень. Как сговорились — всем от него что-то нужно, а ему сейчас и на свои дела едва хватает времени. Он встал к мольберту, натурщица обольстительно ему улыбнулась. Вот уже час она старалась сохранять непростую позу, в которую он ее усадил.
Проклятье! Ксандер понимал, что играет с огнем, когда попросил ее позировать для картины. Они познакомились на вечеринке; девушка оказалась профессиональной натурщицей. Ксандеру показалось, что рисовать ее будет любопытно. И вот теперь она ясно дает понять, что ее интересует не только позирование.
Хорошенькая, слишком молодая на его вкус; со временем она станет настоящей красавицей. Обычно такие его заводили, но сегодня из него как будто выпустили весь воздух. Навалилась ужасная усталость. Уже несколько месяцев он искал в себе вдохновения для новой выставки, отчаянно стараясь призвать, оживить свою музу. Отчего-то не получалось. В конце концов он уничтожил все картины, созданные в последнее время; они показались ему банальным вздором и не вызывали ничего, кроме отвращения. Как, впрочем, и то, над чем он сейчас работал до того, как его прервали.
Перед ним снова возникло лицо темноволосой журналистки, ее глаза — огромные, синие; они сразу привлекли его внимание. Ксандер вырвал лист из альбома для эскизов, смял его и бросил в корзину. И лицо… ее нельзя назвать красивой в общепринятом смысле слова, но вокруг нее как будто аура… при виде ее кровь быстрее побежала у него по жилам. Вспомнив их короткий разговор, он сам себе удивился. Ужас, охвативший девушку, когда он отказался от интервью, озадачил его. Она была не просто раздосадована или разочарована, нет! Досаду и разочарование он часто видел на лицах репортеров, когда отказывался с ними беседовать. А сейчас… похоже, он только что грубо растоптал мечту всей ее жизни.
Внезапно художником овладело острое желание зарисовать образ, только что всплывший в его сознании. Он был ярче, яснее и выразительнее всего, чем все, что ему виделось когда-либо. Апатия, владевшая им в последнее время, отступила; он почувствовал давно забытый азарт. Он провел рукой по лицу, словно желая стряхнуть усталость. Прошло много месяцев с тех пор, как Ксандер нормально спал; что бы он ни делал, бессонница не отпускала. Он стал раздражительным и рассеянным.
— Что с тобой, Ксандер? — спросила Серафина, вставая и подходя к нему. Взглянув на чистый лист, она усмехнулась: — Ты что же, рисуешь невидимыми чернилами?
Ксандер метнул на нее сердитый взгляд, и она перестала улыбаться. Почувствовав себя виноватым, Ксандер примирительно улыбнулся:
— Слушай, Cepá, извини, что-то не клеится работа.
— Я не пробуждаю в тебе творческое начало? Может, отвлечемся для вдохновения? — спросила она с откровенной чувственностью в голосе. Прежде чем он успел ответить, она сняла блузку, подошла ближе и, взяв его руку, положила на свою обнаженную грудь.
Ксандер ничего не почувствовал. Закрыв глаза, он покачал головой и осторожно убрал руку.
Весь последний год он бурно развлекался, пытаясь подавить в себе разочарование и гнев, особенно после учиненного критиками разгрома его последней выставки. Вся эта банда как сговорилась — все патетически восклицали: «Что случилось с его талантом!» Но особенно тяжело ему стало в последнее время.
Его опустошали бездарные интрижки, череда связей с алчными женщинами. Ни одна из них не продержалась рядом с ним больше пары месяцев. Художник не находил себе места. Он искал что-то (или кого-то) новое, свежее и ободряющее, способное вытащить его из депрессии. Но все шло по-прежнему: сначала излишества, а потом послевкусие — усталость и опустошенность.
Такой образ жизни, разумеется, влиял на его творчество. Ксандер уже не помнил, когда в последний раз испытывал непреодолимое желание взяться за кисть, карандаш или хотя бы баллончик с краской. Он чувствовал себя истрепанным и бесплодным.
Покосившись на Серафину, он с досадой увидел, что ее глаза наполнились слезами. Ему стало жаль девушку, в конце концов, она ни в чем не виновата!
— Слушай, ты очень красивая, но сейчас мне нужно другое, — мягко произнес он.
— Что же тебе нужно?
— Сам не знаю. Нечто такое. — Он щелкнул пальцами, задумчиво глядя в пространство. — Как только увижу, сразу пойму.
— Вот и прекрасно! — воскликнула она дрожащим от гнева голосом. — Если я для тебя недостаточно хороша, не стану напрасно терять время! — Она схватила блузку, надела ее и, метнув на него испепеляющий взгляд, вылетела из студии, захлопнув за собой дверь.
Джесс дрожащей рукой пригладила волосы и посмотрела в зеркало. Она стояла в туалете, расположенном как раз напротив мастерской Ксандера, когда услышала, что открылась дверь мастерской и кто-то шумно выбежал. Почти в то же мгновение в туалет вбежала высокая красотка, она оперлась о фарфоровую раковину и громко разрыдалась.
— Что с тобой? — спросила Джесс, радуясь возможности перестать беспокоиться за себя. Задаваясь вопросом, не из-за Ксандера ли рыдает незнакомка? Она бы совсем не удивилась…
— Ничего, — буркнула девушка, криво улыбнувшись.
Джесс придвинула к незнакомке пачку бумажных салфеток, а сама прислонилась к стене и стала молча наблюдать. Красотка кивнула в знак благодарности и промокнула глаза. Выглядела она потрясающе — гибкая, длинноногая, большеглазая, похожая на олененка Бемби. Заплаканные голубые глаза дышали жизнью, а какая кожа! Любая женщина могла бы ей позавидовать!
Рядом с такой красавицей Джесс казалась себе неуклюжей коровой. Она инстинктивно запахнула на себе длинный жакет и спросила:
— И все-таки что с тобой?
— Ничего особенного. Меня всего-навсего унизили и дали отставку, но ничего, я справлюсь.
— Добро пожаловать в клуб униженных и отставленных! — хмыкнула Джесс.
Незнакомка посмотрела на нее в замешательстве:
— А с тобой что случилось?
Джесс вздохнула:
— Я должна была взять интервью у Ксандера Хитона, но он меня выставил.
— Как это похоже на него! — фыркнула красотка. — Вытворяет что в голову взбредет, ему ни до кого нет дела. Он же у нас небожитель!
Ага, подумала Джесс, значит, она была права.
— Что он натворил, чем довел тебя до слез? — осторожно спросила она, коварно прикидывая: если ей не удалось взять интервью у художника, можно что-нибудь выудить из его отставленной натурщицы. Памеле должно понравиться…
Натурщица посмотрела на раковину.
— Ты не представляешь, как я радовалась, когда он пригласил меня поработать! Всем рассказала, что прославлюсь… Видите ли, я не вдохновляю. Он не считает меня достаточно привлекательной. — От обиды у нее сел голос. — Только что сама любезность, а в следующую минуту — холоден как лед, а я понятия не имею, что я сделала не так.
Джесс разгневалась. Кем он себя вообразил?
— Как тебя зовут?
— Серафина.
— По-моему, ты очень красивая, Серафина, а Ксандер — идиот, раз отверг тебя. — Джесс поощрительно улыбнулась. — Судя по тому, что я о нем слышала, ты еще дешево отделалась. Говорят, он не склонен к долгим отношениям.
Натурщица шмыгнула носом, но все же улыбнулась:
— Да, наверное. Похоже, я не в его вкусе — а я-то, дура, надеялась… — Она опустила глаза в пол. — Сама виновата, завелась, пока смотрела на него… В такого и не захочешь, а влюбишься.
Джесс кивнула. Что ж, во всяком случае, она получила ответ на вопрос, спит ли натурщица с художником.
— Да, наверное, это совсем нетрудно. — Она смахнула пылинку с рукава. — Что ж, мне пора. Надо возвращаться на работу. Попробую убедить начальницу не увольнять меня.