Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 14



– Благодарю, – сказал Кунцевич, пряча деньги в бумажник. На душе у коллежского асессора заметно повеселело.

– Ну, как продвигается розыск? – спросил Кисляковский, жестом приглашая садиться.

Столичный сыщик кратко рассказал об успехах.

– Прекрасно, прекрасно. Скажите, э… а господин Львовский действительно замешан?

– Мне пока не до конца понятно, Евлампий Владимирович. В ближайшее время я собираюсь провести несколько мероприятий, после которых все станет ясно.

– Скажите, а есть ли необходимость в содержании Львовского под стражей? Он человек солидный, серьезный, с положением, при капитале. Ну не станет же он бегать!

– Арест ювелира – мера необходимая. Если он прикосновенен к делу, то заключение под стражу лишит его возможности снестись с другими злоумышленниками. Ну а если неприкосновенен, то сразу же после задержания грека я Александра Авраамовича отпущу. Ему всего просидеть-то и придется одну ночь.

– Понимаю, понимаю-с. – Полицмейстер поднялся, давая понять, что прием окончен. – Значит, завтра Львовский выйдет на свободу?

Кунцевич тоже встал:

– Если он окажет содействие розыску и у меня не останется сомнений в его причастности. Честь имею.

Когда коллежский асессор вернулся в выделенный ему кабинет, там его уже ждали Соломон и Донской. Приказчик доложил, что в витрине главной конторы ломбарда вещей Гордона нет. Кунцевич послал его на Тираспольскую, велев явиться с докладом в гостиницу, Донскому же сказал:

– А ты, Петр Егорович, езжай-ка в ломбард. Зайди погляди на оценщика Урицкого, о котором нам Львовский рассказал, запомни его личность, а как он службу окончит и домой пойдет, ты его тормозни, но только в каком-нибудь малолюдном месте. Пусть тоже посидит до завтра, а то вдруг надумает к приятелю заглянуть, узнает, что мы его забрали, и побежит к закладчику. Я постановление написал, ты туда его лета и звание впиши и отведи в арестантскую, пусть его вместе со Львовским посадят. Есть у тебя кто-нибудь, кого можно к ним подсадить?

– В дворянскую? Так быстро не найду.

– А ты постарайся, Егорыч, постарайся. Все, я в гостиницу. Завтра утром приходи, часов в десять, покумекаем, как нам этого грека посподручнее будет спеленать.

Через час в гостиницу пришел Соломон. Он сообщил, что на Тираспольской в витрине лежит портсигар, похожий на украденный у Гордона, но его пока не продают, срок заклада не вышел.

– Я на телеграф по дороге заглянул, ваше высокоблагородие, хозяин прислал вам еще сто рублей. – Приказчик передал чиновнику купюру.

– Прекрасно! – сказал Кунцевич, пряча очередную «катю» в бумажник и потирая руки. – А не поддержать ли нам, Соломон, по этому случаю Министерство финансов?[11] Или ты коньяк предпочитаешь?

– Так я любому угощенью рад.

– Тогда по коньячку. Будь другом, распорядись, чтобы в нумер бутылочку подали.

В одиннадцать с половиной утра 16 июля 1908 года Кунцевич уселся в кресло на открытой веранде кофейни «Фанкони», заказал кофе, раскрыл «Одесский листок» и стал делать вид, что читает. Примерно через двадцать минут на немноголюдной веранде появился седовласый мужчина лет шестидесяти, дорого и со вкусом одетый. Он посмотрел по сторонам, сел за свободный столик и тоже заказал кофе. Ровно в двенадцать в кафе вошел Львовский. Ювелир имел такой подавленный вид, что коллежский асессор испугался за успех операции. Но седовласый человек, с которым раскланялся Львовский, признаков беспокойства не проявил. Он встал, пожал Александру Авраамовичу руку и пригласил за свой столик. Однако ювелир садиться не стал. В это время на пороге появился Донской в сопровождении городового. Кунцевич допил кофе, аккуратно свернул газету и направился к греку. Тот уже заметил и городового, и чиновника для поручений, привстал было со стула, но тут же безвольно на него опустился.

– Разрешите? – не дожидаясь ответа, Кунцевич уселся за столик грека.

– Что вам угодно?

– Мне угодно с вами познакомиться.

– А я знакомиться с вами не желаю.

– Придется, милостивый государь, придется. Начну первым – коллежский асессор Кунцевич, чиновник для поручений Санкт-петербургской столичной сыскной полиции. С кем честь имею?

– Николай Аристархович Каравья, комиссионер, – неохотно пробурчал грек.

– Ну и чьи же вы поручения выполняете?

– Разных лиц.

– А бриллианты продавать кто вам поручил?

– Какие бриллианты?

– Краденые.

– Я никаких краденых бриллиантов не продавал.

– Замечательно. Придется вам, милостивый государь, как говорится, пройти.

– Я, конечно, с вами пройду, но это произвол. Я буду жаловаться.

– Жалуйтесь.



В сыскной грека обыскали и нашли закладную квитанцию, выданную первым отделением одесского городского ломбарда на два кольца с бриллиантами, золотой портсигар и часовую цепочку.

Обрадованный этой находкой, Кунцевич спросил у задержанного:

– Где проживать изволите?

– Малый Фонтан, сорок семь, в собственном доме.

– Так вы домовладелец! Избиратель.

– Нет, я греческий подданный.

– Скажите же мне, господин греческий подданный, откуда у вас эта квитанция?

– Я купил ее у неизвестного мне господина.

– Все понятно, дальше можете не продолжать. Сейчас мы оформим необходимые бумаги и поедем к вам в гости.

– Я вас не приглашал.

– А мы без приглашения. Обыски обычно без приглашения проводят.

Грек жил в миленьком домике, вместе с весьма симпатичной дамой лет двадцати трех. Она представилась Евгенией Головко, вдовой.

– Кем Николаю Аристарховичу доводитесь? – поинтересовался чиновник для поручений.

– Падчерица я его, маменька моя покойная с ними в браке состояли.

– Мадам Головко, господин Каравья, предлагаю добровольно выдать все имеющиеся у вас украденные бриллиантовые и золотые изделия.

– Таковых не имею, – заявил грек.

– Да вы что, какие бриллианты? – удивилась его падчерица.

– Ну что ж, тогда будем искать.

Донской, дежурный помощник пристава Александровского участка Логинеско и трое городовых начали обыск. Домик был хоть и небольшой, но плотно заставленный мебелью – комодов, шкафов и прочих разных хранилищ в нем было предостаточно. Обыск длился уже более трех часов, но результатов не приносил.

Кунцевич и Донской вышли на улицу, надзиратель закурил.

– Да-с, ситуация препаршивейшая, – сказал столичный сыщик с досадой. – Не найдем ничего, придется отпускать. Его слова о неизвестном мужчине, продавшем квитанции, нам крыть нечем. Не я отпущу, так следователь, а я еще и получу за незаконный арест.

– Спокойные они больно, ваше высокоблагородие, вот что меня настораживает, – проговорил Донской.

– Да, я это тоже заметил. Уверены, что мы ничего не найдем. Да-с, обидно.

Они вернулись в дом. Грек и Головко уже не смотрели на полицейских, а разговаривали между собой и даже посмеивались.

– Хозяюшка, нет ли водицы испить? – попросил один из городовых. – А то умаялся, взопрел совсем.

– Почему же нет, есть. И даже не вода, кваском вас угощу, я знатный квас только вчера сделала. Только за ним в подпол надо слазить, – ответила городовому дама.

Грек едва заметно дернулся.

– И я бы от холодного кваса не отказался, – пристально смотря на грека, сказал Кунцевич. – Позвольте, я вам помогу, мадам.

Подпол находился под кухней. Головко зажгла керосиновую лампу, подняла люк и стала спускаться вниз. Чиновник для поручений полез за ней, светя себе электрическим фонариком.

Спустившись, коллежский асессор осмотрелся. Тусклый свет фонаря осветил полки с банками варений и солений, кадушку квашеной капусты, бочонок с квасом.

«Драгоценностей у него должно быть много. Это шкатулка, корзинка или сверток. В бочке с капустой, в бочонке, в варенье? Может быть, но хлопотно. Шкатулку так не укупоришь, чтобы туда рассол или квас не попал, а сверток или корзину тем более. Но грек занервничал. Значит, где-то здесь». Он стал светить на пол и внимательно его разглядывать. По следам около кадушки с капустой было видно, что ее недавно переставляли с места на место.

11

В ту пору в Российской империи существовала винная монополия.