Страница 2 из 30
– Выйти из клана вы можете только с разрешения матриарха.
– Не совсем так, госпожа. Необходимо или разрешение, или уведомление матриарха. Просто вторым способом редко пользуются – те, кто решил самостоятельно покинуть клан, как правило, долго не живут. Для этого в каждом клане имеются специально обученные люди.
– А зачем вам вступление в наш клан?
– Членство в клане Лерой решит для меня главную проблему – оповещение матриарха Хорукайяни о том, что я вышел из этого клана. Если подобный факт озвучите вы – никто не сможет сказать, что матриарх Хорукайяни ничего об этом не знает. К тому же я окажусь под защитой клана – я допускаю возможность собственной гибели, но хотелось бы жить.
– И вы, зная, что можете погибнуть, все равно решились на встречу со мной?
– Да, госпожа. Повторюсь – быть шпионом я не хочу. Тем более что есть возможность принятия вами положительного решения – все эти солы я стремился стать полезным клану Лерой. Здесь со мной обращаются как с человеком, и я в свою очередь рассчитываю оказаться нужным клану. А там… Там меня уже списали в расход, как отработанный человеческий материал. К тому же мое инкогнито не может продолжаться вечно – рано или поздно мне придется оказаться в клинике Камэни, хотя бы для того, чтобы пройти процедуру омоложения. Генетическая карта однозначно выявит мое истинное происхождение, и версия с неизвестными родителями брошенного на произвол судьбы сироты не пройдет – у Хорукайяни не бывает побочных отпрысков.
– Хорошо, тан Рилив, я подумаю над вашей просьбой. Однако я хотела бы услышать от вас еще одно – скажите, вы такой в нашем клане один или есть еще… хмм… люди Хорукайяни?
– На этот вопрос я отвечать не стану – не хочу быть не только шпионом, но и предателем. Однако могу сообщить следующее – в клане Хорукайяни нет людей с коэффициентом генома ниже девятисот. У подавляющего большинства клановых этот коэффициент превышает девятьсот шестьдесят. Я прошел очень тщательный отбор – мой коэффициент один из самых низких в клане. Информация не является секретной и размещена в официальных имперских справочниках, поэтому я вправе ее озвучить.
– То есть нам достаточно проверить генетическую карту всех курсантов с коэффициентом генома выше девятисот, которые были приняты на службу в клан Лерой?
– Прошу вас в случае необходимости официально подтвердить – я этого не говорил.
– Тогда последний вопрос – почему вы, долгие солы находясь на службе у клана Лерой, пришли ко мне только сейчас?
– Только сейчас я получил от руководства клана приказ, который не смогу выполнить по моральным соображениям.
– Можете его озвучить?
– Нет, госпожа матриарх. Пусть я и считаю, что покинул ряды Хорукайяни, но озвучивать ставший мне известным секретный приказ не стану даже под угрозой смерти – это тоже предательство. Какими бы бесчестными я не считал решения руководства собственного клана, однако я давал клятву, которую не нарушу.
– А если мы применим сыворотку правды?
– Вы имеете на это полное право в свете того, что я вам рассказал, однако прошу этого не делать – важной для клана Лерой информацией я не владею, мне ее просто никто не давал. Разумеется, я понимаю, что дача показаний под действием сыворотки правды не является предательством, так что моя совесть будет спокойна.
– Вам так дорога ваша совесть?
– И честь, госпожа матриарх. Наш инструктор говорит, что честь дороже жизни. Я с ним согласен.
– Хорошо, тан Рилив, можете быть свободны.
Дождавшись, пока молодой человек, вежливо поклонившись, выйдет из кабинета, женщина, устало выдохнув и расслабленно откинувшись на спинку кресла, спросила у сидящего напротив главы собственной службы безопасности:
– И что, тан Тувилани, мы будем со всем этим делать?
***
Он парил высоко в небе, устремляясь от одного восходящего воздушного потока к другому. Яркое солнце потоками золотистого света заливало расстилающийся под ним мир, искрясь светлыми бликами на проплывающих под его огромными крыльями белоснежных шапках редких облаков. Внизу, от горизонта до горизонта, раскинулась поросшая лесом земля, изрезанная неширокими голубыми петляющими лентами рек. Одна из таких рек прорезала лесной покров и, обогнув невысокий холм, вливалась в небольшой залив, узким извилистым языком рассекающий побережье материка. Или острова? Далее, за заливом, веселыми бликами на барашках набегающих волн убегало за горизонт сине–зеленое спокойное море, по которому в сторону видневшихся у берега покосившихся рыбацких хижин двигалось три судна – деревянных, с открытыми, увешанными тяжелыми круглыми щитами бортами, с простым прямоугольным парусом и высоким форштевнем, украшенным головой дракона. Широко раскинув руки, он спланировал на верхнюю перекладину мачты, чуть не задев маховыми перьями закрепленный на ней парус… Перьями? Ах, да, у него же не руки, а крылья… Привычным движением сложив их за спиной, он прочно ухватился когтями за перекладину и устремил свой взор в сторону приближающейся береговой кромки.
Вот из туманной дымки, медленно проявляясь одно за другим, начали выплывать небольшие покосившиеся домики и бегающие между ними люди – жители явно заметили корабли и сейчас пытались скрыться. Но поздно – у них ничего не получится! Берег быстро приближался, подгоняемый мощными гребками воинов. Отполированные жесткими мозолистыми ладонями весла мерно погружались в воду и выходили из нее в такт остальным веслам…
Форштевень уже уткнулся в прибрежную гальку, весло брошено, и вместо него в одной руке, сдернутый привычным движением с бортового крепления, оказался тяжелый, окованный медью и железом деревянный щит, а в другой – топор–клевец на длинной деревянной ручке. Нет, это не топор… Боевая секира. Прыжок – и ноги выше колен погружаются в соленую морскую воду, тут же залившуюся в прочные, сшитые из кожи северного тюленя и окованные медными накладками боевые сапоги. Еще несколько шагов–прыжков, и вода сменяется крупным прибрежным серым песком из перемолотых прибоем ракушек, на котором отчетливо видны следы пробежавших перед ним боевых товарищей. Придется догонять – ведь впереди уже началась потеха. Слышны боевые крики нападающих, яростная ругань обороняющихся, рев умирающих, визги испуганных женщин…
Вот на него с дубиной в судорожно зажатых руках неумело кидается заросший бородатый мужчина с выражением обреченности на пожилом изможденном лице. Мокрая прядь волос падает на широко распахнутые глаза. Отчетливо видны обломанные, грязные ногти на сжимающих допотопное оружие пальцах. Обманный подшаг, поворот, и топор разрубает плечо мужчины. Коротко вскрикнув, тот роняет дубину и, заваливаясь вперед, делает шаг, уходя за спину. Но оглядываться на подранка некогда – набегает следующий противник. Этот уже серьезнее – вооружен пусть плохоньким, но мечом. Принимаем на щит удар, взмах топора… Неожиданно топор запутывается в наброшенной на него сетке, и только своевременно выброшенный вверх щит заслоняет лицо от мощного удара трезубца. Полуголый загорелый воин тут же отдергивает трезубец и сразу же, сделав молниеносный перехват, наносит еще один удар, уже по ногам. Щит вниз, прыжок… Упавший на песок Колизея щит разбрасывает в разные стороны песчинки, но дает ему необходимые мгновенья для того, чтобы уйти перекатом от неминуемой смерти. Еще один перекат, разрыв дистанции, и он рывком поднимается, чтобы успеть в самое последнее мгновение заблокировать основанием меча летящий прямо в лицо смертельный удар. Меч в руке ощутимо тряхнуло, отсушив ладонь, и в разные стороны разлетелись ярко–оранжевые горячие искры–капли. Несколько раскаленных капель попало на руку, опалив загорелую обветренную кожу болью ожога. Стоящий в десятке шагов от него противник в странном сером балахоне, заметив, что удар не достиг цели, коротко размахнулся и, яростно ощерившись, метнул в него еще один шар огня, целясь уже не в лицо, а в грудь. Защититься мечом не удавалось – предыдущий сгусток пламени почти уничтожил оружие, расплавив клинок чуть ли не до рукояти. Поэтому он резко подпрыгнул, пропуская огненный поток под ногами, и резким движением развел руки в стороны. Хлопнули кожистые перепонки, ощутившие давление ставшего неожиданно упругим воздуха. Мощный взмах, поднявший с земли тучу прелых прошлогодних листьев – и земля с потрясающим кулаками противником, изрыгающим всевозможные проклятия на неожиданно сбежавшую с поля сражения добычу, начала стремительно удаляться.